По законам 2029 года

Государство разрушилось сразу после пандемии, осталась только семья. Эгон Шиле. Семья. 1917. Галерея Бельведер, Вена

Его звали Иса. Он сидел на стуле и смотрел в окно. И курил сигарету, и стряхивал пепел в глиняную пепельницу, и проводил часто ладонью по бороде и усам. Смотрел, как влажный и липкий туман спускается с холмов и, бесшумно просачиваясь сквозь деревья, идет дальше, растекаясь, по полям. День, два, три, четыре, месяц, два, три, четыре, полгода, год, уже скоро год, как он обычно сидел на стуле и смотрел в окно, как по полям стелется туман. Часто слышал гул какого-то грузовика, вероятно, из города (гул доносился откуда-то снизу). Иса догадывался, что машина ехала очень медленно, как будто осторожно, боясь, видимо, из-за тумана свалиться в пропасть. Машина поднималась по дороге все выше, и через несколько минут гул мотора становился похожим на рев турбины большого самолета и грохот его разносился по местности. Вот она уже проехала рядом с шашлычной у обочины трассы, а потом и вдоль края поля – все также медленно и осторожно. Там, где поле обрывалось, она сворачивала за поворот, и гул начинал медленно затихать, а потом становился и вовсе неслышным. О другом, старом мире Исе напоминали лишь эти редкие грузовики, которых он чаще всего не видел из-за тумана. Вначале они очень волновали его. Но со временем он становился все больше равнодушным ко всему. Иса только пугался тресков ломающихся в лесу веток деревьев за домом да криков птиц. Бывает так, что человек может быть мертв, даже если он не умер. И в душе была пустота. Лишь билось сердце. Тихо. Бесшумно.

Если Исе что и нужно было, он ходил через поле в шашлычную, где покупал сигареты, кофе, еду. Деньги, которые теперь никому не были нужны, у него еще оставались от проданной городской квартиры (продал он квартиру незадолго до того, как города повсеместно пришли в запустение и их покинули люди, переселившись в села). Иса никогда не ел в шашлычной, а готовил себе всегда сам. Он ходил туда еще, когда становилось невыносимо от страха одиночества: хоть можно было перекинуться парой слов с хозяином или поглазеть на частенько наведывающихся в заведение миротворцев. Они были очень разные, эти миротворцы: американские, русские, французские, немецкие, конечно, вооруженные до зубов. По сути, теперь государствами управляли одни миротворцы, да государств теперь больше и не было. Все разрушилось. В году 2025. Почти сразу же после пандемии. С тех пор прошло уже четыре года.

Во всем бывшем дачном поселке тут в горах, кроме Исы, никого не было. Да и поселка тоже не было, потому что дачи разобрали в прошлую войну еще. Уцелел лишь домик, где жил Иса, корпуса построенного еще в прошлом веке Дома отдыха (в которых нынче размещались миротворцы), да шашлычная у края поля, на обочине трассы, в которой останавливались перекусить или выпить чашку кофе водители иранских фур с непонятными номерами, да захаживали, как уже было сказано, миротворцы. Заведение принадлежало супружеской чете, переселившейся из соседнего села Леем, – Йозефу и Манон. У них не было детей, и жили они на втором этаже, над шашлычной.

Йозеф был крепкий мужчина лет пятидесяти пяти. Толстый, круглый, всегда потеющий. У него был лысый череп, правую щеку рассекал наискосок шрам, на который было очень неприятно смотреть. Йозеф был всегда в высоких болотных сапогах и допотопной кожаной куртке с воротником из овечьей шкуры. Во дворе шашлычной Йозеф со своей молодой женой Манон держали корову, свиней, кур и собаку. Время от времени Йозеф по каким-то своим делам уезжал в город, у него была машина с кузовом – пикап. А вообще у Йозефа всегда была склонность к плотничьему делу, и он часто приставал к Исе с тем, чтоб научить последнего своему любимому ремеслу:

– Хоть чем-то да займешься. Сколько можно сидеть на стуле и смотреть из окна на туман?

Манон, жена Йозефа, была некрасивая худая женщина тридцати двух лет. У нее были красные от работы руки, желтые зубы, маленькие голубые глаза. Ее засаленные рыжие волосы всегда были зачесаны назад, и она всегда была в халате, выцветшем от времени и в заплатах. Под халатом был виден свитер, купленный очень давно в городе, когда еще город был городом и не превратился, как теперь, в кладбище брошенных автомобилей и домов. Манон была в толстых шерстяных носках, всегда грязных. От нее пахло молоком, навозом и топленым маслом, и она, кажется, свыклась с мыслью, что у нее никогда не будет с Йозефом детей.

