0
5944
Газета Печатная версия

30.05.2019 00:01:00

Где-то живут Раскольников и Гамлет

Мария Рыбакова о вытесненных из сознания преступлениях и мире, который может оказаться творением зла

Тэги: индия, философия, история, восточная европа, будапешт, албания, франция, кундера, шопенгауэр, сша, оскар уайльд, раскольников, гамлет

Мария Александровна Рыбакова – прозаик, филолог. Родилась в Москве, училась на филологическом факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, в Гумбольдтовском университете. Получила степень доктора философии в Йельском университете. В 2005–2006 годах преподавала в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. С осени 2007 года преподает в Университете штата Калифорния в Сан-Диего. Автор книг «Анна Гром и ее призрак» (1999), «Братство проигравших» (2005), «Слепая речь (сборник рассказов)» (2006), The Child-snatching Demons of Antiquity: Narrative Traditions, Psychology and Nachleben, диссертация, Йельский университет (2004), «Острый нож для мягкого сердца» (2009), «Гнедич» (2011) (шорт-лист премии Андрея Белого), «Черновик человека» (2014). Лауреат премии «Эврика» (Москва, 2000) и премии Сергея Довлатова (Санкт-Петербург, 2004).

(индия, философия, история, восточная европа, будапешт, албания, франция, кундера, шопенгауэр, сша, оскар уайльд, раскольников, гамлет) То, что мы воображаем, что нам снится, находится в другом измерении. Кузьма Петров-Водкин. Сон. 1910. Русский музей

Любовь, жестокость, ненависть, воля к жизни – все эти чувства, пройдя сквозь призму философии, ложатся в основу романов Марии Рыбаковой. Особенно ярко они явлены, когда люди в экстремальной ситуации, на пределе, обнажают свое сокровенное «я». О новом романе «Есть ли рай», а также об индивидуальной и коллективной вине с Марией РЫБАКОВОЙ побеседовала Наталья РУБАНОВА.


– Мария, ваш новый роман «Если есть рай» получил после публикации в журнале «Знамя» премию «Глобус» имени Екатерины Гениевой, назначенную Всероссийской государственной библиотекой иностранной литературы им. Рудомино. Чтобы дописать текст, который выйдет в этом году в одном из московских издательств, вам пришлось полететь в Индию. Вы впервые оказались там? Без путешествия книга, вероятно, не состоялась бы? Индию ведь невозможно придумать – ее надо именно вдохнуть: хорошо помню свою поездку по этой безумной стране…

– Сначала я думала, что мой роман будет с открытым концом, потому как побывать в Индии мне не удастся. Но я все же попала в Индию благодаря помощи Коллегиума «Новая Европа» (института продвинутых исследований, находящегося в Бухаресте). Это было мое первое знакомство с Индией. Меня интересовал философский взаимообмен между Индией и Восточной Европой, особенно влияние индийской мысли на Толстого и, в свою очередь, Толстого – на Ганди. Меня очень интересовал румын Мирча Элиаде, проучившийся три года в Индии и написавший роман о любви, интересовала культурная жизнь Калькутты в 20-е годы, а потом деятельность матери Терезы – человека тоже изначально все же восточноевропейского. Когда я туда попала, кстати, был январь, и оказалось, что в Индии может быть очень холодно…

– «Если есть рай» – роман о страстной любви, вспыхнувшей между русской и индийцем в Будапеште. Он – бывший семинарист и экс-коммунист, которому интересен СССР. Мысль же о советской оккупации Восточной Европы – каким образом она связана с предательством, которое героиня как будто совершила в прошлом?

– Мне хотелось написать роман об индивидуальной и коллективной вине. Мысль эта пришла после посещения Дома террора в Будапеште. Вопрос о вине очень сложный, я ориентировалась на чувство, на инстинкт. Удивительно, до какой степени те преступления, которые мы совершаем, могут быть вытеснены из сознания. И все же, как ее ни вытесняй, память о совершенном сидит где-то в подкорке и гложет человека, высасывая все соки из настоящего. Отсюда и название «Если есть рай», то есть вопрос: возможно ли какое-нибудь подобие счастья для тех, кто потерял невинность… в моральном смысле. Вероятно, нет, невозможно. Но можно хотя бы признаться самим себе в том, каким на самом деле было наше прошлое. Такое чистосердечное признание – пусть лишь только самим себе – уже частично облегчает существование.

