Восток и Запад – взгляд с Севера

Так нам, разным культурам, лучше драться? Адриан ван Остаде. Драка. 1637. Эрмитаж

Вся последовательная смена людей есть один человек, пребывающий вечно, и каждый из нас – участник работы сознания, которая совершается на протяжении веков.

Блез Паскаль

Близкие культуры?

Вначале пример из жизни наших далеких родственников.

В низине около холма поселилось семейство лягушек. Условия оказались хорошими, и семейство стало расти, в обе стороны огибая холм. Но когда пра…правнуки первопоселенцев встретились на противоположной стороне, две ветви оказались чужими настолько, что не захотели иметь общее потомство, образовались две культуры с разными брачными песнями.

Люди вышли из саванны много тысяч лет назад, разбрелись по разным уголкам земли и жили всяк по‑своему, сообразно обстоятельствам. Много «холмов» обходили на пути. «Плодились, размножались». И вот недавно всю Землю поделили и встретились. Оказались очень разными. Стала Земля не домом для каждого «семейства», а коммунальной квартирой с общим счетчиком на свет‑газ и общими «удобствами». Можно видеть два предельных варианта: одна культура станет доминировать, победит, переформатирует всех под себя, либо же мы научимся жить вместе, но каждый по‑своему.

Русские мыслители от Чаадаева до Бердяева были универсалистами – видели будущий мир гармоничным. В нем, словами Пушкина, «народы, распри позабыв,/ в великую семью соединятся». Идея мировой революции и мирового государства рабочих и крестьян прижилась не на пустом месте.

На Западе еще раньше побеждало (и победило?) альтернативное воззрение – семья народов будет единая и с четко обозначенным отцом‑наставником – Европой. Гегель об этом заявил ясно: «Германский дух есть дух нового мира, цель которого заключается в осуществлении абсолютной истины как бесконечного самоопределения свободы, той свободы, содержанием которой является сама ее абсолютная форма». И даже через сто с лишком лет (в 1943 году!) Хайдеггер подтвердил претензию: «Только от немцев – при условии что они найдут и сберегут свою «немецкость» – может прийти всемирно‑историческое сознание». Верно сказал Пушкин: «Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда…» Так и получилось, убеждения немецких философов оказались ошибочными, но вреда принесли много.

Зато выдающийся антрополог Леви‑Стросс смотрел в будущее более философски и считал, что «никакая частица человечества не располагает формулами, применимыми ко всему в целом, и что человечество, сплавленное одним‑единственным образом жизни, немыслимо, ведь это будет окостеневшее человечество». А мировая «цивилизация подразумевает сосуществование культур, представляющих максимум разнообразия, и она как раз состоит в этом сосуществовании. Мировая цивилизация может быть только коалицией в мировом масштабе культур, каждая из которых сохраняет свою самобытность».

Обе идеи живы поныне. Более того, можно считать, что две страны (США и Россия) поставили эксперименты на себе с противоположными гипотезами: возможно ли переплавить культуры в единую и возможно ли жить рядом по‑разному, сотрудничая в необходимой мере. Эксперименты не закончены, поскольку история этих стран продолжается.

Каждая культура как система аксиом сбалансирована, непротиворечива и дает достаточно полное мировоззрение. Меняются внешние признаки – политические устройства, исповедуемые «измы», – но фундамент ментальности остается незыблемым. История России, Китая – хорошие тому примеры.

Есть вероятность, что наш агрессивный вид переключается наконец‑то на бескровный тип войны. К концу ХХ века в противостояние в полной мере включилась наука, и ее достижения парадоксальным образом приостановили кровавые войны. Сама борьба не остановилась. Теперь «к штыку приравнялось перо», главным оружием стала гуманитарная часть культуры, социальная инженерия. В новой борьбе стороны несут потери в «живой силе», но при этом сама эта сила, переходя на другую сторону, остается живой.

К примеру, варвары разрушили Римскую империю, но победила греко‑римская культура. В противостоянии со Степью Россия проигрывала множество битв, но все же победила именно оседлая культура. Постоянные действующие лица истории – мировоззрения. Мы видим, что целая страна может практически бескровно «сменить веру».

Хорошо бы понимать истоки разницы полярных культур. Например, взять Западную Европу и Китай и докопаться до того, что же нас «разнит», как эта разница возникла и не растет ли она.

Развилка. Все испортила собственность

До аграрной революции право и порядок в общине обеспечивались родственными отношениями. Появление частной собственности поставило перед выбором – деление наследства между сыновьями или передача имущества старшему. Китай пошел по первому пути. Европа – по второму. Это был выбор между естественной семейной справедливостью и экономической эффективностью.

