Сергей Гонцов Юрий Ключников. Годовые кольца: Стихи. – М.: Московский Парнас, Беловодье, 2007, 288 с.
«Поэзия – удел седых», – сказал когда-то Варлам Шаламов, один из немногих современных поэтов (если современность брать немного шире, нежели это было принято), удостоенный масштабного интереса, оценки, похвалы от самого Георгия Адамовича, золотого пера русского зарубежья.
Тонкий слух Адамовича, сочинившего когда-то странное эссе «Невозможность поэзии», уловил в поэтике Шаламова нечто как раз от могущественной возможности и абсолютной необходимости поэзии. И речь шла, по всей вероятности, о веянии нового большого стиля.
Именно как поэт, автор тоненьких книжек, которые и назывались-то странно, и вышли в свет неведомо почему, Шаламов удивил критика, блистательно писавшего когда-то о Бунине, Ходасевиче, Поплавском...
Когда читаешь стихи сибиряка Юрия Ключникова, невольно вспомнишь и самого колоссального Шаламова, и Александра Межирова, и Арсения Тарковского, вовсе не благодаря какому-то стилистическому родству, но по причине родства духовного... да мало ли отчего еще.
Вспомнится и строка Баратынского «достоинство обдуманных речей», но дело не только в этом. Мало ли кто и что обдумывает, по мере дарования или удачи излагая на летучих бумажных листах. Это еще не дает права оказаться в числе «немногих победителей». Поэзия при всем несравненном своем милосердии – жестока.
Влечет изысканностью линий
Издалека, но в глубине
Болотной может встретить
глиной,
Тоскливым скрипом в тишине.
Березой павшей белобокой,
Сосной, похожей на скелет,
Но также – синевой высокой,
Откуда льется ясный свет.
Наверно, так и в Мире Горнем –
Не жди невиданных чудес,
Там тоже есть листва и корни,
И синева, и палый лес.
Все дело именно во взгляде,
Как смотришь вдаль,
Как видишь близь┘
Хотя лишь здесь они не ладят,
А там давно переплелись.
В стихотворениях Ключникова (а наш автор еще и замечательный ученый, эссеист, сказочник, паломник-очеркист и пр., то есть, как это принято говорить сейчас, – универсальный литератор) прежде всего с удивлением и радостью обнаруживаешь отпечаток какого-то необыкновенного ландшафта, точно наяву странствуешь по Горному Алтаю или стоишь в Восточных Саянах перед могучим кедром. Возникает ощущение, что глядишь на срез яшмы или малахита, несущий разом тысячи изумительных картин. То есть тебя как бы уводят в «океанское безвластье» (Мандельштам).
Но как Шаламов изумляет вовсе не подробностями колымских широт, так и Ключников берет читателя чем-то совершенно иным. Ну да, дух простора, небесно-земные скитания – все это есть.
И тут же ловишь себя на мысли, что здесь царствует МЕРА, которую Автор и Модель (так скажем) определили друг для друга.
Обыкновенно же в «сибирских стихах» эта чудесная мера просто игнорируется.
Вот, мол, мы тут – Фадеев, Налдеев и Пепермалдеев – разгулялись на бескрайних просторах, не то, что вы там, убогие, в вашем Курске, Питере или Пскове.
Удивительно и то, КАК именно историчен Ключников.
И обращается он втайне – не столько к истории близкой и обозримой, чье тавро горит на каждой душе. Конечно, тут и «ГУЛАГ в уме», по определению В.А.Подороги, да мало ли что еще. Этих драконов, тиранящих разум и душу, наберется сколько сам позволишь или невольно призовешь.
Но действительно – «все дело именно во взгляде».
Тут недаром вспомнишь «золотой том» сибирской истории, созданный любимым учеником Державина Петром Словцовым.
Поэт в каком-то смысле сам по себе фрагмент совершенно удивительного эпоса, «пробойщик» и «пространственник» одновременно. Он живет и пишет на руинах Великой Древней Империи, когда-то, двунадесять веков назад, охватывавшей материк. Вот этот гигантский объем, доступный избранным (а скоро он станет доступен всем), и сказался в умозрении Юрия Ключникова, открытого прерывности и незавершенности, но не чуждого парадоксальной божественной гармонии.
Поэтому он иногда, подобно Петру Вяземскому, как-то наособицу требователен к современности и даже ворчлив. Ну что ж, «Современность в Уме», тоже и соблазн и раздражитель. Да бог с ней.
На современность Юрий Ключников реагирует скорее как культуролог, а вот с широкошумной историей говорит как подлинный поэт.
Солнце в Гизе закатное тает,
Тишина опускается вниз.
Две фигуры судьбу вопрошают –
Русский путник
И каменный Сфинкс.
Путник где-то услышал
случайно,
Что как только загадочный зверь
Рухнет наземь,
Откроется тайна,
Обнажится заветная дверь┘
«Все дело именно во взгляде┘»