– После получения степени доктора философии вы многие годы преподавали. Сейчас вы в Европе. Какая точка на карте этого мира вам ближе всего в данный момент?

– В данный момент я в Албании. Это очень красивая страна, но она вся изрыта бункерами, потому что их коммунистический лидер в своей паранойе готовил народ к войне. Начинал, кстати, как вполне себе богемный поэт. И преподаватель французского. Сейчас мне ближе всего Восточная Европа. Русскому человеку очень полезно бывать в Восточной Европе, где у людей нет никаких иллюзий насчет «загадочной русской души». Здесь есть возможность взглянуть на себя глазами тех, кто сорок лет страдал оттого, что мы оккупировали их страны.

– Какие литературные величины на вас повлияли? Чья проза и поэзия близки? Кто – условный камертон?

– Замысел романа возник, когда я перечитывала «Невыносимую легкость бытия» Кундеры и читала последние романы Хавьера Мариаса: «Так начинается зло», «Влюбленности»... Мне очень нравится Сарамага, его стиль, цельность его книг, то, как в его романах переплетаются история XX века и метафизика. Еще на мою последнюю книжку повлиял фильм «Хиросима, любовь моя». То есть книги и фильмы, в которых преступления XX века переплетаются с любовными коллизиями. В любви человек проходит через те же испытания, что и в исторических катаклизмах: предательство, чувство вины, потеря, искупление, прощение (или его невозможность), память, попытки забвения. Сущность человека обнажается в таких крайних ситуациях. И та одна экстремальная ситуация, в которых все мы были, – это любовь. Но исторические коллизии нас тоже не обошли. Особенно интересным мне кажется положение людей нашего возраста – последнего советского поколения –Кдля которых в конце школы мир, условно говоря, вывернулся наизнанку. Отсюда у меня большой интерес к гностицизму, то есть к идее, что тот мир, к которому мы привыкли, может оказаться чем-то совсем иным, чем мы его себе представляли, например творением зла.

– Несколько лет назад вышел ваш роман «Черновик человека»: одним из прототипов стала поэтесса Ника Турбина. Вы поднимаете в тексте темы ответственности человечества за творцов, без которых не состояться ни одной цивилизации. Тема вечная – и тем не менее почему именно Ника?

– Тема книги все же скорее не ответственность за творцов, а человеческая жестокость. Удивительно, на что способен ребенок для того, чтобы добиться любви от взрослых. Если родители хотят вундеркинда – ну что ж, ребенок старается изо всех сил угадать, кем надо стать, и становится вундеркиндом, при этом ощущая отсутствие безусловной любви. А когда к этому подключается еще и государственная машина, идеологический аппарат, делающий из ребенка символ советского детства и борьбы за мир, – разрушение души почти неизбежно. И еще прибавьте к этому зависть окружающих, ведь все это случилось в эгалитарном обществе, не привыкшем к «звездам». Я думаю, что человеку, который через это прошел, то есть бывшему вундеркинду, продукту иной идеологии и иного времени, выросшему вундеркинду, ныне забытому, но так и не нашедшему для себя другой роли, очень легко было бы поверить в радикальное отсутствие добра в мире и в то, что миром правит безраздельное зло (как в случае моей героини, которая, конечно, не совсем Ника: нет трагической смерти, есть только полная опустошенность). В то же время я читала «Происхождение видов» Дарвина и вспомнила цитату из Милоша о том, что теория Дарвина – это иллюстрация тезиса Шопенгауэра о неумолимой, жестокой и слепой воле к жизни, царящей в природе. Поэтому мне показалось уместным использовать примеры из «Происхождения видов» в романе о жестокости. Вообще та же мысль однажды пришла ко мне независимо, совершенно случайно, во время прогулки вдоль моря: что, если природа не равнодушная – а злая? Что, если в ее равнодушии заключено зло?

– Неизбежное зло заключено, вероятно, в самом акте творения... Как в том анекдоте: «Зачем Бог создал зло? - А чтоб завязать сюжет!» Но мы отвлеклись… Насколько разнится в Европе и США то, что можно назвать проблемой чтения? Латиноамериканец Эдуардо Галеано давно уже описал общество подмены ценностей: «Мы живем в мире, где похороны важнее покойника, где свадьба важнее любви, где внешность важнее ума. Мы живем в культуре упаковки, презирающей содержание».

