Законы баллистики для мягкой обложки

До покетбука в мягкой обложке – еще две тысячи лет!
Гвисто ди Ганда, «Моисей показывает каменные скрижали с десятью заповедями». Палаццо Дукале, Урбино.

«Анна ответила несколько слов дамам, но, не предвидя интереса от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и взяла из своей сумочки разрезной ножик и английский роман».

Мы, к сожалению, не знаем, какой именно роман читала Анна Каренина. (Мы даже не знаем, был ли это перевод, или Анна читала оригинал.) Хотя Толстой дает нам некоторые «улики», по которым можно было бы попытаться вычислить автора и название ее английского романа. Вот они:

«Читала ли она, как героиня романа ухаживала за больным, ей хотелось ходить неслышными шагами по комнате больного; читала ли она о том, как член парламента говорил речь, ей хотелось говорить эту речь; читала ли она о том, как леди Мери ехала верхом за стаей и дразнила невестку и удивляла всех своею смелостью, ей хотелось это делать самой. Но делать нечего было, и она, перебирая своими маленькими руками гладкий ножичек, усиливалась читать.

Герой романа уже начинал достигать своего английского счастия, баронетства и имения, и Анна желала с ним вместе ехать в это имение┘» (выделено мною. – А.В.).

Но даже такой изощренный аналитик, убежденный англоман и скрупулезный рецензент Толстого, как Владимир Набоков, кажется, пасует в разгадке этого кроссворда с фрагментами. По крайней мере в его комментариях к лекции «Анна Каренина» (1877)» удостаивается внимания как раз этот самый фонарик:

«№ 97. фонарик

В 1872 г. этот фонарик для путешествий – примитивное приспособление со свечой внутри, рефлектором и металлической ручкой, которую можно было прикрепить к подлокотнику железнодорожного кресла┘»

И ни слова, даже намека, даже попытки, идентифицировать английский роман Анны Карениной. В рассеянность Набокова верится с трудом. То есть не верится категорически. Остается только предположить, что Толстой выдумал канву романа, который читала Анна в поезде из Москвы в Петербург.

Но в данном случае нам интересно другое. Это первый и, кажется, единственный эпизод в русской художественной литературе до XX века, в котором дано конкретное описание практики чтения изданий, которые сегодня мы называем «карманные». Впрочем, иначе и быть не могло: первое, потому что сами карманные издания – как мы с вами увидим, – по существу, есть инфраструктурный элемент, возникший почти одновременно с началом промышленной революции, в частности, с развитием средств передвижения.

Железнодорожная необходимость

Действие романа «Анна Каренина» начинается в феврале 1872 года. Пассажирские железные дороги к тому моменту существовали 47 лет (27 сентября 1825 года железнодорожная линия между английскими городами Стоктон и Дарлингтон была открыта для публики). Подчеркнем: первые железные дороги предназначались исключительно для перевозки пассажиров; грузы начнут перевозить по железным дорогам лишь в 1859 году. (И, кстати, Анна Каренина бросится под колеса именно грузового состава.)

К периоду описываемых в романе Толстого событий развитие железнодорожной сети приобрело характер взрывной. В 1860 году в России протяженность железных дорог составляла всего 1488 верст; в 1871-м – 10 202 версты; в 1881-м – 21 155 верст.

Поражает, насколько синхронизированы были процессы технологической экспансии в странах, разделенных и географически, и политически, и идеологически. Так, если в 1830 году в США длина железных дорог составляла всего 7,3 мили, через десять лет, в 1840 году, железных дорог было построено уже 3326 миль. В России в 1840 году имелось 27 км железных дорог.

Надо заметить, что в этот период происходит изменение онтологического статуса путешественника как такового. Я могу здесь сослаться на замечательное исследование географа и культуролога Дмитрия Замятина «Культура и пространство: Моделирование географических образов» (М.: 2006). Анализируя, как изменялись в конце 19-го – начале 20-го века классические стратегии человеческого наблюдения окружающего мира, Замятин отмечает: «Наблюдатель стал постепенно растворяться со своей субъектностью, а его тело становилось лишь частью репрезентируемых и интерпретируемых им образов┘ Стоит задуматься над тем, насколько этот принципиально важный геокультурный переход изменил и идеологию путешествий, бывших весьма традиционным средством накопления культурных впечатлений и эффективным способом интерпретации географических образов. Передвижения с высокой скоростью, все более и более становившиеся нормой в XIX–XX веках, привели к тому, что сам путешественник стал восприниматься в терминах баллистики, преобразившись в простое физическое тело, как бы окутанное облаком расширяющихся и растворяющих его географических образов» (c. 116–117).

