Российские предприниматели готовятся к европейским торговым войнам

Инвесторы уже начинают отдавать предпочтение акциям с зеленым подтекстом. Фото Reuters

В Москве прошла онлайн-конференция на тему «Новое углеродное регулирование в России и за рубежом: риски и возможности». В ней приняли участие: руководитель группы операционных рисков и устойчивого развития KPMG в России и СНГ Игорь Коротецкий, руководитель Российского экологического общества Рашид Исмаилов, управляющий директор по реализации государственных программ развития и лесной политике Segezha Group Николай Иванов, начальник управления экологии компании «Северсталь» Ольга Калашникова, ведущий научный сотрудник Института географии РАН, независимый директор, член советов директоров ПАО «ГМК «Норильский Никель» и ОК «РУСАЛ» Евгений Шварц, директор по взаимодействию с органами государственной власти Архангельского ЦБК Николай Кротов, директор лесной программы WWF Андрей Щеголев, генеральный директор Carbon Lab Михаил Юлкин. Модератором конференции выступал директор по корпоративным коммуникациям Ассоциации менеджеров Юрий Праслов.

Ответная реакция

Главная идея конференции заключалась в поиске ответа на то, как должны реагировать российские власти и российский бизнес на действия руководства Евросоюза. Дело в том, что до начала 2023 года ЕС планирует ввести углеродное налогообложение на импорт продукции из тех стран, где превышены выбросы парниковых газов. Потери российского экспорта могут достичь 33 млрд долл. за период с 2025 по 2030 год. 4 ноября 2020 года президент России Владимир Путин подписал указ «О сокращении выбросов парниковых газов» с целью сокращения выбросов СО2 к 2030 году до 70% от уровня 1990 года с учетом максимально возможной поглощающей способности лесов и иных экосистем и при условии устойчивого и сбалансированного социально-экономического развития Российской Федерации. Предполагается, что углеродное регулирование будет осуществляться путем систематизации сведений об объемах выбросов парниковых газов и стимулирования компаний к внедрению низкоуглеродной политики. Механизмом компенсации выбросов должен стать поглощающий потенциал российского леса и других климатических проектов, способных обеспечивать климатический баланс страны.

Российский бизнес отдает себе отчет, что введение трансграничной регуляторики в принципе может стать значительным препятствием прежде всего для энергоемких производств. В состоявшейся дискуссии обсуждалась роль лесного хозяйства в поглощении парниковых газов и связанные с этим вопросы. Речь шла, в частности, об оценке реального потенциала поглощения парниковых газов российскими лесами и о методологии оценки российского регулятора.

Необходимо исходить из того, что, как считает Алексей Кокорин, российский климатолог, руководитель программы «Климат и энергетика» Всемирного фонда дикой природы, «российские официальные лица часто подчеркивают большую роль лесов нашей страны в поглощении СО2 из атмосферы, называют Россию глобальным климатическим донором». Но по мнению климатолога, это верно лишь отчасти, поскольку данный вопрос непростой и требует углубленного рассмотрения.

При этом после вступления в силу Парижское соглашение Рамочной конвенции ООН об изменении климата (РКИК) стало единой глобальной платформой совместных климатических действий. Россия неоднократно подчеркивала приверженность принципам данной договоренности и намерение им следовать. Только США (когда демократ Джо Байден приступит к исполнению своих обязанностей президента США, Вашингтон скорее всего вернется в Парижское соглашение) и Турция заявили о своем отказе от участия в соглашении из-за его финансовой неадекватности по отношению к месту их стран в системе мировой экономики в целом. Поэтому рассматривать поглощение СО2 лесами России нужно именно в контексте РКИК и ее Парижского соглашения. Соглашение по своей практической сути прежде всего имеет финансово-экономическое значение, отражающее глобальный низкоуглеродный тренд высокотехнологичного развития. Влияние данного тренда на экономику России очень велико. Неслучайно в официальной позиции РФ подчеркивается, что наша страна смотрит на договоренность именно «с точки зрения возможностей для повышения конкурентоспособности российской экономики и отечественной продукции на мировом рынке». Поэтому поглощение СО2 лесами нужно рассматривать прежде всего с учетом влияния на экспорт России, в том числе лесной продукции.

На круглом столе отмечалось, что структура российской экономики отличается от структуры народных хозяйств таких экспортно ориентированных стран, как Южная Корея, Китай, государства Европы. По мнению КПМГ, это страны более высоких переделов, где господствуют производства с высокой добавленной стоимостью и большим сектором услуг. А если взять российскую экономику, то особенно в экспорте преобладает экспорт низких переделов. Это больше добывающая экономика и производство энергоемких, с достаточно высоким потенциалом сокращения выбросов парниковых газов. Квотирование выбросов в Европе, считает КПМГ, это последовательный процесс, и Россия также к этому придет, это вопрос времени. Проблема заключается в том, что Россия может противопоставить этим, видимо, неизбежным тенденциям.

