Проза на отпечатках пальцев

Сборник эротических новелл сжигали, но он, как Феникс, возродился из пепла. Каринэ Арутюнова. Иллюстрация из сборника «Я в Лиссабоне. Не одна»

Активно работая в любимой сфере, человек зачастую становится многостаночником. Так, литературная деятельность Натальи Рубановой связана как с прозой, драматургией, так и с критикой, педагогикой, издательством. Важно то, что она ратует за талантливые некоммерческие литературные проекты. О подводных течениях современного литературного процесса, в том числе издательского и премиального, с Натальей РУБАНОВОЙ поговорил Игорь МИХАЙЛОВ.

– Наталья, 2019 год стал для вас премиальным, есть с чем поздравить: вы лауреат Премии Тургенева за прозу и лауреат Премии Хемингуэя за публицистику. И если о Тургеневском конкурсе представление в России есть, то о канадской истории знают не все: расскажете?

– Да, что самое любопытное: пошла в ход драматургия. Моя пьеса «Зашибись!» была визуализирована в московском театре «Школа современной пьесы». Монодрама-финалист английского фестиваля SOLO вошла и в лонг-лист ведущего отечественного конкурса «Действующие лица». А «Балерина» – в лонг «Времени драмы». Она прозвучала также на фестивале современного искусства «Параллели» в Рязани, в прекрасном «Фотодоме». Ко мне подходили после спектакля зрители-мужчины и говорили: «Как вам удалось так влезть в наш мозг?»

– Помню отзыв одного актера о ваших пьесах: «Надо ставить! Драматургия с авторской болевой точкой обязательно найдет своего режиссера».

– Да, и мы пандемично репетируем онлайн… Что же до Премии Хемингуэя, то это красивые погоны за вторичный по отношению к высокой литературе жанр – публицистику. Она устроена в честь старика Хэма, долгое время работавшего репортером в Toronto Daily Star. Он сетовал, что газетная поденщина разрушает его, и мечтал поскорее покончить с ней. Это знакомое состояние – буковки вроде бы те же, но не о том. Впрочем, я люблю то, что делаю, и вторичный жанр платит взаимностью. Зная свое место, не ревнует к иным текстам, для трансляции которых ты и создан как белковое тело.

– Вы публикуетесь в толстяках, всегда на гребне литпроцесса. Что происходит с журналами? Где прорывы, где открытия и имена, где проза и поэзия, от которой мурашки по коже? Иной раз новоявленного «писателя», как в рассказе Чехова «Драма», хочется прибить пресс-папье, нет?

– За годы пахоты в книжных заведениях выработался иммунитет: ничто не задевает, ничто не восхищает. Профдеформация, если угодно, но без нее невозможно усидеть на стульях «автор – редактор – литагент – критик». Прорывов ни от кого не жду, к графоманам отношусь как доктор к пациентам, ну а новинки читаю все реже. Мне на данном этапе интересно то, что делаю в литературе я сама, ибо классика жанра: «Ад – это другие». Особенно в реалиях отечественной литпроцессии. Литпроцесса нет, достаточно полистать премиальные списки с повторяющимися именами из «сборной по литературе». Неангажированные персонажи не будут допущены к придворной кормушке: это распространяется не только на книжные бизнес-игры, разумеется. Ну а бизнес и искусство синонимичны лишь на очень тонком плане. Не здесь.

– Расскажите о леденящей душу истории, связанной с уничтожением тиража вашей книги «Я в Лиссабоне. Не одна»: почему 3 тысячи экземпляров сожгли?

– Сожгли в Москве в XXI веке. Мне говорили литераторы: да, хотели бы, чтоб их книгу тоже… тоже сожгли: каков инфоповод! До чего дошел прогресс: пишущий хочет любой ценой заявить о себе, даже путем прилюдной казни его книги! Я была составителем сборника любовно-эротических новелл «Я в Лиссабоне. Не одна». Можно было хорошо продать тираж! Там разные по уровню тексты. Иллюстрировала книгу Каринэ Арутюнова: прекрасные ню тушью. Среди авторов раритетного ныне издания Януш Вишневский, Валерия Нарбикова, Татьяна Дагович, Мария Рыбакова, Вадим Левенталь, Мастер Чэнь, Лия Киргетова, Андрей Бычков, Илья Шаблинский, я и другие. Уцелело несколько десятков экземпляров, один из которых сейчас в Университете Беркли. На полке Banned in Russia. Яркий пример издательской самоцензуры: официально нашу книгу никто не запрещал.

Подробно писала о том в журнале «Традиции и Авангард» в пятом номере ушедшего года. Но зато в 2020-м проект «Я в Лиссабоне. Не одна» возродил канадский издатель Алекс Минц. Уничтоженную книгу можно теперь заказать в Accent Graphics Communications, Оттава. Буковки не горят.

– Вы продюсируете немало проектов, в том числе сценарных. Почему издательства предпочитают откровенно слабую прозу талантливой, а плохое кино – хорошему? Это «тренд» или они просто не умеют работать?