Сравните приведенный выше отрывок, где Анна Аркадьевна Каренина читает в поезде английский роман карманного формата, и эпизод, в котором молодой еще отставной дипломат Львов, муж Натали, сестры Кити, встречает пришедшего к нему Левина. «Львов в длинном сюртуке с поясом и замшевых ботинках сидел на кресле и в pince-nez с синими стеклами читал книгу, стоявшую на пюпитре, осторожно на отлете держа красивою рукою до половины испеплившуюся сигару». Еще один пример читательской практики, но уже, так сказать, практики стационарного чтения, виртуозно выписанный Толстым, дает нам почувствовать, что значит воспринимать путешествующих людей в терминах баллистики: роман, взятый из дамской сумочки, vs. книга, стоящая на пюпитре для чтения.

У Толстого же находим и подтверждение изменению «идеологии путешествий», о котором пишет Дмитрий Замятин. Вот – о Вронском в Италии: «Осматривание достопримечательностей, не говоря о том, что все уже было видено, не имело для него, как для русского и умного человека, той необъяснимой значительности, которую имеют приписывать этому делу англичане».

Возможно, замечание Толстого об англичанах чересчур субъективно. «В Европе XVII и XVIII веков считалось, что книги следует читать в помещении, за надежными стенами частной или публичной библиотеки, – пишет современный издатель и переводчик Альберто Мангуэль в книге «История чтения» (в романе Толстого именно такой тактики чтения придерживаются и Львов, и Каренин: «Алексей Александрович велел подать чай в кабинет и, играя массивным ножом, пошел к креслу, у которого была приготовлена лампа и начатая книга о евгюбических надписях»). – Теперь же издатели предлагали книги для улицы, книги, созданные специально для путешествий. В Англии XIX века появление праздной буржуазии и строительство новых железных дорог привели к взрыву популярности долгих путешествий, а образованные путешественники осознали, что нуждаются в материалах для чтения особой формы и содержания».

И они, эти «материалы для чтения особой формы и содержания», появляются с железной – железнодорожной! – необходимостью. Среди них были маленькие шедевры. Так, в 1874 году опубликован путеводитель «Прогулки по Флоренции. Заметки о христианской культуре для английских путешественников» знаменитого английского же историка искусств Джона Рёскина. Передо мной – современное русское издание этого путеводителя, формата в 1/32 листа, в твердом переплете (М.: «Азбука-классика», 2007. 248 с. (Серия «Художник и знаток»). Оно действительно, что называется, просится в руку: плотненький томик, удобно располагающийся в ладони, с прекрасной цветной иллюстрацией флорентийской фрески XIV века на обложке. «Мне представляется, что мое звание профессора Оксфордского университета обязывает меня не только читать лекции в Оксфорде, но и руководить, насколько это возможно, путешественниками в Италии», – с этих слов Рёскин начинает свое предисловие к путеводителю.

И опять – путешествия! Ну что ж, Рёскина можно понять┘

К 1838 году протяженность английской железнодорожной сети составляла всего лишь около 800 км. Но уже в 1843 году – 3000 км, в 1848 году – 8000. Ничего удивительного, что как раз в 1848 году компания «У.Г.Смит и Сын» открыла на Юстонском вокзале в Лондоне первый железнодорожный книжный ларек. Это – уже в чистом виде издания для путешествующих, карманные книги, чаще всего в формате ин-октаво (то есть сложенный три раза печатный лист).

Да и в России в XIX веке большое распространение получают миниатюрные книги – словари, сборники различных советов, путеводители┘ Вспомним, жалкий в своей отчаянной попытке сохранить статус-кво после измены жены, Алексей Александрович Каренин, вернувшись от Долли Облонской в номер московской гостиницы, «велел себе подать чаю, сел к столу и, взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия». (Попутно: Каренин, похоже, вообще не представлял себе процесса чтения, то есть поглощения текстов, без процесса поглощения жидкости – опять стакан чая; в другом месте – Анна стоит у двери кабинета мужа, «где уже были приготовлены ему абажур на свече и графин воды у кресла».) А Фрум – это не что иное, как путеводитель пассажирских железнодорожных и пароходных сообщений по России и Европе (Froom’s railway Guide for Russie and the continent of Europe, М., 1870). Заметим тут же, что в 1913 году в России издавалось 17 журналов и газет, посвященных железнодорожной тематике, и еще столько же – тематике путей сообщения в целом.