Однажды Иса пошел в шашлычную, и оказалось, что Йозеф уехал по делам в город.

– Я сейчас принесу сигареты, – сказала Манон и вышла. Иса сел на стул ждать. В шашлычной никого больше не было. Через две-три минуты он услышал шаги Манон. Поднял глаза и увидел ее, совершенно голую.

– Иса, Йозефа нет… Хочешь меня? Я девственница…

Иса, забыв про сигареты, выбежал из шашлычной. С тех пор он старался ходить туда только тогда, когда на сто процентов был уверен, что Йозеф дома. Голая Манон часто снилась ему по ночам потом. Но сердце билось все равно тихо, бесшумно…

Иса потушил сигарету. Встал, подошел к вешалке и достал из кармана пальто сложенный вчетверо лист бумаги. Раскрыл: адрес, телефон… Он написал это в первый день, чтобы не забыть – адрес и телефон того единственного существа в мире, который знал, где теперь находится Иса. Интересно, можно ли будет попросить Йозефа позвонить по этому номеру, когда в очередной раз поедет в город? Мобильная связь перестала существовать давно, но в некоторых городах еще сохранились старые «городские» телефоны. Иса захотел, чтоб тот, адрес и телефон которого он так старательно записал в самом начале своего добровольного изгнания, приехал и забрал его. А если никто не возьмет трубку? А если там уже никто не живет? Ведь прошел уже год! День, два, три, четыре, месяц, два, три, четыре, полгода, год… Иса надел пальто и вышел из дома. «Только бы Йозеф был дома», – думал он и вспоминал другой случай, когда пошел в шашлычную за сахаром недавно и хозяина опять не было дома. Зайдя в дом, он увидел, как два миротворца одновременно приходуют на столе Манон. На этот раз Иса не стал убегать, просто встал в дверях и смотрел ничего не выражающими глазами на происходящее. Отметил только в уме, что миротворцы были в неизменных респираторных масках, хоть пандемия давно уже считалась побежденной.

– Йозефа нет, он в городе, – сказала, сплюнув, Манон. – Ты что-то хотел, Иса?

Миротворцы подняли штаны и попросили пива. Иса ничего не сказал и вышел.

– Я просто хочу ребенка! – бросила ему вслед Манон некрасивым голосом.

Перейдя поле наискосок, разрывая грудью плотность сгустившегося тумана, вдыхая запах мокрой травы, Иса теперь вышел на трассу и по ней пошел в сторону шашлычной. Мимо проехала бронемашина, напичканная пьяными миротворцами, которые выкрикивали слова песни стареющей и причисленной к лику классиков Леди Гаги. Иса испугался бронемашины и поэтому, когда из-за тумана показался дом Йозефа и Манон, очень обрадовался. Во дворе стоял старый пикап, и это тоже обрадовало Ису. Он стал подниматься по лестнице, нащупывая в кармане сложенный вчетверо лист бумаги с номером телефона и адресом, но тут огромная собака Йозефа, узнав его и тоже обрадовавшись, с лаем бросилась на Ису со спины и повалила его. Не сумев удержать равновесие, Иса скатился с лестницы вниз и, ударившись головой о большой бидон с водой, потерял сознание. Собака залаяла еще громче. Из дома выбежали Йозеф с Манон и бросились к Исе.

– Иса! Иса! Иса!

Йозеф и Манон трясли его, словно хотели разбудить, и, когда Иса очнулся и, часто заморгав, открыл глаза, они поняли, что он не узнает их. Йозеф и Манон испугались выражению его глаз – рассеянному, плоскому и абсолютно равнодушному.

С тех пор Иса стал жить у Йозефа и Манон в доме у края поля, на обочине трассы. Найдя в его кармане чей-то городской адрес и телефон, они никуда не позвонили и вскоре усыновили Ису (по законам 2029 года можно было не только оформлять опекунство, но и усыновлять тридцатилетних). Он так никогда больше не пришел в себя после падения. Мир для него стал каким-то новым и совершенно неузнаваемым. Лишь билось сердце его. Тихо. Бесшумно.

(Интервью с Ованесом Азнауряном см. в «НГ-EL» от 04.02.21)