Геннадий Евграфов
Николай Эрдман был еще и замечательным баснописцем.
Фото 1920-х годов
Сорок лет назад, в 1982 году, во второй раз была запрещена к постановке пьеса Николая Эрдмана в Театре сатиры в постановке Валентина Плучека. В первый раз пьеса в постановке Всеволода Мейерхольда была запрещена в 1932 году.
Пролог
Однажды ГПУ пришло к Эзопу
И взяло старика за ж…
А вывод ясен:
Не надо басен!
Владимир Масс, Николай Эрдман. «Эзоп и ГПУ»
Действие I. «Веселые ребята»
В 1931 году режиссер Григорий Александров приступил к съемкам первого музыкального эксцентрического фильма «Веселые люди». В главных ролях снимались Леонид Утесов и жена Александрова – Любовь Орлова. Музыку написал Дунаевский, а сценарий – сам Александров, Владимир Масс и Николай Эрдман. Фильм снимался несколько лет, часть съемок проходила в Гаграх. Туда в 33-м году режиссер и вызвал своих соавторов. Он вызывал их и раньше, когда надо было решить какие-то важные вопросы, связанные со сценарием. Драматурги поехали, хотя работать в Гаграх всегда было тяжело: плещущее за окнами море, чистый воздух, вино, женщины и фрукты то и дело отвлекали соавторов.
…За Массом и Эрдманом в гостиницу «Гагрипш» пришли в ночь на 12 октября. Месяц понадобился органам, чтобы установить вину обвиняемых. Заказ шел с самого верха, но все формальности были соблюдены. 14 ноября постановлением Особого совещания при НКВД Николай Эрдман был приговорен к ссылке. Местом отбытия был выбран город Енисейск. Владимира Масса постигла та же участь, но его отправили в Тобольск. Во всем происшедшем была какая-то ирония судьбы. Или даже некий иезуитизм. Приказ исходил от самого Хозяина. Фильм Александрова должен был показать всему миру, как счастливо и весело живется в Стране Советов. Через год на II МКФ в Венеции фильм получил премию за режиссуру и музыку и был включен в шестерку лучших в мире лент.
Действие II. «Лишь один товарищ Сталин никогда не спит в Кремле»
О литературных вкусах, вернее, отношении Сталина к литературе – чуть ниже. А сейчас о том, чем был вызван арест Масса и Эрдмана. Существует несколько версий. Две из них недостоверны. Это рассказ известного выдумщика, сценариста и драматурга Иосифа Прута и история, поведанная актрисой МХАТа Софьей Пилявской. Прут утверждал, что Эрдмана взяли за сочный анекдот, будто рассказанный им литовскому послу Юргису Балтрушайтису. Пилявская вспоминала, что вместе с Эрдманом арестовали другого его соавтора Вольпина.
Другие мемуаристы, в частности, жена Николая Робертовича Наталья Чидсон и киносценарист Климентий Минц рассказывают, что Масс и Эрдман пострадали из-за басен, прочитанных Качаловым на одном из приемов, устроенных Сталиным в Кремле. Хозяин попросил подвыпившего актера прочитать что-нибудь новенькое и интересное, и тот не нашел ничего лучше, как прочесть басню под названием «Колыбельная», хотя ничего крамольного в ней не было. Приведу лишь последние ее строки: «В миллионах разных спален/ Спят все люди на земле…/ Лишь один товарищ Сталин/ Никогда не спит в Кремле».
Юрий Любимов, друживший с Эрдманом с 1944 года, рассказывал с его слов, что Качалов прочел еще одну басню «Ворону и сыр»: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыру./ Читатель скажет: Бога нет!/ Читатель, милый, ты придира!/ Да, Бога нет. Но нет и сыра!» По менявшемуся выражению лица Хозяина Качалов понял, что читает что-то не то. Сталин, вперив пожелтевший зрачок в похолодевшего от ужаса артиста, спросил: «Кто автор?» До конца дней своих Василий Иванович переживал, что, говоря современным языком, так глупо и нелепо подставил своих друзей. Познав неволю, Масс и Эрдман сделали диалектический вывод и написали басню «Эзоп и ГПУ». А еще чуть раньше: «Когда б не били нас,/ мы б не писали басен».