Вполне можно сформулировать Первый «баллистический» закон для литературы (ниже – будет и второй): с возрастанием скорости физического передвижения читателей в пространстве уменьшается и физический формат книг, которые он берет с собой в путешествия.

Размер и значение

В 1468 году Петер Шеффер, ученик Иоганна Гутенберга, выпустил первую печатную миниатюрную книгу – Diurnale Magnitinum («Майнцский Диурналий»); набранная готическим шрифтом, она имела формат 65 х 94 мм. В России первой печатной миниатюрой считаются «Святцы», изданные в 1639 году: семнадцать 8-листных тетрадей форматом 71 х 97 мм. Первая светская российская мини-книга – «Искусство быть забавным в беседах», 1788 год.

Мы видим, как размер книги связан с передвижением читателей в физическом пространстве. Известно, например, что Наполеон всегда брал с собою во все поездки и экспедиции походную библиотеку миниатюрных книг, размещавшуюся в кожаном сундучке. Кстати, эта история с походными сундучками имела своеобразное продолжение в России.

Антон Чехов, отправляясь в свою северную экспедицию, взял с собой очень добротный немецкий чемодан в форме куба. Но оказалось, что этот куб плохо вписывается в российские пространства: чемодан был чрезвычайно неудобен. Антон Павлович мучился с ним, но терпел. Терпения хватило до Томска; в Томске он не выдержал – поменял чемодан на мягкую сумку. «Отсюда можно сделать вывод, что в России пространство только до Томска, дальше – бездна, – отмечал на Международной научной конференции «Россия: воображение пространства/ пространство воображения» в марте 2008 года архитектор Андрей Балдин. – А он явно ехал цивилизатором, человек порядка, «немецкий писатель Чехов». У нас есть проект – довезти «кубик Чехова» до Владивостока. Как бы символически поместить куб в центр сферы».

Но и это еще не вся история. Потому как История, по-видимому, любит повторять свои избранные сюжеты, смакуя их под разными приправами.

За 800 лет до Наполеона с его кожаным походным сундучком для библиотеки, и за 900 – до Чехова с его немецким кубо-чемоданом, в X веке, в Персии жил великий визирь Абдул Кассем Исмаил. Судя по всему, это был даже не библиофил, а библиоман: отправляясь в путешествие и не в силах расстаться со своим собранием книг в 117 тысяч томов, он распорядился снарядить специальный караван верблюдов, нагруженный книгами. Чтобы не нарушить стройность систематизации библиотеки, верблюды следовали в алфавитном порядке. По подсчетам, груз на одного верблюда мог составлять до 1500 книг. То есть книголюбивый визирь Абдул Кассем Исмаил не пожалел гонять для удовлетворения своей страсти караван из примерно 80 кораблей пустыни. Грандиозное, наверное, было зрелище!

Но и многомудрый Абдул Кассем Исмаил, оказывается, отнюдь не пионер в деле организации книжных обозов. За полторы тысячи лет до него китайский философ Мо-цзы – ярый оппонент Конфуция, кстати, – повсюду таскал за собой повозки с картами и письменными произведениями. Мало того, повозка с книгами в то время выполняла роль единицы измерения: об очень образованном человеке говорили, что он ученый с четырьмя или пятью повозками.

Интересное обобщение, касающееся этой темы, делает выдающийся современный медиевист и знаток истории книг Умберто Эко: «Древнееврейская культура опиралась на книгу, потому что древние евреи кочевали. Египтяне могли себе позволить высекать свою историю на обелисках, а Моисей не мог. Кто хочет идти через Красное море, может взять с собой свою премудрость только в форме свитка, никак не обелиска. Кстати, другая кочевая цивилизация, арабская, тоже опиралась на книгу и тоже предпочитала письмена рисунку».

┘Но все-таки эти примеры – их можно было бы и продолжить – не говорят о массовой тенденции. И в античности, и почти на всем протяжении Средневековья книги карманного формата, удобные в путешествиях и при переноске, – исключение; не столько произведение литературы, сколько ювелирного и полиграфического искусства. Достаточно взглянуть на любую средневековую гравюру с изображением книгохранилища, чтобы убедиться: стоящие на полках тома имеют высоту чуть ли не в треть человеческого роста, а то и больше!