– Разве в другие эпохи это было иначе? А вот Оскар Уайльд, например, сказал: «Только поверхностные люди не судят по внешности». Я не большой фанат современности хотя бы потому, что мы чудовищно обезобразили мир. Но, боюсь, в какую эру ни попади, везде будут свои недостатки. Я уверена в том, что абсолютные ценности существуют, но не совсем уверена в нашей способности понять, в чем они заключаются. Конечно, есть добро и есть зло, есть истина и есть ложь. Но все мы просто люди, и запутаться в этих вещах очень легко, как показывает история. Часто от поверхностных людей меньше вреда, чем от воинствующих псевдоглубоких. Мне сложно говорить о Европе и США в целом. Меня очень интересуют отдельные люди, а общества – гораздо меньше.

– Можно ли сказать, что литература для вас как духовная практика? Заниматься интеллектуальной игрой в буквы вопреки всему, особенно замалчиванию, – совершенно особенный подвиг, на который способен далеко не каждый одаренный пишущий.

– Конечно, книги печатают и продают по законам рынка, но уж лучше диктат рынка, чем идеологии. В нашем мире до сих пор убивают людей за, скажем, какие-то высказывания в блоге. А по поводу литературы я всегда вспоминаю пословицу «Взялся за гуж, не говори, что не дюж»: здесь нет никаких скидок, ни на что. Если уж делаешь, делай. И делай хорошо. Но в одном отношении занятия литературой действительно напоминают духовную практику, а именно – когда ты чувствуешь, что герои, события и обстановка твоих книг где-то существуют. Но где находится это «где-то», в каком измерении, – большая загадка. Например, то, что мы воображаем, то, что нам снится, или всем известные герои книг – Раскольников, Гамлет. Где-то же они обладают телесностью, но вот только где?

– Об этом искрометно написано в «Розе Мира» у Даниила Андреева: одна глава или ее часть, кажется, посвящена литперсонажам, их мыслеформам, поэтому сие «где-то» точно есть, если позволить себе некое нетрехмерное допущение. Ну, а в ваших двух последних романах – «Если есть рай» и «Черновик человека» – много отсылок к гностицизму, а в романе в стихах «Гнедич» – к Сведенборгу. Вам близка подобная философия, вы верите в существование параллельных миров?

– Не знаю, верю ли я в это, но взгляды людей, концентрировавших свое внимание на возможности существования других миров, мне очень интересны. Как я уже говорила, частично это идет от исторического опыта – от полнейшего опровержения всего того, во что мы верили раньше. С другой стороны, меня привлекает бунт человека, отказывающегося верить в то, что мы живем в «лучшем из миров»: последовательное «нет» миру, звучащее, например, у Маркиона, жившего во II веке, и похожие идеи у французского философа XX века Симоны Вейль, считавшей, что Бог полностью покинул этот мир и ждет человека за его пределами. Книгу Симоны Вейль я купила совершенно случайно и как раз «судя по внешности» – я ничего не знала об авторе, но мне очень понравилось лицо на обложке. Мне показалось, что человек с таким лицом обязательно должен был сказать о мире что-то, что еще никогда не говорили до него. И именно в то лето, когда я читала ее «Тяжесть и благодать», в моей жизни тоже происходили события, которые заставили меня осознать необходимость дистанции между тобой и тем, что ты любишь. 


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


НАТО собирается развернуть над Украиной зонтик ПВО

НАТО собирается развернуть над Украиной зонтик ПВО

Владимир Мухин

Париж переоборудует истребители F-16 для ударов управляемыми авиабомбами

0
1935
Киев надеется заполучить представителя Индии на "саммит мира"

Киев надеется заполучить представителя Индии на "саммит мира"

Наталья Приходко

В Нью-Дели Дмитрий Кулеба постарается смягчить негатив в отношениях с Пекином

0
1203
Уроки спецоперации побуждают КНР и США обновлять арсеналы

Уроки спецоперации побуждают КНР и США обновлять арсеналы

Владимир Скосырев

Китай готовится к войне за Тайвань

0
1330
Эрдоган готов утолить снарядный голод США

Эрдоган готов утолить снарядный голод США

Игорь Субботин

Поставки боеприпасов стали мостом между Вашингтоном и Анкарой

0
1395

Другие новости