– Умеют. Отлично работают. Вопрос – над чем. С кем. Какие гешефты. Все лучшее в отечественной словесности долгие годы методично убивается под видом того, что «это» якобы не нужно читателю, что он «этого» не поймет. Один издатель так сказал мне по поводу текста собственного производства: «Это же литература! А нам сейчас литературу не поднять!» Издатели – коммерсанты: их, как и киношников, интересуют продажи и рейтинги. Ничего личного. Никакого искусства. Расход-приход. Сериалы отечественного разлива чудовищны: «зомбоящик» – лишь трамплин для котов, прыгающих на шкаф. Культурная политика – форматы каналов для электората, чумной бал бездарности. Я отсидела пару лет в отделе кинопроизводства в «Останкино»: цензура-с. Ну и многие литпремиальные нетленки слабенько написаны, но это мало кого смущает. Кому какое дело до стиля автора, когда есть посерьезнее вещи: тронный вирус, Конституция, безработица, что еще?.. Премии дают не за тексты, а за имена, даже если за ними голый король. Уродливую наготу слабопишущих все видят, но молчат. Твари дрожащие, не имеющие прав, уж и сами не знают, чего больше боятся. Как бы чего не вышло, как с сожженным тиражом книги «Я в Лиссабоне. Не одна»? Литераторов на кострах пачками пока не жгут, хотя многих активно замалчивают – и это предмет отдельного разговора. В моем авторском и литагентском портфеле отличные тексты: стиль достигает чорановской «чистоты яда».

– Вы стремитесь открыть интересные, малоизвестные широкой публике, имена. Почему вы занимаетесь в том числе некоммерческими проектами?

– Литагенты работают из-за гонораров, но они не исключают любви к литературе. Ровно наоборот – чем гонорар выше, тем больше литагент свою работу ценит. Другое дело, что в Стране Чудес институт литагентов рахитичен, а некоммерческие авторы никому не нужны. Всех интересуют медиаперсоны, столичные издательства заточены под них. Благодаря моему литагентскому участию увидели свет бестселлеры «Иисус. Историческое расследование» Латыниной, скандальный, но пустой роман «Матильда» по фильму Учителя, автобиографии Светланы Сургановой, Льва Лещенко, Юрия Лужкова и не только. Пишут мемуары Владимир Меньшов, Наталия Белохвостикова... Из малоизвестных имен – иллюстрированная энциклопедия «Все мужчины мира» Натальи Горбуновой, роман «Язык Тролля» Антона Чечулинского – его книга состоялась потому, что «дело Брейвика» известно всем: если б не резонанс, автору едва дали бы ход. В 2020-м выпущены книги Иосифа Райхельгауза «Игра и мука», травелог «Прогулки по бездорожью»… Многие мои проекты, по сути, – нон-фикшен, не имеющие отношения к серьезной художественной прозе. Ее ошибочно называют интеллектуальной. Прибили бирку, оговорили: «Не продается!» Это ложь. Надо элементарно работать, популяризировать достойное – необязательно премиальное. Да, это труд и затраты на рекламу, но без этого нет движения. Проще выпустить очередной томик поп-автора, уже снесшего золотые яйца, чем вкладываться в открытие и поддержку других талантов. Так мы теряем самобытных писателей и сценаристов: оставшись невостребованными, люди уходят из профессии. В детской литературе та же некрофилия: переиздавать Барто можно еще лет 100. Новые агнии не нужны.

– В чем причина издательского диктата?

– В монополии: один холдинг на всю Страну Чудес. Чем талантливее и необычнее автор, тем сложнее его рукопись сегодня продать. Саша Николаенко, автор букеровского романа «Убить Бобрыкина», – исключение. Удивительно, что она получила премию, которая дала ей возможность продолжать писать, а это счастье. Даже не говорю об ангажированных редакциях для придворных пишущих, чей план, подобно тронному поветрию, разрушает легкие современной русскоязычной прозы. Есть «свой» автор и есть «чужой», есть издательские расстрельные списки, есть имена, вхожие и не вхожие в премиальные корзины, есть имена, на чей пиар выделяются деньги и на чей не выделяются, есть «прикормленные» критики: подноготная известна. А еще есть слабопишущие младые авторы. Их издают за то, что школяры вовремя улыбаются решателям. Деток целенаправленно проталкивают, они уже вхожи в так называемую литтусовку. Кому это выгодно? На младых слабопишущих выделяют гранты – и их надо отрабатывать. Почему бы не давать гранты действительно талантливым состоявшимся писателям? Не разумнее ли поддерживать зрелый дар, нежели плодить серийную посредственность? Коррупционная схема: нет иной логики в транслировании паралитературы в массы.

– Вы запускаете свое издательство?

– Да. На Ridero мне предложили создать новое издательство «Литературное бюро Натальи Рубановой». Бренды, или импринты, там есть у Романа Сенчина, Павла Крусанова, Андрея Аствацатурова, Антона Чижа, «Вопросов литературы» и прочих небезызвестных. Будущее, начавшееся уже вчера, – сегодняшние книжные импринты или мини-издательства. И хорошо, что электронные, хотя книги можно и печатать при желании. Не похожие друг на друга, они реализуют новый тип писательского и читательского мышления. Одна из моих книг непременно появится там. Музыкальная проза, проза на кончиках пальцев… или на отпечатках? Да, пожалуй, это проза на отпечатках пальцев! Кое-что уже переведено на английский: контракт на публикацию подписан, это первые красивые шаги на англоязычном рынке.

– Что вы сейчас пишете? Есть ли то новое, что интересно издать?

– «Их есть у меня». Проза. Пьесы. Эссе. Главное – успеть составить слова и смыслы так, чтобы с легкой анимкой отлететь от не всегда легкого тела. Как сказала Петрушевская, «это для девятого тома». Его и пишу. Это по крайней мере забавно – продолжать работать. Работать, несмотря на дымящуюся реальность, данную нам в ощущениях.