Олицетворенный невроз серебряного века

Магнус Юнггрен. Русский Мефистофель. Жизнь и творчество Эмилия Метнера. Пер. с англ. Александра Скидана. - СПб.: "Академический проект", 2001, 288 с.

Странно и в то же время, наверное, глубоко не случайно, что Эмилий Метнер (1872-1936) сейчас почти неизвестен. Из этой семьи вспоминается скорее его младший брат - пианист и композитор Николай Метнер. Удивительно и то, что формальное профессиональное определение Метнера - музыкальный критик и философ культуры, - хотя и верно, но не вполне объясняет, кто он такой и как его воспринимали другие. Он был прежде всего вызывающе интересным и значительным собеседником, другом двух великих людей: сперва русского писателя Андрея Белого и немецкого психоаналитика Карла Густава Юнга. Некоторое время - возлюбленным юной Мариэтты Шагинян. Еще он был страстным расистом и антисемитом, одним из предшественников нацизма. И еще он был мистически чувствительным человеком, но чувствительностью своей он распорядился как-то странно. Все это можно узнать из книги шведского слависта Магнуса Юнггрена - первой подробной биографии Метнера. В предисловии автор справедливо пишет, что Метнер, "отличающийся исключительной восприимчивостью и стоящий на стыке двух великих европейских культур", русской и немецкой, "был человеком, в котором преломились идеи эпохи". Действительно, он был разом и провозвестником нового, и симптомом кризиса.

Метнер был старшим сыном в богатой московской семье (всего детей было пять), отец - промышленник с культурными интересами, мать увлекалась музыкой и была сестрой другого известного композитора - Федора Гедике. Наибольшим вниманием в семье пользовался Николай, с раннего возраста проявлявший яркие музыкальные способности. Эмилий окончил юридический факультет Московского университета, некоторое время работал цензором в Нижнем Новгороде и, среди прочего, способствовал прохождению через нижегородскую цензуру в 1904 г. первого издания "Стихов о Прекрасной Даме". В 1909 г. он основал одно из важнейших в истории Серебряного века русских издательств - "Мусагет" ("водитель муз", один из эпитетов Аполлона). Параллельно Метнер стал одним из пропагандистов прозы Андрея Белого и его эстетической теории символа. Еще в молодости Метнер стал, как сказали бы сейчас, пиарщиком и исследователем музыки своего младшего брата, успехам которого, по мнению Юнггрена, бессознательно завидовал. Сначала он пытался отрицать значение Рахманинова как конкурента Николая, потом стал считать Рахманинова и Николая Метнера двумя талантами, имеющими первостепенное значение для европейской музыки (Скрябина он скорее не любил). Тогда же Эмилий Метнер начал в своих статьях регулярно обличать "еврейское засилье" в немецкой музыке - дескать, в берлинской прессе прославляется слащавая еврейская эстрада (к слову: из тогдашней эстрады вырос Курт Вайль) и несамостоятельный Густав Малер (!!!), а также пошлый композитор Рихард Штраус - не еврей, но тоже из их компании. Метнер женился на еврейке Анне Братенши, - как это бывает с невротическими антисемитами, Метнер всю жизнь фиксировался на еврейских женщинах, из того же ряда - его влюбленность в армянку Шагинян. По остроумному замечанию Юнггрена, Метнера пленяла стихийная витальность этих женщин, которой у него, ригориста и зануды, не было. Позже Анна влюбилась в Николая - судя по всему, блестящий и эрудированный Эмилий в каждодневном общении был настолько "не подарок", что близким женщинам хотелось или спасать его, или найти отдушину. В таком тройственном союзе - Анна, Эмилий и Николай - они прожили много лет, и после того, как Эмилий расстался с ними, он переписывался с Анной до своей смерти.

Во время Первой мировой войны Метнер поселился в Швейцарии, где стал лечиться от своих неврозов (от них он лечился с подросткового возраста) у известного уже психоаналитика Карла Густава Юнга, который незадолго до того порвал со своим учителем Фрейдом и начал вырабатывать собственные теории - психологических типов (экстравертного и интровертного) и коллективного бессознательного. В дальнейшем Метнер жил в Швейцарии, периодически выступал с докладами как психолог-теоретик, редактировал переводы Юнга на русский. В последние годы жизни был восторженным почитателем Гитлера.

При исследовании биографии Метнера Юнггрен обозначает сразу несколько историко-культурных сюжетов, до последнего времени малоразработанных. Во-первых, это связь между теорией символа, созданной поэтами и философами Серебряного века (Андреем Белым и Вячеславом Ивановым в первую очередь) и концепцией архетипов по Юнгу. После знакомства Метнер рассказал Юнгу о новейших российских теориях, и Юнг их учел в своей работе. Символ в представлениях "младших" символистов и архетип Юнга имеют нечто общее: и то и другое может быть описано как выводимый из мифа образ, постигаемый одновременно иррационально и рационально, - по словам Юнггрена, этот образ есть путь "преодоления катастрофического разрыва между интеллектом и чувством, между духом и природой во внутреннем мире современного человека", который ведет "к воскрешению и возрождению".

Во-вторых, для Метнера интерес к символам начался с культа мифа, воспринятого из опер Вагнера, сочинений Ницше и символизма "Фауста" Гете. И если Вагнера в Серебряном веке, кажется, чаще уважали, чем принимали близко, то интерес к Гете был гораздо более настойчивым и глубоким, а Метнер в интеллектуальной среде этот интерес и еще усилил - и именно с точки зрения гетевского символизма. Например, в "мусагетовском" журнале "Труды и дни", который выходил под редакцией Метнера, исследования творчества Гете печатались постоянно. В середине 10-х с Метнером недолго, но с интересом общался Пастернак, который, как известно, много лет спустя перевел "Фауста" на русский.

Кроме основного текста, в книге опубликовано важное приложение - переписка Метнера и Юнга.

Книга называется "Русский Мефистофель", потому что Юнггрен анализирует деятельность Метнера именно в контексте "Фауста" и его юнгианских интерпретаций - как деятельность изощренного и холодного искусителя, который провоцировал Белого (в том числе - подогревал в Белом антисемитские настроения) и Юнга, но в то же время сыграл важную роль в становлении каждого из них.

Удивляет финальный вывод Юнггрена: "Парадокс┘ в том, что Метнер, стремившийся вдохнуть в Россию немецкий дух, в конечном счете внес нечто специфически русское в немецкую культуру". Вероятно, имеются в виду русские теории символа - но непонятно, что можно найти "специфически русского" в культе мифа и расовой мистике. И специфически немецкого в этом мало: одним из кумиров Метнера был культуролог-антисемит Хьюстон Стюарт Чемберлен, англичанин, живший в Германии и во многом, вероятно, избывавший в своем расизме собственный комплекс "чужака в мире". Все это была общеевропейская болезнь - теневая и звериная сторона того влечения к таинственному, которое распространилось во второй половине XIX в. и породило и психоанализ, и любовь к спиритизму, и интерес к рассказам о Шерлоке Холмсе. Тем не менее книга Юнггрена, конечно, принципиальная и новаторская.