Даже Библия Гутенберга (1454), которая должна была заменить огромные тома, сделанные вручную, имела размеры 30–40 см. Причем она продавалась отдельными тетрадями, которые покупатели сами собирали в книги – кварты (формат ин-кварто, то есть два раза сложенный печатный лист), предназначавшиеся для установки на кафедре. (Вспомним еще раз пюпитр Львова из «Анны Карениной».) И хотя идея карманной Библии появилась еще в XII веке в Парижском университете, пределов этого учебного заведения она так и не покинула.

В принципе не видно никаких препятствий, почему бы еще античным «издателям» не создавать книги карманного формата (pocketbooks). Мешало одно технологическое ограничение.

Согласно современной статистике, шестая часть человечества страдает близорукостью; среди читателей этот показатель еще выше – до 24%. Можно предположить, что и в античности, и тем более в Средневековье это соотношение было примерно таким же. «До изобретения очков примерно четверти всех читателей приходилось читать тексты, написанные огромными буквами», – замечает Альберто Мангуэль. Скажем, в Псалтыре, изданной Петером Шеффером в 1457 году в Майнце, размер шрифта – 38,8 типографского пункта. Представьте себе: роскошный фолиант, напечатанный красивым готическим шрифтом с высотой литер больше полутора сантиметров! Так что до поры до времени покетбуки и не могли появиться – их просто невозможно, да и некому было бы читать.

Ситуация начала меняться к середине XIII века. В 1268 году англичанин Роджер Бэкон писал: «Если посмотреть на буквы или иные мелкие объекты через стеклянную или хрустальную линзу в форме меньшего сегмента сферы, обратив ее выпуклой стороной к глазу, буквы будут казаться больше и видны четче. Такой инструмент полезен каждому». Правда, сам термин «очки» впервые появился позже – 23 февраля 1306 года.

Очень даже вероятно, что изобретение очков привело к увеличению количества читателей. Сопоставьте, например, дату появления изобретения Гутенберга (1454 год) и появления мастерских по изготовлению очков: 1466 год – Страсбург; 1478 год – Нюрнберг; 1540 год – Франкфурт.

В общем, все, что было необходимо для появления покетбуков, сошлось в точку примерно в одно и то же время: определенный уровень техники граверных работ (древнейшая сохранившаяся граверная модель датируется 1379 годом, «Доска Прота»), появление приспособления для чтения мелкого шрифта – очков, наконец, собственно изобретение Иоганна Гутенберга – книгопечатный процесс (1454).

В Европе XVII и XVIII веков считалось, что книги следует читать за надежными стенами частной или публичной библиотеки. Бартоломеус Ван дер Хельст, «Молодая голландка, читающая книгу», XVII в.

Революция в мягкой обложке

По большому счету книгопечатание и началось-то именно как мягкообложечное. Сначала книги выпускались на рынок в виде комплекта несброшюрованных тетрадей. Первым, кто ввел в издательскую практику так называемый издательский переплет, был знаменитый немецкий типограф Эрхард Ратдольт (1447–1524). Он же придумал и обложку, и суперобложку.

Другой великий типограф, Альд Мануций, в 1501 году выпустил серию «карманных» книг формата ин-октаво – вполовину меньше, чем ин-кварто. Чтобы снизить себестоимость, Альд печатал их сразу большими тиражами – по тысяче экземпляров.

А тут еще подоспела и революция в моде. В конце XVIII века в женской и мужской одежде появились карманы, изготовленные вместе с одеждой как неотъемлемый элемент костюма или платья. И что явилось причиной, а что следствием – карманы ли приспособились под появление книг, удобно помещавшихся в них, либо типографы подогнали формат книг под новое модное изобретение – сказать трудно. Да это и не важно. Важно другое. Появилось такое уникальное социальное изобретение, как карманная книга в мягкой обложке (paperback).

Не случайно, что примерно в это же время для переплетов начали использовать ткань вместо дорогой кожи (первым это сделал английский издатель Пикеринг в своей серии «Бриллиантовая классика» в 1822 году). Почти сразу же на тканевых переплетах стали печатать рекламные объявления.

Для равновесия мнений приведем ядовитое замечание Владимира Набокова: «Ибо в мире пошлости не книга становится триумфом ее создателя, а триумф устраивает читающая публика, проглатывая книгу вместе с рекламой на обложке».