Но на выбор вовсе не влияла принадлежность Западу или Востоку. Ведь случалось и ровно обратное: Япония выбрала правило первородства, а Россия – дележ, откуда и удельные князья, и раздробленность…

На выбор влияло нечто более глубокое. Взять библейскую историю о наследстве Исаака. Нажитое им должно полностью перейти старшему сыну Исаву. Но мать с любимым младшим братом Иаковом обманули отца, и наследство досталось обманщику. Никаких оправданий не приводится. Щедровицкий в «Введении в Ветхий Завет. Пятикнижие» поясняет, что раз досталась младшему, знать, на то была Божья воля. И дальше рассуждает, чем Иаков был достойнее старшего брата. В переводе на атеистический язык – победителей не судят. Библия одна, но в России «прочтение» другое – наследство делили между братьями.

Нам всем в детстве читали сказку про находчивого Кота в сапогах.

Его хозяин – младший брат в семье. При дележе наследства старшему досталась мельница, а младшему Кот. Кот рэкетом (запугиванием) и хитростью делает хозяина мужем принцессы. Мы, как‑то не задумываясь, оправдываем действия Кота и радуемся его успехам. Мораль, чувство справедливости сидят в нас глубоко – они старше закона. Благородный разбойник преступает закон, но оправдан естественной моралью. Отсюда же хеппи‑энд современных киносказок – удачливые грабители мчатся по дороге, уходящей в красивый закат.

Идея права первородства сложилась, наверное, еще во времена, когда голод был частой причиной смерти. При скудости запасов лучше их оставить одному – шансов выжить у одного больше. А выживет – расплодится. Ну и не пилить же на части мельницу.

Правило ли соответствовало ментальности принявшего его народа либо его долгое применение повлияло на характер, но факт тот, что знаток души человеческой Макиавелли посчитал возможным дать такой совет: «Даже когда государь считает нужным лишить кого‑либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества». Мысль, недопустимая в Китае. Понятно, что книга «Государь» может только послужить иллюстрацией варварства европейцев.

Вассал, крепостной, раб

Важной «координатой» в пространстве культур является разница отношения к «своему» и «чужому». На одном полюсе, как в каннибальских племенах, чужой – добыча, на другом, как у эскимосов, чужой – источник информации, включая генетическую.

В Древней Персии (как и в Китае) рабов как экономического класса не было. Экономика Древней Греции зиждилась на рабовладении. В Китае в статусе, похожем на рабский, (трудности перевода немалые) находились преступники, проданные за долги, пленные. Практики «одомашнивания» людей‑рабов не было. Периодически император выравнивал правовое поле, давал всем по стандартному наделу земли и тем увеличивал налоговую базу. Все жители были подданными императора. В Персии превалировало общинное землепользование. Правила «вассал моего вассал не мой вассал» не было – все являлись подданными царя.

Великая хартия вольностей, отвоеванная дворянами у английского короля, имела обратную сторону: полная неконтролируемая свобода феодала в своем феоде. То, что в России установилось Екатериной II. Помещики получили полную свободу действий в отношении своих крепостных. Так продолжалось до закона 1842 года, опять фактически объявлявшего крепостного субъектом права. «Опять», потому что до екатерининских указов крепостные имели право жаловаться на помещиков. Правовое состояние, близкое к рабскому, таким образом продолжалось около 80 лет. Интересно в связи с этим обратить внимание на следующие строки в «Борисе Годунове» Пушкина:

Вот – Юрьев день задумал

 уничтожить.

Не властны мы в поместиях

 своих.

Не смей согнать ленивца!

Рад не рад,

Корми его.

Так сетует боярин на реформы царя. Очевидное свидетельство наличия обязательств помещика по отношению к крепостному. Раб, как известно, субъектом права не является. (Заметим в скобках, что слово «раб» в качестве метафоры АС использует и по отношению к крепостным – «раб судьбу благословил», и к царю – «он раб молвы, сомнений и страстей».)

Возможно, отношение общества к рабству – проявление более глубокого свойства. Данилевский считал, что склонность к насильственному насаждению своего мировоззрения и общественного устройства – главное отличительное свойство Запада («Россия и Европа», 1869). Действительно, рабство и сословность были во всех частях света. Но вот освобождались от него по‑разному. В России через поколение уже никто и не различал детей свободных и бывших крепостных крестьян.

Массовое образование началось после революции 17‑го года с наивной фразы «Мы не рабы». В Европе школой занялись на 100 лет раньше. И по‑другому, конечно. Реформатор германского образования фон Гумбольдт задачу определил четко: «Знание греческой культуры не просто приятно, полезно и необходимо – нет, только в ней одной мы найдем идеал того, кем мы хотим быть и что создавать». Прекрасная цель – усвоить великую культуру. Но вот беда – вместе с ней проникает и то, что для античных философов было аксиомой, основой социального мироздания. И вот уже рабство «германству не кажется не только недостойным, но даже и предосудительным» (у Ницше в «Греческом государстве»).

Тойнби все разъяснит много позже: «…мысль Платона и Аристотеля заражена тем расизмом, который стал одним из преобладающих пороков западного общества в последнее время». Сравнение комплекса идей с инфекцией замечательно ярко. Возможно, правильнее даже сравнивать расистскую идею с наследственной болезнью. Она внутри самого генетического кода культуры. От нее чрезвычайно трудно лечиться. Колониализм и нацизм – ее проявления. Даже разгром и осуждение идеологии нацизма мало повлияли на выздоровление – последний расистский закон был отменен в США только в 1960 году.