I антракт. «Любов побеждает смерть (Эта штука сильнее чем «Фауст» Гете)»
Именно так, без запятой и без «ь» в слове «любовь», 11 октября 1931 года Сталин сделал эту надпись на томике Горького, в котором была опубликована поэма «Девушка и смерть», в его доме в Рябушинском переулке. Горький читал сказку пришедшим вождям Сталину, Молотову и Ворошилову – с вдохновением. Когда об отзыве генсека стало известно в литературных кругах, Осип Мандельштам сказал жене: «Мы погибли». Поэт знал, что говорил. Тема литературных вкусов Сталина требует целого исследования. Я постараюсь вкратце рассказать о его отношении к литературе.
Бывший семинарист, не ставший священником; мальчик, некогда писавший стихи, но не ставший поэтом, много читал в своей жизни, и не только марксисткой литературы. Он ценил Пушкина, знал романы Достоевского и Толстого. Однако все это были классики. Да и время, и государство, когда они творили, были другими, при каждом императоре свое. А здесь речь идет о полновластном хозяине страны, упорно строившей то, что построить нельзя; государственном деятеле, которого при ряде допущений можно было бы сравнить с Николаем I; новом политике ХХ века с тоталитарным мышлением, который вмешивался во все стороны жизни необъятной страны и для которого литература была лишь особой, но частью гигантского народного хозяйства.
Проблематика «поэт и царь» или еще шире «художник и власть» актуальна только в тоталитарных обществах, где литература и искусство должны были отказаться от своего предназначения и быть всего-навсего обслугой государства. Как ни относись к Сталину – как к убийце миллионов или «эффективному менеджеру», он был профессиональным революционером, волею собственных интриг, характера и хитроумных ходов обыгравшим своих противников, вознесшимся на вершины необъятной власти и ставшим у руля огромной, перепаханной Октябрем страны. И естественно, что к литературе и искусству он относился с чисто утилитарных позиций, ставя на первое место политическую целесообразность, а уж потом «вкусовщину», житейское «нравится – не нравится».
Нужно было обаять Горького, вырвать из Сорренто и подчинить его авторитет интересам страны (конечно же, как он их понимал) и своим собственным (между которыми разницы не делал) – вот вам и «штука», которая «сильнее чем «Фауст» Гете». В ответ через три года «Буревестник» (правда, уже со сломанными крыльями) отзовется в «Правде»: «Отлично организованная воля, проницательный ум великого теоретика, смелость талантливого хозяина, интуиция подлинного революционера <…> поставили его на место Ленина. Пролетариат Союза советов горд и счастлив тем, что у него такие вожди, как Сталин и многие другие верные последователи Ильича».
Сталин посоветует Шолохову сделать своего Мелехова большевиком, а когда тот откажется, никаких мер не примет. На полях «бедняцкой хроники» гениального Андрея Платонова «Впрок» безапелляционно начертает: «Подлец!», но в лагерь не сошлет. Зато расстреляет Пильняка, Бабеля и других: лезли не туда, куда было нужно. На письме Лили Брик поставит резолюцию: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Сохранит Пастернака – «оставьте этого небожителя в покое» и вычеркнет его имя из расстрельных списков, а после триумфального выступления Ахматовой в 1946 году Москве, когда весь зал поднимется, приветствуя поэта, спросит: «Кто организовал вставание?», и руками Жданова устроит погромное Постановление ЦК «О журналах «Звезда» и «Ленинград», да еще к Ахматовой приплетет Зощенко за безобидный и невинный рассказ «Приключения обезьяны» (1945). Ахматова будет названа «не то монахиней, не то блудницей, а вернее, блудницей и монахиней, у которой блуд смешан с молитвой», а Зощенко – «подонком и клеветником».