Современные справочники дают такое определение покетбукам: «КАРМАННОЕ ИЗДАНИЕ – издание малого или небольшого среднего формата, которое свободно умещается в кармане пальто или пиджака. Если книга среднего или большого формата в переплете пользуется спросом, то в зарубежной изд. практике ее часто выпускают в виде К.и. в обложке и на дешевой бумаге, чтобы расширить круг покупателей, сделать ее доступной широкой публике благодаря относительно низкой цене. За таким К.и. в западной изд. деле закрепилось название paperback («пейпербек», букв. «бумажный переплет»)».

Или более общее: «МАЛОФОРМАТНОЕ ИЗДАНИЕ – издание, ширина блока которого чуть больше 10 см, а высота не превышает 16,5 см. Самое крупное из российских стандартных М.и. – издание формата 70 х 901/32 (107 х 165 мм), самое небольшое – 60 х 901/64 (70 х 102 мм). Границы эти, впрочем, весьма условны» (Мильчин А.Э., Издательский словарь-справочник, М.: 2006).

«Массовое распространение таких малоформатных изданий, которые французский социолог Робер Эскарпи посчитал основной приметой декларированной им «революции в мире книг», – одно из примечательных достижений XX столетия, – подчеркивает крупнейший отечественный знаток истории печатного дела Евгений Немировский. – В терминологии в англоязычных странах упор делают именно на бумажные обложки, именуя такие книги paperbacks. Толковый словарь английского языка Collins English Language Dictionary дает такой книге следующее определение: A printed book wich has a thin cardboard cover, то есть «Печатная книга, которая имеет переплет из тонкого картонажа». Впрочем, термин paperbacks давно стал нарицательным, и с материалом, из которого изготовляется обложка, он прямой связи не имеет. В немецкоязычных странах, напротив, при конструировании нового термина за основу были приняты не материал переплета, а размеры издания. Здесь такие книги именуют Taschenbuch, то есть «Карманная книга».

Таким образом, не всякий «пейпербек» можно отнести к «покетбукам». Скорее всего Анна Каренина читала в поезде покетбук, но еще не пейпербек. На это указывает и такая деталь: вместе с книжкой она достала из своей дамской сумочки ножик для разрезания бумаг. Классический карманный пейпербек вряд ли нуждался в процедуре разделения страниц, как раз в силу своего первородного демократизма. А такие издания к моменту событий, которые описаны в «Анне Карениной», уже существовали.

История «настоящих» карманных книг в бумажных обложках начинается в ноябре 1867 года, когда лейпцигский книготорговец и типограф Антон Реклам (1807–1896) выпустил первые томики массовой «Универсальной библиотеки» (Universal-Bibliothek). Стоимость томика – два гроша. В первом томе была напечатана первая часть «Фауста» Иоганна Вольфганга Гете. В дальнейшем она неоднократно переиздавалась, и ее общий тираж в «Универсальной библиотеке» к 1942 году составил 89 млн. экземпляров. Аналогичные издательские серии выпускались и в других странах (в том числе и в России). «В XIX веке никакой «революции в мире книг» они не вызвали. Дело, следовательно, не в форме и в размере книги, а в повышенном спросе на книжную продукцию, который был вызван к жизни научно-технической революцией», – резонно замечает Немировский.

А мягкообложечную революцию карманного формата произвело английское издательство Penguin Books Ltd. («Пингвин»), которое было основано в 1935 году Алленом Лейном (1902–1970). Первые десять «пингвинов» были выпущены в продажу 30 июля 1935 года – по шесть пенсов за книгу.

За первые 25 лет своего существования Penguin Books Ltd. выпустило 3250 названий книг общим тиражом более 250 млн. экземпляров. «Одиссея» Гомера, изданная в серии «Пингвин» в 1946 году, до 1960 года была продана в количестве более 1 млн. экземпляров. Но постепенно Лейн разнообразил свой репертуар. В аналогичном исполнении стали выходить научно-популярные (non-fiction) (серия Pelicans) и детские (серия Puffins) книги.

Дело оказалось заразительным. В США аналогичную серию, Pocket Books, начал издавать в 1939 году Роберт де Грааф. СССР, кстати, тоже не отставал.

