Я родился в пьянваре

Три Николая: поэт, художник Николай Ладыгин, коллекционер искусства Николай Никифоров, поэт Николай Глазков. В Тамбовском доме Ладыгиных. Фото Алексея и Бориса Ладыгиных. Из личного архива Т.Н. Ладыгиной

– Сергей Евгеньевич, я знаю, что вы были знакомы с Николаем Глазковым, писали о его творчестве, печатали его стихи. Давайте начнем беседу с этого момента...

– Давайте, тем более что в момент знакомства (начало 1970-х годов) я получил некий урок совершенно в глазковском духе. Я был студентом филфака Тамбовского пединститута. А Глазков еще с 50-х годов часто приезжал в Тамбов, у него там друзья – литераторы, художники. Один из них, выдающийся «собиратель» выдающихся людей, коллекционер искусства Николай Алексеевич Никифоров меня и познакомил с Глазковым. Произошло это прямо на центральной улице Советской. Никифоров спрашивает меня: «Узнаешь?». Я говорю: «Узнаю, поэт Николай Глазков». Глазков так хитро прищурился и говорит: «А по отчеству?» Я на секунду задумался и честно сказал, что не знаю. «Четверка по русской литературе!» – весело сказал Глазков. Все рассмеялись. Но с тех пор у меня появилась привычка смотреть в выходных данных книг отчества поэтов. А писал я рецензии на его книги. Первую – на книгу 1975 года «Незнамые реки» в горьковской молодежной газете «Ленинская смена». Я в это время служил в армии в городе Горьком (Нижний Новгород, Глазков родом из Нижегородской губернии как раз). По возвращении из армии я работал в тамбовской молодежной газете, где мы действительно печатали его стихи (это была уже традиция). Адрес на конверте он всегда писал разноцветными шариковыми ручками, стихи были подписаны оригинальной подписью в виде глаза. «По совокупности» я получил от Николая Ивановича почетное звание «стихолюба»!

– Здорово! К Тамбову еще вернемся. О Николае Глазкове часто говорят как о легендарной фигуре. Что за этим кроется? Как бы вы это расшифровали?

– Абсолютно легендарный, но все факты реальные. Стихи его были расхватаны на цитаты! Опекавшая его Лиля Брик собственноручно переписывала стихи! Борис Слуцкий в посвящении Глазкову писал: «Сколько мы у него воровали,/ А всего мы не утянули». Изобретатель знаковых понятий «самиздат» и «поэтоград», он себя представлял не только гениальным, «лучшим после Маяковского поэтом эпохи» и Великим Гуманистом, но и знаменитым путешественником. Он объездил едва ли не весь Союз, был действительным членом Географического общества СССР.

Кроме того, незаурядный шахматист, с которым не чурались играть гроссмейстеры. А еще и киноактер – играл в массовке ополченца у Эйзенштейна в фильме «Александр Невский», знаменитая роль летающего мужика Ефима у Тарковского в «Андрее Рублеве», снимался в роли Достоевского у Веры Строевой (фильм, к сожалению, не вышел). Был непобедим в армрестлинге. Констатировал: «Я самый сильный среди интеллигентов и самый интеллигентный среди силачей». Евтушенко называл его русским Омаром Хайямом. Впрочем, он сам себя сравнивал с персидским классиком: «Я был изумительно пьяный,/ Как и Омар Хайям». Эту тему он многократно обыгрывал в стихах и прозе:

С чудным именем Глазкова

Я родился в пьянваре.

Нету месяца такого

Ни в каком календаре.

В общем, абсолютно легендарная и карнавальная личность.

– Да, поразительно! Как могла сложиться такая личность, ведь он начинал в 30-е, когда карнавальность, мягко говоря, не очень приветствовалась?

– Давайте посмотрим. В 1939 году 20-летние студенты литературного факультета Московского пединститута Николай Глазков и Юлиан Долгин, последователи русского авангарда, придумали новое направление «небывализм». Вместе с еще несколькими студентами-поэтами собрали рукописный альманах, начали выступать. В ответ получили проработку по всем линиям, вплоть до исключения Глазкова из института. Но по рекомендации Николая Асеева Глазкова приняли в Литинститут. И там, и в Горьковском пединституте, который он закончил во время войны, Глазков проявлял абсолютную независимость. Это было свойством его характера.

В книге Ирины Винокуровой «Всего лишь гений...» Судьба Николая Глазкова» (2008), а также в книге «Воспоминания о Николае Глазкове» (1989) выпукло представлены и характер, и ситуации, в которых он проявлялся.

– За независимость, конечно, приходилось платить. В частности, отсутствием публикаций в первое, такое плодотворное, 20-летие. Хотя известно, что его одобряли официальные поэты – Асеев, Кирсанов, Сельвинский...

– Одобряли, и даже иногда что-то получалось сделать для него, как, например, с приемом в Литинститут. Но стихи Глазкова 30–40-х годов никак не вписывались в печатную продукцию тех лет. Вот из стихотворения «Действительность» 1938 года:

В такие дни стихи срывают с губ –

Зажатые в какой-то жуткой сумме –

Во-первых, тот, кто молодецки глуп,

А во-вторых, кто дьявольски безумен.