Так, культурный геном не расшифрован. И сама задача пока не поставлена. В будущем, возможно, станет понятно, что потомки тех, кто остался в долинах великих рек Китая, более склонны к сотрудничеству с «другим», а ушедшие к горизонту, к последнему морю нацелены на преодоление препятствий любой ценой. О врожденных алгоритмах поведения говорят все чаще. Социобиолог Дэниел Фридман, например, показал, что люди разных рас уже через час после рождения проявляют разное упорство в борьбе за свою жизнь.

Западная энергия «насильственности» принесла грандиозные плоды в приручении, одомашнивании сил природы и помогла занять Европе доминирующее положение на планете. Но по историческим меркам ненадолго. Технические и научные достижения безлики: они могут носить имя ученого, но он же обязан показать, что результат его объективен, то есть может быть повторен любым другим исследователем. Законы физики везде одинаковы. Технологии, готовый продукт Запада, был быстро усвоен Востоком. А успехами Востока Западу воспользоваться трудно. Они, как произведения искусства, неотделимы от автора, лежат в области человеческих отношений – там, где Запад добился противоположных результатов – построил мораль и этику индивидуализма. Первично условия для него создала аграрная революция, в результате которой команда охотников распалась на самостоятельные семьи крестьян, нашедших и соответствующую религию, в которой чувство общности реализовывалось через единого Бога. Идея единоличного успеха развивалась, захватывала сторонников и приняла наконец новую теоретическую базу – кстати, возникшего мутанта Католической церкви – протестантство. Христианство сумело адаптироваться – расщепилось, но не упустило паству, охваченную страстью наживы.

Или сближаться? Анри де Тулуз-Лотрек. Две подруги. 1895. Собрание фонда Эмиля Бюрле (Цюрих, Швейцария)

Ныне, когда продукт Запада усвоен, Китай, сохранив нечто более важное, может двигаться дальше, и его лидеры уже говорят о принципиальном различии материальных и духовных культур, о необходимости развития традиционных ценностей семьи и пр.

Так возможно ли сближение культур? На объединение работает развитие контактов, коммуникации. Против – развитие самих национальных культур. В высыхающем после сильного дождя поле действуют только силы притяжения близлежащих частиц, но откуда же берутся трещины? Стягивание в каждой точке поля одинаково по природе, но не по силе… Но ведь образовывались же крупные культуры слиянием многих небольших, почему же этот процесс не может продолжиться до окончательного завершения? Имеет значение размер взаимодействующих культур и их содержание. Страны двух Америк ярко демонстрируют разную способность к слиянию этнических групп.

Постановка столь важных ныне проблем взаимодействия культур стала бы проще, пользуйся социологи методами, разработанными в генетике – науке о жизни информационных комплексов. Но «генетическая память» об обвинениях в «нехороших» – «измах», к сожалению, мешает. Вот, к примеру, закон Долло говорит о том, что эволюция движется только вперед, различия, возникнув, остаются. Кит, млекопитающее, вернувшееся в воду, рыбой не станет. Он «придумал», как жить в воде по‑другому, без жабр. Даже если всех нас теперь поместить в одинаковые условия – конвергенции не будет. Фактически о том же говорит и Джеймс: «Сложное поведение человека сформировалось в процессе эволюции за счет добавления новых инстинктов, а не за счет вытеснения инстинктов предков благодаря обучению». Прошлое не исчезает. 1 – 1 = 0 только в математике.

Уже сложившаяся культура может легко распасться. Всегда существуют факторы, работающие на разъединение. Тут поможет физическая аналогия – в плотной упаковке атомного ядра превалируют ядерные силы притяжения протонов, но уже на малом удалении эти силы резко уменьшаются, и под действием электрических сил отталкивания протоны разлетаются с громадной скоростью, давая ту самую энергию ядерного взрыва. Так, близкие культуры, чуть «отдаляясь», могут казаться раздражающей карикатурой друг друга.

В отношениях между людьми тоже есть две силы: сближающая, родственная или культурная, и сила отталкивания, определенная близостью и, значит, конкурентностью интересов, например, имущественных.

Близкий не только тот, с кем я готов делиться, но и с кем сравниваюсь и, значит, могу завидовать. Если у нас еще есть время, стоит попытаться понять, что такое близость в пространстве культур. Каковы координаты этого пространства? Вполне вероятно, это не близость языка и форм поведения в обществе. «Похожи» не значит «близки».

Может быть, это религиозность, может быть, это градация «местечковость/глобальность», или сама разница отношения к своему и чужому, или, наконец, индивидуализм – общинность. Разобравшись, что такое близость, мы, наверное, поймем почему Россия никак не интегрируется с Европой, а Япония с Китаем, и, главное, как сохранить остатки добытого так тяжело многообразия культур – этих великих произведений человека, равноправных алгоритмов жизни.