Я оставлю за скобками «странную» любовь к Булгакову, возвеличивание Симонова, премию своего имени Виктору Некрасову за книгу «В окопах Сталинграда» и высказывание «других писателей у нас нет», когда один функционер пожаловался на пьяного Фадеева, которого никак нельзя было доставить в Кремль. Басни Масса и Эрдмана Сталин, что совершенно справедливо, воспринял как личный выпад, который не вписывался в литературу. И он ответил. Как умел и хотел. Качалова пожурил, баснописцев выслал из Москвы. Между прочим, когда Сталин позвонит Пастернаку, допытываясь, мастер ли Мандельштам, поэту так и не удастся поговорить с вождем о том, о чем больше всего ему хотелось с ним поговорить – о жизни и смерти. Сталин повесит трубку.
Действие III. Судьба «Самоубийцы»
Начинавший как поэт-имажинист Николай Эрдман со временем стал остроумным баснописцем и великолепным драматургом. Его сатирическая пьеса «Мандат», высмеивающая советскую бюрократическую систему, в 1925–1930 годы шла в Театре Мейерхольда 350 раз. Ставили ее и другие театры страны, пока ставить еще такие произведения на советской сцене было можно. В 1928 году он написал не менее убийственную пьесу, которую опять-таки обещал ГосТИМу. Когда автор понял, что пьеса, несмотря на все предпринимаемые шаги Мейерхольда, на его сцене так и не появится, он передал «Самоубийцу» в Театр им. Вахтангова и МХАТ. Пьесу хвалили в обоих театрах, в вахтанговском театре чтение прошло на ура, Станиславскому Эрдман читал пьесу лично, во время читки тот плакал от смеха и все время восклицал: «Гоголь! Гоголь!»
 Во время читки пьесы «Самоубийца» Станиславский плакал от смеха и восклицал: «Гоголь! Гоголь!» Фото ИТАР-ТАСС |
25 сентября 1930 года Главрепертком принял постановление о запрещении пьесы «Самоубийца» на сцене Государственного театра им. Мейерхольда. Несмотря на запрет, театр продолжал репетиции. После резкого выступления газеты «Рабочая Москва» («Попытки протащить реакционную пьесу. Антисоветское выступление в Театре им. Мейерхольда») забеспокоился Театр Вахтангова и пьесу ставить отказался. Во МХАТе репетиции продолжались вплоть по 20 мая 1932 года. Станиславский, который, по свидетельству завлита театра Павла Маркова, считал, что пьеса Эрдмана «близка к гениальности», в письме от октября 31-го года просил Сталина разрешения приступить к работе над комедией «Самоубийца»…
После такого приказа могла быть решена судьба этой комедии. Приказа не последовало, но Сталин не оставил без ответа письмо патриарха русской советской сцены. Ответ был уклончив: «Я невысокого мнения о пьесе «Самоубийство»… Ближайшие мои товарищи считают, что она пустовата и даже вредна… Тем не менее я не возражаю против того, чтобы дать театру сделать опыт и показать свое мастерство. Не исключено, что театру удастся добиться цели. Культпроп ЦК нашей партии (т. Стецкий) поможет Вам в этом деле. Суперами будут товарищи, знающие это художественное дело. Я в этом деле дилетант». Далее генсек передавал привет основателю МХАТа. Репетиции в театре шли с 16 декабря 1931 по 20 мая 1932 года. Затем они прекратились. Очевидно, «помог» культпроп во главе с т. Стецким – пьеса на сцене МХАТа не появилась. Больше Станиславский письмами вождя не беспокоил.
Но пьеса об абсурде советской действительности, где один из персонажей говорит главному герою: «В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может высказать только мертвый», где главный герой становится мнимым самоубийцей, а стреляется другой, оставляя записку «Подсекальников прав. Действительно жить не стоит», – не могла быть разыграна на сцене ни одного из советских театров.
Игорь Ильинский в хрущевские либеральные времена изложил свою версию запрета спектакля «Самоубийца» в мейерхольдовском театре. Принимать спектакль должна была комиссия из ЦК, которую возглавлял Каганович. В финале Подсекальников (его играл Ильинский) говорил, что он живет и никому не мешает жить, и если кто вместо него желает с собой покончить – вот револьвер, пожалуйста. С этими словами артист протягивал оружие членам комиссии. Члены инстинктивно отшатнулись. «Одолжайтесь, одолжайтесь, пожалуйста», – продолжал артист, протягивая пистолет все дальше и дальше, чтобы удобнее было «одолжаться». У членов комиссии перекосились лица, они явно «одолжаться» не хотели. Только лицо Мейерхольда выражало смесь удовлетворения и ужаса: судьба спектакля была решена.
