Михаил Бойко Максим ЗАМШЕВ известен как поэт и главный редактор журнала «Российский колокол», но вскоре, наверное, его чаще будут упоминать как прозаика. О том, что побудило Замшева обратиться к беллетристике, расспрашивает Михаил БОЙКО.
– Максим, ваш новый роман «Карт-бланш» – остросюжетный детектив┘
– Я думаю, что позиционировать его как детектив не вполне верно. Я задумывал «Карт-бланш» как социальный роман с острым многомерным сюжетом. Детективная интрига внедрена в текст для того, чтобы с этого криминального ракурса показать язвы нашего общества, такие как разрушительный цинизм, отношение к коррупции не как к злу, а как к правилам игры, энтропия интеллигентского сознания. К прозе меня заставило обратиться желание попробовать свои силы в новом художественном пространстве, высказаться о том, чему в стихах не место, да и вообще – каждая большая проза – это вторая параллельная жизнь. А кто же не хочет прожить несколько жизней? Наяву невозможно, так отчего же не попробовать на бумаге? А вот будет ли эта придуманная автором жизнь интересной для читателей – на этот вопрос ответов ровно столько, сколько читателей. По крайней мере та реальность, которую я попытался создать в романе «Карт-бланш», самого меня очень увлекает.
– Какая реальность?
– О том, что мировой экономический кризис произошел не по экономическим причинам, а по духовным, о том, как мал и бессилен человек перед обстоятельствами, о том, что люди, для которых цель оправдывает средства, – преступники, о том, что наивность – главное спасительное качество русского характера, о том, как опасна спекуляция национальным самосознанием, и еще о том, что жизнь все равно продолжается в наших детях, идеях, начинаниях, и надо строить ее на вере в это продолжение, как бы кто-то ни хотел лишить нас этой веры.
– А как же стихи?
– Есть довольно расхожее мнение, что, если поэт начинает писать прозу, он перестает сочинять стихи. В моем случае это не так. Стихи стихами. Пишутся, как и писались. Другое дело, что некий опыт и возраст предполагают удерживаться от поэтического многословия и многописания, свойственного юности, когда все эмоции идеально свежи и важно не опоздать их запечатлеть. Хорошее стихотворение – это чудо, а чудо не может происходить каждый день. Потом ведь для поэта очень важно поймать состояние некоего транса, в котором рождаются стихи. Если ты его упустил, лучше не маяться, а оставить уже написанные четверостишья где-нибудь в дальней, но прочной памяти и ждать другого мига, другого подаренного свыше времени для тончайшей эмоциональной концентрации. И вовсе не обязательно это время придет, когда автор будет сидеть за письменным столом, это может случиться где угодно и в любое время суток. И тогда поэт погружается в себя, внешний мир перестает существовать, останется только застывшая картинка в глазах. Это только в глазах обывателей поэты – чудаки, никчемные люди┘ Знали бы они, как счастлив тот, кто знает реальный вес секунды поэтического вдохновения.
– Кого вы считаете своими учителями?
– В Литературном институте я учился в семинаре Владимира Фирсова. Обязан ему очень многим. Его советы и наставническую щедрость буду помнить всегда. В годы учебы, как и на многих студентов, на меня оказала влияние интересная и сложная личность тогдашнего ректора – писателя Сергея Есина, много дало общение с Александром Прохановым, Юрием Поляковым. В поэзии питался философскими соками Юрия Кузнецова, чистотой тона Владимира Бояринова, утонченностью Юрия Левитанского, обаянием Евгения Рейна. Одно время очень увлекался невероятной витальной силой поэзии Леонида Губанова, из классиков обожаю Блока и Георгия Иванова. Кому-то покажется этот набор имен гремучей эстетической смесью, но во мне всем им очень уютно и никакого антагонизма, поверьте, нет. Как на прозаика на меня больше повлияла западная проза, в частности блистательные англичане Мартин Эмис, Лоуренс Норфорлк, Джулиан Барнс, Джонатан Коу, непревзойденным романистом считаю датчанина Питера Хега. Думаю, что очень многому прозаик может научиться у Милана Кундеры, особенно его неподражаемому умению создавать сюжет там, где нет никаких внешних признаков сюжета и тем не менее все развивается, двигается, переходит одно в другое, и эмоции, и мысли, образы. Это иногда завораживает значительно больше, чем самая изысканная фабульная интрига. Однако прямое подражание Кундере очень опасно, поскольку его художественный метод, пройдя сквозь призму отечественного литературного сознания, выстроенного априори на других принципах, может привести к созданию нестройных текстов и утрате целостности формы.
– Вы социальный пессимист или оптимист?
– Зависит от настроения. Иногда посмотришь телевизор, почитаешь новости в Интернете, и до тошноты становится горько. Сам себе внутренне кричишь, что нет у России будущего! Финита ля комедия! Но то, что делается во власти эмоций, редко бывает верным и объективным. Горячая голова остынет, пульс успокоится, и вспомнишь, сколько у нас замечательных, тонких, интересующихся, умных, бескорыстных, талантливых людей. Не могли же разом исчезнуть все те, кто осаждал библиотеки и записывался в очередь на чтение новых номеров толстых журналов, кто мыслил, анализировал, дерзал. Не могло же материальное в каждом из нас до конца победить духовное! Весь духовный опыт человечества – это борьба с животным началом. И может быть, всем нам не так уж много осталось, чтобы убить в себе этого зверя? Просто надо сделать это усилие! Тогда оптимизма прибавляется.
