Игорь Михайлович
Книги тоже живые существа.
Фото Евгения Никитина
Недавно у Марии Михайловой случился небольшой юбилей. По такому случаю при помощи ее учеников была выпущена книга «Долг и любовь. Сборник филологических работ. Статьи, рецензии, эссе, публикации», герои которой – те самые литераторы так называемого второго ряда, чье творчество заслуживает более пристального внимания и прочтения. Все вместе это стало хорошим поводом для беседы Марии МИХАЙЛОВОЙ и ее однофамильца Игоря МИХАЙЛОВА.
– Мария Викторовна, многие ваши книги, посвященные Николаю Никандрову, Юрию Слезкину, Георгию Чулкову, Ивану Новикову, Борису Лазаревскому и другим, выходят в провинции – в частности, в Мценске. Такое ощущение, что в провинции еще тлеет фитилек любви к русской словесности, а в Москве он давно потух.
– Действительно, я чувствую больший энтузиазм на местах, что связано, может быть, с желанием иметь своего местного гения. Но даже если и есть в этом корысть, то в итоге просто увеличивается число российских талантов. И, кроме того, нельзя уж так безнадежно смотреть на усилия издателей Москвы и Петербурга. Проходившая в Москве в марте на ВДНХ ярмарка продемонстрировала наличие множества небольших издательств, которые пытаются сформировать свою издательскую стратегию, обрести собственное лицо. Это неимоверно трудно в современных условиях распространения книжной продукции, но старания налицо. Кроме того, есть издательства, которые все-таки стараются выдержать определенную линию. Так, в московском издательстве «Эллис Лак – 2000» мне удалось недавно издать эпопею Евгения Чирикова «Отчий дом» – последнее произведение писателя, по масштабу в чем-то (не говорю о степени талантливости) предваряющее солженицынское «Красное колесо» и, несомненно, продолжающее традиции «Войны и мира» Льва Толстого. Во всяком случае, в ней предложены ответы на вопросы об исторических просчетах, предопределенности выбора, совершенного Россией в 1917 году, и даже можно сказать, что содержатся предсказания того, что происходит с нами сейчас. Есть попытка дать анализ политического авантюризма, который так легко прививается к российской действительности, оказывается востребован представителями всех слоев общества. А написано это в конце 20-х – начале 30-х годов ХХ века!
Так же актуально звучат сегодня и произведения символиста Георгия Чулкова «Сатана», «Метель». Но дело не только в актуальности. Мне интересен сам посыл писателя, не обладающего особым художественным даром, но способного осветить ту область, мимо которой прошли крупные таланты. Ведь именно у писателей второго ряда мы найдем исследование тех сфер, что остались за бортом большой литературы. Ничего подобного тому, что описано Анатолием Каменским в рассказе «Диплом», вы в русской литературе не найдете. Я всем своим дипломникам советую его прочитать, чтобы знали о тех муках, испытанных предшествующими поколениями страдальцев-студентов. И, на мой взгляд, это-то и делает творчество этих незамечаемых необыкновенно ценным и интересным.
– Но это касается содержательной стороны...
– А если неожиданный ракурс соединяется с оригинальным видением, то происходит и рождение незаурядного явления. Так случилось, например, с женской драматургией Серебряного века (некое подобие такой антологии я сделала недавно), о которой ведать не ведали, слыхать не слыхивали даже ведущие литературоведы нашего времени. И оказалось, что именно женщины-драматурги обогатили русскую драматургию чувственностью, столь редкой в русской литературе и театре, пожалуй, во всем искусстве предшествующего века, особым отношением к цвету – яркостью, насыщенностью, контрастностью, какою-то ликующей или трагической нарядностью и отсутствующими ранее запахами, в том числе и неприятными – тления, гниения. И разве дело в том, что это не получило широчайшего распространения? Существует послевкусие и послесловие. И мы как раз становимся свидетелями оных.
– Можете привести примеры?
– Как пример приведу уже отмеченную вами выдающуюся деятельность коллектива библиотеки Ивана Новикова в Мценске, Инициатор и руководитель всех проектов – ее директор Ирина Александрова, буквально по крупицам собирающая деньги на издания книг, которая за неполные 10 лет выпустила три книги почти 100 лет не переиздававшихся произведений писателя, открывших нам совершенно незнакомого художника. И такой же феномен мы имеем в Нижнем Новгороде, где потомки Чирикова (внучка и правнуки) создали музей писателя, в котором уже собрана уникальная коллекция бытовых предметов и изданий. А вот так звучит перечень мероприятий, который проведен ими только за год существования: экскурсии, встречи, конференции, спектакли, творческие конкурсы, выставки, создание новых экспозиций, уникальные гости. На первый юбилей приехали почетные гости – внуки писателя из Минска и Вашингтона, подарившие коллекцию диапозитивов, сделанных в начале ХХ века в различных городах Поволжья (бытовые и пейзажные виды), где Чириков побывал вместе с Леонидом Андреевым, также увлекавшимся фотографией (вот бы издать эти фотографии вместе с уникальным чириковским циклом «Волжские сказки»!), очки писателя, изготовленные в 20-е годы в Чехословакии. А открыл собрание юный Евгений Чириков, вышедший на импровизированную сцену музея в образе гимназиста Казанской мужской гимназии, сочиняющего свое стихотворение «Я – поэт». Постепенно этот музей становится средоточием духовной жизни города (возможно, вскоре он переедет в чудом сохранившееся фамильное здание: за то, чтобы его не снесли, боролись ученые-филологи всего мира, я сама рассылала воззвания и собирала подписи; а пока он ютится в школе), а имя Чирикова, прославившего Волгу во многих своих сочинениях, открывается вновь и получает все большую известность.