II антракт. Пляска в Органах
В 1939 году по инициативе Берии был создан ансамбль песни и пляски НКВД Союза ССР. В ансамбль были привлечены лучшие артистические силы страны. Сил для этого у Лаврентия Павловича хватало. Служить в ансамбле Органов, уничтожавших «врагов народа», почиталось большой честью. Таково в то время было чуть ли не повсеместное мнение советской элиты. Худруком был Зиновий Дунаевский, главным режиссером – Сергей Юткевич, балетмейстерами – Асаф Мессерер и Касьян Голейзовский. В хормейстерах ходил Александр Свешников, а в художниках – Петр Вильямс. В годы войны драматическим коллективом руководил один из корифеев МХАТа Михаил Тарханов, а на сцене играл тогда еще молодой артист Юрий Любимов.
Не хватало хороших драматургов. Вот тогда по просьбе Юткевича в ансамбль прибыли Вольпин и Эрдман. В 1941 году обоих судьба занесла в Саратов. У Эрдмана уже был опыт сотрудничества с ансамблем. После отбытия срока ссылки по приглашению Мессерера он за год до войны начал писать для этого коллектива сценарий «По родной земле». Об этой программе «Известия» от 28 сентября 1940 года писали, что «тема его – жизнь счастливой родины, неусыпно охраняемой чекистами и пограничниками». Это была злая ирония судьбы, ирония абсурда – писать о чекистах, которые арестовали его в 1933 году.
Между тем Юткевич делал благородное дело – он спасал друзей, полагая, что лучше «плясать» в Москве в Органах, нежели прозябать в Саратове. Бывших ссыльных добровольцами на фронт не брали. Те, кто бывал в украшенном различными надписями самых разных людей кабинете Юрия Любимова в Театре на Таганке, могли видеть и надпись Юткевича: «Юра! Не зря мы с тобой восемь лет плясали в Органах!»
Действие IV. Смерть «киносценариста»
После войны пьес он больше не писал: его замкнуло. Писал только скетчи, интермедии, сценарии к фильмам. В 1951 году за сценарий к «Смелым людям» драматургу была присуждена Сталинская премия II степени и присвоено звание лауреата. Это была третья ирония судьбы: Сталин обид не забывал, но, очевидно, в этом случае поступился принципами. В 60-е Эрдман был близок Театру на Таганке. Умер Николай Робертович 13 августа 1970 года – сгорел от рака. Похороны, как вспоминал Вениамин Смехов, были «самые краткие и самые тихие. Узкий круг провожающих. Читателям «Вечерней Москвы» было сообщено, что умер какой-то киносценарист…».
Действие V. Судьба «Самоубийцы»
Впервые представление «Самоубийцы» состоялось 28 марта 1969 года в Гетеборге. Затем состоялись премьеры в Берлине, Вене, Париже, Торонто, Лондоне и Нью-Йорке. В Советском Союзе первая постановка пьесы (с цензурными изъятиями) была осуществлена режиссером Валентином Плучеком на сцене московского Театра сатиры. На сцене пьеса продержалась всего несколько недель, затем спектакль был закрыт. Возобновлен только в 1987 году. В том же году постановку «Самоубийцы» осуществил Юрий Любимов на сцене Театра на Таганке. В 1932 году Горький безуспешно пытался напечатать пьесу в своем альманахе «Год ХVI». В 1968 году Главлит запретил готовившуюся публикацию пьесы в журнале «Театр». Впервые текст пьесы «Самоубийца» Николая Эрдмана был опубликован в СССР в журнале «Советская драматургия» (1987, № 2).
Эпилог
Эрдман. Володя, а как вы пишете ваши песни?
Высоцкий. Я? На магнитофон (смех в зале). А вы, Николай Робертович?
Эрдман. А я... на века! (долго не смолкающий хохот актеров в зале, Высоцкого на сцене, да и самого автора репризы).
(Из воспоминаний Вениамина Смехова «Николай Эрдман».)
