0
2782
Газета Печатная версия

21.10.2020 20:30:00

Стынущий деготь

Что нужно стихотворцу, чтобы слиться с вечностью?

Тэги: сталин, война, русские, поэзия


40-14-12250.jpg
Александр Орлов. Кимера. – М.:
Азбуковник, 2020. – 136 с.
Чем отличается один поэт от другого? Вопрос далеко не праздный, но основополагающий и самый трудный для ответа, когда дело касается традиции. Например, оба пишут ямбом и в рифму. Когда дело касается разрушения, ответ элементарен: ничем. Приметы различий в хаосе отсутствуют. Лексический набор, порядок слов и графическое расположение решающего значения не имеют, поскольку отметаются родовые приметы русской поэзии – метр, ритм, рифма. Возможно, в этих прятках, в отсутствии индивидуальности и заключен основной посыл, но он мне не интересен, поскольку вторичен. Когда же автор изначально понимает, что стихосложение напрямую связано с формальными, почти армейскими признаками, что поэзия, во всяком случае русская, связана с выбранной или – при особой отмеченности – выбравшей поэта формой, многое, но далеко не все решает звук, интонация. Но гораздо больше решает маршрутизация, «направление главного удара», сочетание сознательного и бессознательного: что поэт выбрал сам – и что выбрало из множества именно его.

Стихи Александра Орлова отличаются от иных регулярных стихов по крайней мере по двум признакам: темой и словарем. Еще молодой человек, Орлов, чуть ли не единственный из своего поколения, не просто пишет о войне – он вживается в трагедию связанного с военной грозой народоубывания, генетически подключается к последним хранителям памяти о трагедии и выверяет направление, маршрут беды:

Гости пришли из Европы.

Юнкерсы, зарево, дым.

Старухи, о которых пишет Орлов, последние пережившие беду, тем более не забывают, откуда они родом, и не стесняются это декларировать вопреки «смене вех»: «Мы же люди сталинской закалки». Лишь благодаря такой версии бесконечной русской эпопеи «Как закалялась сталь», версии, от которой многих воротит, как от Креста, они остались живы, подняли детей, восстановили страну и дали нам то, чем мы не умеем дорожить. Александр Орлов прекрасно осознает предельность этой закалки и пытается «стынущим дегтем» слов связать времена. И так об этом до него не сказал никто:

Знаю я, что закончился вар,

И от старой прикрытой

дегтярни

В звездный сумрак березовый пар

Вновь уходит, как в армию

парни.

Еще одно измерение народной судьбы – неволя. С виной или без вины – народ, «воин и невольник», много не рассуждает. И поэт никого конкретно не судит – ни партию, ни Сталина-победителя. Поэт фиксирует образным рядом эти страшные вычеты и последующий недобор:

Два лагерных не старых

старика,

Чья верность скреплена

рабочей пайкой,

Свобода им уже не дорога,

Полжизни скрыто сроком

под фуфайкой.

Им все равно кто прав,

а кто неправ,

Им не вернуть десяток лет

на киче,

Отснился им буран и ледостав,

И вой зверья, и россказни

мужичьи.

И о той, и о другой причинах недобора написано много. Александр Орлов же принадлежит к немногим постигшим, из какого сплава отлита несгибаемая сила выживших и духовно уцелевших. Опустевшая русская дорога недаром сравнивается с вдовой. Но «ударница, вдова, старообрядка» несет в себе троичную основу, которая без третьего компонента не только нежизнеспособна, но лишена главной, этической составляющей и, говоря языком философов, является «оправданием добра». И народ-мученик не только его не отверг, но через мученичество умножил запас:

Она дитя войны и раскулачки,

Ей снятся опера и немчура.

И к ней одной, уродливой богачке,

Идут все так же в поисках добра.

В стихах Орлова, конечно, много рефлексии – без нее лирическая поэзия не существует. Но – что сегодня случай почти уникальный – в этих стихах совсем нет интеллигентской расслабленности, размагниченности, половинчатости – жалких дребезгов былого – и, уповаю, будущего единения. «Стражи Судного дня» стоят в изголовье этой поэзии и не дают свернуть, поменять маршрут на более короткий и безопасный. «И встречали меня,/ Говоря о войне,/ Стражи Судного дня/ В солнцеликом огне». «Что еще надо человеку, чтобы встретить старость?!» – как говорил таможеннику Верещагину главарь басмачей Абдула из легендарной киноленты «Белое солнце пустыни». Что еще нужно поэту, чтобы смирить «ордынский нрав» и слиться с вечностью? Что еще – чтобы слышать Того, Чьим молчанием оправдывается глухота мира?


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Хочу истлеть в земле родимой…

Хочу истлеть в земле родимой…

Виктор Леонидов

Русский поэт, павший в 1944 году недалеко от Белграда, герой Сербии Алексей Дураков

0
490
Дышит упоением роскоши, юности и наслаждения

Дышит упоением роскоши, юности и наслаждения

Виктор Леонидов

Фигура Константина Батюшкова оказалась в тени. И не только для специалистов, но и для миллионов читателей

0
328
Дело Булгарина живо

Дело Булгарина живо

Елена Бучумова

Библиофилы решили, что и сегодня есть враги Пушкина – в букинистических магазинах

0
298
Кедров нарасхват

Кедров нарасхват

Всю неделю – День поэзии

0
189

Другие новости