– Есть ли признаки, что Россия ответит на вызовы истории?
– Это зависит от того, как формулируются эти вызовы. Для кого-то это связано с тем, сможет ли Россия окончательно преодолеть последствия тоталитаризма. Другие же ставят вопросы в диаметральной исторической плоскости: удастся ли справиться с либеральным беспределом, восстановить жесткое управление и побороть коррупцию. Извечная, нескончаемая борьба сторонников жесткой и мягкой руки. Это, кстати, в 90-е годы ярчайшим образом спроецировалось на писательский мир и привело к чудовищному расколу, который до сих пор до конца не преодолен. Для меня же главный исторический вызов для России в ином. Сможем ли мы пронести на своей огромной территории объединительную идею для разных народов и концессий или погрязнем в болоте сепаратизма? Если мы не хотим стать государством, заключенным в границах междуречья Оки и Волги, то ответ очевиден.
Литература способна создать в обществе такой моральный климат, когда проявления любого шовинизма или сепаратизма будут моментально и резко осуждаться самой средой обитания каждого человека, тем духовным ареалом, в котором он формируется и существует. Здесь не обойтись без продуманной поддержки власти. Все отпускать на волю книжного рынка нельзя, тем более такого, мягко говоря, своеобразного рынка, который сформировался в последние годы у нас. Без литературы не решить ни проблем терроризма, ни демографической проблемы, ни проблем борьбы с преступностью. Писатель – как русский, так и работающий на одном из языков народов России – должен быть желанным гостем в издательствах, а не назойливым посетителем, которого надо или выставить вон, или купить у него права как можно дешевле и навсегда, чтобы потом никогда уже его не видеть.
А молодой человек, живущий в огромной России, что впитывает он? Видит ли он литературу? До нее ли ему? Почему подчас он внимает словам главарей бандитских формирований или скинхедских группировок и глух к слову писателя? Одним словом, ответить на главный вызов без существенного изменения статуса и роли писателя в обществе невозможно.
– Какие линии противостояния сегодня актуальны в литературном мире?
– Литературный мир – неспокойное место. И противостояний в нем всегда много. Большинство из них имеет под собой подоплеку личной неприязни и клановых установок. Есть, к примеру, группа авторов, блокирующихся вокруг журнала «Наш современник», и такая же группа вокруг журнала «Знамя». Они противостоят друг другу по факту, по определению, по глупейшей формуле: «Ты печатаешься у нас, поэтому к ним не ходи». Если кто-то рискует нарушить и идет, слышит примерно то же самое. Такой своего рода клановый террор, лишающий автора части читательской аудитории. Думаю, за этим уже не стоит противостояние двух идей, которые мы условно назовем почвеннической и либеральной. Одно шутовство какое-то, попытки привлечь к себе внимание идеологическим лаем, чтобы уж совсем не забывали. Вот еще что важно: в ситуации, когда система приоритетов размыта, а эстетическая шкала распространяется только на самый просвещенный круг, обостряется борьба между талантами и бездарностями. Бездарности в этой борьбе всегда изворотливее, и следы этой изворотливости отлично видны на выкладках в книжных магазинах. Кто-то скажет, что, мол, талант всегда пробьется. Увы, не пробились тысячи и тысячи.
– В чем основная ошибка многочисленных организаций, работающих с молодыми литераторами?
– Не ошибается тот, кто ничего не делает. Мы можем сколько угодно быть недовольными тем, что происходит на семинарах молодых писателей в Липках или на премии «Дебют», но они есть, функционируют, и это значительно лучше, чем если бы их не было. По мере сил занимаются молодыми и Союзы писателей, что тоже достойно добрых слов. Какова ошибка? Иногда слишком уж резко встает вопрос: а судьи кто? И как следствие – необъективность оценок и странность выбора лидеров. Хотя это дело индивидуального вкуса, в данном случае моего. Недопустимо еще и то, что за милости продвижения с молодых требуется верность некой клановой идее, то есть происходит своеобразная вербовка. Это губительно для таланта.
– Что в свое время привело вас в литературу?
– Невозможность жить без того чтобы творить. Моя музыкальная карьера складывалась вполне успешно, но литература значила больше, вот я и ушел с первого курса Музыкальной академии имени Гнесиных и подал документы в Литинститут. Решил так: жизнь дается один раз, и слишком большая роскошь не рискнуть стать тем, кем ты мечтаешь. Пока не жалею, что поступил именно так. В те годы на меня, кстати, большое впечатление произвела история о том, как Владимир Высоцкий, будучи первокурсником МИСИ, в один прекрасный день вылил целую чернильницу на чертеж и сказал: «Все. Баста!» и подал документы в Щуку. Высоцкого я любил и люблю. Возможно, это тоже повлияло. Мужчина имеет права начинать все сначала несколько раз за жизнь. Само по себе ничего не происходит.
– О чем сегодня звонит «Российский колокол»?
– Он звонит о том, что в России великое множество талантливых писателей и целой жизни не хватит, чтоб их прочесть. Потому, если хотите что-то успеть, приступайте прямо сейчас.
Дарья Гармоненко