У меня в коллекции, например, есть четыре советских покетбука, изданные в серии «Жизнь замечательных людей»: З.Цейтлин, Галилей/ М.: 1935; М.Лесников, Джемс Уатт/ М.: 1935; В.Никольский, Фультон/ М.: 1937; П.Забаринский, Стефенсон/ М.: 1937. Правда, книги эти немного вылезают за малоформатный канон, имея формат 72 х 105/32. Но и канон-то этот, как было сказано выше, весьма условен. А возможно, просто карманы в одежде советских читателей были чуть-чуть больше – «У советских собственная гордость┘», как сказал Маяковский. Не зря же он доставал «из широких штанин» именно «паспортину», а не банальный паспорт.

Компактная демократия

Как и обещал, теперь можно сформулировать Второй «баллистический» закон для литературы: с возрастанием скорости физического передвижения читателей в пространстве книга тяготеет не только к уменьшению формата, но и к своей исходной, первородной, мягкообложечной форме.

Согласно опубликованному в декабре 2006 года исследованию «Левада-центра», если раньше жители России отдавали предпочтение толстым романам в твердом переплете, сегодня они склонны покупать покетбуки в мягких обложках. Одна из главных тенденций – ориентация издательств на серийно-типовую литературу. Как правило, это дешевые книги в бумажном переплете.

Утешиться можно тем обстоятельством, что бумажный переплет – это тоже очень важный признак демократии. «Дело не только в том, что мягкая обложка скорее тактильная, а не визуальная упаковка, но и в том, что такая книга одинаково легко может быть посвящена как глубоким вопросам, так и пустому вздору», – подчеркивал Маршалл Маклюэн («Понимание Медиа: Внешние расширения человека», М.: 2003). Я, пожалуй, продолжу эту цитату культового канадского социолога: «В Америке издание книг в мягкой обложке, особенно в высоколобой их форме, было опробовано в 20-е годы, потом в тридцатые и сороковые. Но только в 1953 году они вдруг были встречены доброжелательно. Ни один издатель не знает толком, почему это произошло┘ Сама мягкая обложка стала обширным мозаичным глубинным миром, выразившим изменившуюся чувственную жизнь американцев, для которых глубинный опыт в словах, как и в физике, стал в полной мере приемлемым и даже желанным».

(В качестве небольшого отступления. Первое американское издание романа Владимира Набокова «Память, говори» (1960) в мягкой обложке на одном из недавних букинистических аукционов предлагалось за 60 тыс. долл.)

Так что же случилось в 50-е годы с Соединенными Штатами, что они так полюбили покетбуки? Ничего особенного. Просто американцы начали воспринимать свою страну как единое пространство после начала строительства скоростных автомагистралей – без пересечений, без светофоров. Этот образ активно эксплуатируется Голливудом и сейчас. Характерно, что в той же набоковской «Лолите» на этом построена фабула всего романа. («Никогда не видел я таких гладких, покладистых дорог, как те, что теперь лучами расходились впереди нас по лоскутному одеялу сорока восьми штатов. Мы алчно поглощали эти бесконечные шоссе; в упоенном молчании мы скользили по их черному бальному лоску», – не скрывает своего восхищения Гумберт Гумберт. Напомню, данный эпизод относится к августу 1947 года.)

В 1895 году в США было четыре автомобиля. Дальше следите внимательно: в 1930-м в США – 23 млн. авто (в остальных странах мира – 6,9 млн.); в 1940-м – 27,5 и 9,7 млн. соответственно; в 1950-м – 40,3 и 9,7; в 1960-м – 61,7 и 36,6 млн. автомобилей.

В 1956 году президент США Дуайт Д. Эйзенхауэр с гордостью подчеркивал: «Площадь всего дорожного покрытия такова, что на ней могут уместиться две трети всех автомобилей США. Из бетона, пошедшего на строительство дорог, можно┘ проложить шесть пешеходных дорог до Луны».