Николай Иванович помнил о том, что его прадеды были духовного звания. И, возможно, срабатывала духовная генетика, когда он писал «Псалом», своего рода поэтическую молитву, где он прямо говорит, что Господь – его упованье:

Дал Господь поэта ремесло –

Голос Господа я слышу.

– Обычно, говоря об авангарде в искусстве, увязывают его с политическими преобразованиями в стране. А тут поэт, считающий себя продолжателем Маяковского и Хлебникова, не вписывается в эпоху...

– На самом деле был короткий период сотрудничества авангардистов с новыми властями. К Хлебникову сотрудничество вообще не относится. Он умер в 1922 году, да и не занимал никакого положения. Ко времени появления на литературной сцене Глазкова (конец 30-х) авангарда в открытом пространстве уже не было. В прошлом радикальный авангардист Алексей Крученых приветствовал Глазкова и предсказывал ему яркое будущее, но сам уже давно превратился в библиофила и архивариуса. Да и Глазков, который написал: «Был не от мира Велимир,/ Но он открыл мне двери в мир» – и которого сравнивали с Хлебниковым, на самом деле был весьма далек от авангарда в стилевом отношении. Да, он использовал некоторые приемы, но в принципе тяготел к прямому ясному письму, осложненному иронической парадоксальностью. Его стихи 30–40-х годов можно сравнить со стихами Николая Олейникова. Они оба работали в русле сатирико-иронической линии русской поэзии. Или – шире – русской смеховой культуры.

– Обычно разделяют творчество Глазкова на два периода: допечатный и печатный. С 1957 года у него стали выходить книги, он стал печататься в журналах. Но говорят, что то, что он писал во второй период, было потерей уровня...

– На мой взгляд, это не совсем так. Николай Иванович был мастером, или даже «мастаком» (слово, которое он сам употребил, оценивая мастерство). И в первом периоде, и во втором у него были разные стихи. В первом периоде, может быть, более иронические, во втором – более лиричные. В это время он пишет, например, виртуозные акростихи. А пронзительные стихи о птицах, которые Александр Градский положил на музыку и исполнил в фильме Андрея Кончаловского «Романс о влюбленных»!

Печальной будет эта песня

О том, как птицы прилетали,

А в них охотники стреляли

И убивали птиц небесных.

А птицы падали на землю

И умирали в час печали,

А в них охотники стреляли

Для развлеченья и веселья.

А птицы знали-понимали,

Что означает каждый выстрел,

Но неизменно прилетали

К родной тайге у речки быстрой.

И не могли не возвратиться

К родимой северной округе,

И песни горестной разлуки

Весной веселой пели птицы.

А в них охотники стреляли

И попадали в птиц, не целясь,

И песню скорби и печали

Весной веселой птицы пели.

Поэт, о котором к тому времени уже сложилось впечатление как о насмешливом, склонном к стихотворной клоунаде, предстает тонким лириком. И это было его истинной сутью – многоликость, многоодаренность. Подлинный масштаб для широкого читателя, конечно, открылся посмертно, когда в 1984 году вышла книга «Автопортрет», составленная вдовой поэта Росиной Моисеевной Глазковой. Спустя пять лет вышло основательное «Избранное», составленное Николаем Старшиновым и Евгением Евтушенко, с предисловием последнего. Назову еще одну – «Хихимора» (2007), подготовленную сыном поэта, художником Николаем Николаевичем Глазковым. В этой книге поэт открывается еще и как интересный драматург.

– Мы обещали вернуться к Тамбову. Все-таки почему именно Тамбов?

– Едва ли не первая газетная публикация состоялась в Тамбове в 1953 году. Сам Тамбов он воспринимал как часть Москвы. Здесь сформировался дружеский круг. Один из близких друзей, художник и поэт, тезка Глазкова Николай Иванович Ладыгин писал палиндромические стихи. Глазков называл его «штангистом поэзии», имея в виду, что стихи читаются в обе стороны. Издательства отвергали рукопись Ладыгина. Глазков пытался издателям растолковать, что палиндромы очень важны для русской поэзии. Как строитель Поэтограда, Николай Глазков рачительно заботился о созидателях этого небывалого полиса. В Тамбове помнят поэта. Краевед Владимир Середа готовит специальное издание под названием «Глазков в Тамбове». На 27 февраля в городе намечен вечер, посвященный 100-летию поэта.

– Кто из современных поэтов наиболее близок к глазковской манере?

– В свое время поэт и литературовед Лев Озеров называл десяток самых известных современных поэтов, у которых находил влияние Глазкова. Среди них, например, Высоцкий. Сейчас можно уже говорить о своего рода поэтических внуках Глазкова. Например, Всеволод Емелин, Евгений Степанов, который, кстати, уже почти 20 лет издает газету «Поэтоград».

– А вы сами испытали влияние поэтики Николая Глазкова?

– Думаю, да. Причем никогда не пытался подражать. Глазковскими стихами уже пропитан российский небозём!