– Часто ли встречается такое отношение наследников к творчеству своих предков?
– К сожалению, наследники, бескорыстно делящиеся всем имеющимся у них богатством, – редкое исключение. Чаще на хранящиеся в чемоданах рукописи не обращают, несмотря на все мои уговоры, внимания, и они оказываются даже на свалке. Я несколько раз натыкалась на такой «мусор» и даже спасала его. Недавно так был выброшен архив искусствоведов Ирины Стин и Анатолия Фирсова – мне удалось вытащить из мусорки лишь небольшую часть. Не знаю, где сейчас уникальный архив яркого критика и искусствоведа первой трети ХХ века Михаила Морозова. С этим архивом я работала еще при жизни его сына. У меня не получилось уговорить его отдать рукописи на хранение в РГАЛИ, а потом следы наследников затерялись…
– Государственная программа поддержки книгоиздания приказала долго жить? Ваши книги выходят в провинции, деньги на издание собирают библиотеки, скажем, как на того же Ивана Новикова в Мценске. Вам не кажется, что возвращается эпоха самиздата?
– Да, может возникнуть такое ощущение, тем более что я уже встречаю книги (издательство «Рудня-Смоленск», серия «Мнемозина») тиражом 5–15 экземпляров. Так изданы поэтические сборники Веры Рудич, Вильгельма Зоргенфрея, Сергея Рафаловича, Александра Рославлева. Знаю о величайшем труде подготовивших эти сборники, которые делаются не в типографии, а на компьютере. Сама в свое время подготовила извлеченные из архивов стихотворения Георгия Чулкова, напечатанные издателем Евгением Ламиховым в количестве 100 экземпляров. Но в целом мне это не очень по душе. Я понимаю, что это делается не только потому, что не предоставляется иной возможности, но и… чтобы пощекотать нервы библиофила. Я же по натуре просветитель. Мне главное – приобщить людей, объяснить, завлечь, открыть им глаза на сокровища, которые под рукой… Как бы мне хотелось заручиться поддержкой единомышленников-издателей. В этом плане я счастливее со студентами, которым даю как темы для курсовых и дипломных почти неизвестные имена. И как же они бывают обескуражены и обрадованы тем, что им ранее было неизвестно, что они и не подозревали о существовании таких писателей!!!
– В очерке «Признания «библиотечного ребенка», ставшего взрослым», который вошел в уже упомянутую книгу «Долг и любовь», вы пишете: «Если хорошенько припомнить, то подлинно первыми воспоминаниями будут воспоминания о существовании в большой коляске, из которой – куда ни взглянешь – были видны только книги, книги, книги». Книги – это ваша судьба? И как вы относитесь к тому, что бумажные книги скоро исчезнут и будут только в цифре?
– О, здесь я сторонник разнообразия… Цифровая книга удобна – не поспоришь. В поездке, в метро. Но безликий и скучный текст на компьютере меня раздражает. Для меня нет в нем магии. А книга всегда для меня являлась магическим предметом – поэтому мне доставляет наслаждение гладить хорошую книгу, любоваться ею, вдыхать ее запах. Может, это пошло от моей первой книжки, которую принесла мне в годик бабушка. Это была сказка в обработке Константина Ушинского «Гуси-лебеди», довольно убогое издание с черно-белыми картинками (книга до сих пор цела, но, конечно, в соответствующем виде – как-никак ей больше 60 лет!). И бабушка, как потом сама рассказывала, книгу эту на моих глазах целовала, гладила, хвалила, то есть обращалась с нею как с живым существом. И, по ее свидетельству, я никогда, будучи ребенком, не порвала ни единой книги! А еще моя няня читала мне, маленькой, вслух только что вышедшую «Молодую гвардию» Фадеева. И говорят, что я сразу успокаивалась и затихала…
– Какие еще имена нуждаются в реабилитации, кого стоит непременно вернуть в литературный, культурный оборот?
– Перечень очень велик. Уверена, что у каждого «второстепенного» писателя наберется несколько по-настоящему достойных произведений, среди которых попадутся и шедевры. Конечно, надо сопроводить такое издание вступительной статьей, хорошим комментарием, чтобы стало понятно, что мы едва не потеряли, а теперь счастливо обрели. Уже три года ждет своего издания большой том, собравший почти все созданное Ниной Петровской как прозаиком, критиком, переводчиком и мемуаристом. Но гранта на него так и не выделяют, а издатель боится рисковать… Есть и другие замыслы. Тот же Борис Лазаревский, эволюция творчества которого поистине удивительна – от художника, подражающего кумирам (Чехову, например), до выросшего в эмиграции в писателя незаурядного, обретшего собственный голос. Или Юрий Слезкин! Блестящий в некоторых вещах писатель, у которого чему-то научился сам Михаил Булгаков…
Да и Чириков издан далеко не весь. Очень бы была востребована сегодня его автобиографическая тетралогия, которая не потерялась бы рядом с Гариным-Михайловским и Буниным… И надо издать все романы Ивана Новикова одной книжкой – тогда и «Страна Легхорн», проходящая по разряду производственного романа 30-х годов, будет прочитана в соловьевском и гностическом духе – не как роман о птицефабрике, а как притча о мировом яйце и процессах зарождения и перерождения жизни.
Нужен хорошо откомментированный Марк Криницкий. А то одно издательство выпустило три его романа под соусом бульварщины, то есть повторило в чем-то ошибку своих дореволюционных предшественников. А он являлся не только сокурсником Брюсова, с которым тот делился многими соображениями, но и писателем, совершенно в неожиданном и даже страшноватом ракурсе представившим развитие отношений между мужчиной и женщиной в ХХ веке. И здесь он, несомненно, наследник «Крейцеровой сонаты» Льва Толстого…