Но автомобиль – и это, возможно, самое главное, – перелопатил не только пейзаж США. Он перепрограммировал мозги американцев, а заодно и значительной части остального населения мира. По данным социологического исследования 60-х годов прошлого века, почти 40% предложений о браке в США были сделаны в автомобиле. 90% американских семей проводят свой отпуск на колесах; к 1964 году суммарное количество автотуристов за всю историю страны составило 5 млрд. человек. Им же надо что-то читать и в дороге, и в придорожных мотелях! Ну хотя бы путеводители. (Опять – из «Лолиты»: «Она продолжала читать свой журнал все время, пока мы шли к автомобилю. Все еще читая, она была отвезена в загородную кофейню... Она выбирала в путеводителе (пока я ласкал ее в темном автомобиле, запаркованном среди тишины таинственной, томно-сумеречной боковой дороги) какой-нибудь восторженно рекомендованный приозерный «отель-замок», обещавший множество чудес – несколько, пожалуй, преувеличенных светом электрического фонарика, которым она ездила по странице┘»)

Социологи давно отметили, что взрывное распространение покетбуков и в Европе, и в США связано с тотальной автомобилизацией. Карманные издания идеально вписываются в салон автомобиля – брошенные ли на кресло, заткнутые ли в бардачок, забытые ли перед задним стеклом. Их дизайн – автомобиля и покетбука – как бы комплиментарен. Условно говоря: «Чем больше скорость, тем мягче мягкий переплет!»

По данным крупнейшего отечественного знатока истории печатного дела Евгения Немировского, в одной из наиболее экономически развитых европейских стран, Германии, в 1961 году выпуск карманных изданий в бумажных обложках составил 4,6% общего числа изданий; но уже в 1989 году этот показатель подрос до 16,5%.

Франция дольше всех сопротивлялась наступлению покетбуков. Но и она в итоге сдалась, начав выпускать книги карманного формата в 1950-е годы. И сегодня упорные галлы делают твердое ударение в издательском бизнесе именно на «мягкую обложку»: в карманном формате сейчас выходит 25% книг страны.

Покетбук, как видим, действительно объект демократичный.

Еще один признак демократичности покетбука как формы книги – положение этих изданий на книжных полках. Обратите внимание, очень часто, если не сказать – в подавляющем большинстве случаев, – карманные издания располагают горизонтально. Они смиренно лежат в стопочку, занимая пространство, остающееся свободным между их твердокорешковыми собратьями и верхней полкой. И, кажется, им там комфортно. Они как будто специально придуманы, чтобы распихивать их по самым укромным щелям книжных шкафов, тем самым повышая КПД использования полезного пространства библиотек. Впрочем, генезис такого способа заполнения пространства книгохранилищ можно проследить как минимум на тысячу лет назад.

Так, некто Аль-Мукаддаси описывает устройство библиотеки в Ширазе, виденной им не позднее 990 года. Огромный сводчатый зал. Вдоль стен – стеллажи высотой около 70 см. Книги в стеллажах складывали плашмя, стопками в маленькие пирамиды по уменьшению формата.

С подобной же пирамидой из книг – скорее всего не столь геометрически структурированной, как в средневековой исламской библиотеке, – мы встречаемся в знаменитой седьмой главе пушкинского «Евгения Онегина», XIX строфа:

Татьяна взором умиленным

Вокруг себя на всё глядит,

И всё ей кажется бесценным,

Всё душу томную живит

Полумучительной отрадой:

И стол с померкшею лампадой,

И груда книг, и под окном

Кровать, покрытая ковром <┘>.

Другой, несколько варварский, но не менее демократичный способ использования мягкой обложки – в качестве подпорки под те же прогибающиеся книжные полки; а то – и под ножку стола, книжного шкафа, тумбочки и проч., и проч.

У этой имманентной демократичности покетбука, впрочем, есть своя обратная сторона. И довольно мрачная. По некоторым данным, американские книгоиздатели ежегодно пускают под нож до 100 млн. (sic!) экземпляров книг карманного формата. Цель – благая: освободить место для новых покетбуков┘

Но при этом покетбук – книга хоть и в мягкой обложке, но с характером твердым. Вернее, упругим. Покетбук не оставишь лежать открытым на какой-либо странице. Его мягкий клееный корешок, практическое отсутствие полей вокруг текста – все это работает, как пружина: покетбук упорно всегда стремится вернуться в исходной состояние. Поэтому, кстати, карманную книгу чрезвычайно тяжело отсканировать, по крайней мере не сломав ей «хребет» – тот самый клееный корешок. Если понадобилось скопировать часть текста из покетбука, придется напрячься – выписать (или набрать на компьютере) интересующий тебя фрагмент.

В наш век, когда люди еще вполне цветущего возраста живут уже бок о бок с поколением, рожденным нажимать на клавиши и скачивать любую информацию из интернета, такую социальную роль книги в мягкой обложке надо благодарно принимать.