Николай Иванов из Сегежской управляющей компании, производящей ежегодно до 414 тыс. т сульфатной целлюлозы, 330 тыс. т крафт-бумаги и крафт-лайнера и более 582 млн штук бумажных мешков (на выделенном производстве «Сегежская упаковка») и экспортирующей свою продукцию в ЕС, США, страны Азии, считает, что вопрос введения трансграничного углеродного налога активно обсуждается во всем мире. Так, в частности, Соглашение о зоне свободной торговли, куда вошли страны АСЕАН плюс еще пять стран, включая Китай. У Китая уже есть свое углеродное регулирование, и Иванов убежден, что скоро всем российским экспортерам придется сталкиваться с этим регулированием, и в России это произойдет в лучшем случае в 2024–2025 годах.

Российский лес в свете «зеленой сделки»

Иванов попытался рассмотреть «зеленую сделку» ЕС с позиций лесопромышленника. Напомним, что в самом общем плане она является масштабным пакетом мер, предложенных Еврокомиссией, чтобы сделать климат ЕС нейтральным к 2050 году. Для достижения этой цели необходимо ужесточить климатический целевой показатель на 2030 год. ЕС хотел сократить выбросы СО2 на 40% по сравнению с 1990 годом. Основные аспекты «зеленой сделки» коснутся ключевых отраслей жизни и экономики: транспорта, энергетики, строительства, сельского хозяйства и т.д. По замыслу западных регуляторов, среди прочих мер рассматривается введение углеродного сбора на импорт товаров.

Как считает Иванов, леса представляют собой естественный и один из основных компенсаторных механизмов для борьбы с выбросами парниковых газов, особенно в России. В связи с этим он употребил термин «развитое устойчивое лесопользование». В принципе такому подходу к лесопользованию уже много лет. Как отмечает онлайн-портал forest.ru, одно из определений устойчивости было сформулировано в проекте общей декларации Конференции министров по охране лесов в Хельсинки (1995): «Устойчивое лесопользование означает управление лесами и лесными площадями и их использование таким образом и с такой интенсивностью, которые обеспечивают их биологическое разнообразие, продуктивность, способность к возобновлению, жизнеспособность, а также способность выполнять в настоящее время и в будущем соответствующие экологические, экономические и социальные функции на местном, национальном и глобальном уровнях без ущерба для других экосистем». Далее в проекте декларации говорится, что «лесные ресурсы и лесные площади должны использоваться на устойчивой основе для удовлетворения социальных, экологических, культурных и духовных потребностей нынешнего и будущих поколений человечества».

Российские леса могут стать важным фактором конкуренции экономики страны на мировых углеродных рынках. Фото Pixabay

Как считает Иванов, задача российских органов власти на уровне Министерства природных ресурсов и Министерства экономического развития на сегодня состоит в том, чтобы обеспечить международное признание потенциала российских лесов с точки зрения поглощения парниковых газов. В данном случае у России имеется значительный резерв – дополнительно около 250 млн т поглощения СО₂, о которых сейчас идет спор Минприроды России с международным сообществом. Если эти позиции будут защищены, то – с учетом ставки от 5 до 35 евро за 1 т двуокиси углерода – потенциал рынка углеродных единиц в России составит примерно от 3 млрд до 30 млрд евро в год.

Здесь следует напомнить, что с вступлением в силу Киотского протокола к Рамочной конвенции ООН об изменении климата в феврале 2005 года начался отсчет в развитии глобального рынка квот на выбросы парниковых газов (углеродного рынка). Пилотные сделки по покупке/продаже углеродных единиц осуществлялись еще с 1997 года и даже ранее, однако именно киотские обязательства стран по снижению выбросов вынудили многие государства разработать и ввести в действие механизмы, формирующие углеродный рынок. По данным национальной организации поддержки проектов поглощения углерода, современный мировой углеродный рынок основывается на нескольких элементах:

– национальные системы квотирования выбросов и торговли квотами. К ним относится прежде всего система торговли выбросами Евросоюза (EU ETS), на которой ведутся торги европейскими углеродными квотами, а также некоторыми другими углеродными единицами. Помимо ЕС разработкой и внедрением страновых торговых систем занимаются Япония, Австралия и Новая Зеландия, Канада, Украина, Норвегия, США и ряд других стран;

– рынок проектных сокращений выбросов, прежде всего по механизму чистого развития, в основном в развивающихся странах, а также по механизму совместного осуществления в странах с переходной экономикой;

– межстрановая торговля квотами, в основном по схеме так называемых зеленых инвестиций, когда в обмен на квоты страна получает инвестиционные ресурсы, которые должны целевым образом тратиться на снижение выбросов ПГ или другие экологоориентированные мероприятия;

– региональные системы торговли квотами, в первую очередь в некоторых штатах США, принятые в условиях отсутствия федерального углеродного рынка в период администрации Джорджа Буша-младшего;

– рынок добровольных обязательств компаний и стран.

В этом плане, с точки зрения Иванова, российские леса могут помочь и очищению воздушной атмосферы, и экономике. Другими словами, они могут абсорбировать не только СО2, но и большое количество рабочей силы, которая будет высвобождаться по мере развития цифровой экономики.

Во благо имиджа

Андрей Щеголев из Фонда дикой природы полагает, что проблема поглощения СО2 российскими властными структурами рассматривается в первую очередь с точки зрения влияния на экспорт России. Ну и, как он считает, Парижское соглашение во многом является имиджевым, демонстрирующим действия стран по достижению долгосрочной цели, а именно удержанию глобального потепления на уровне 2 градусов по Цельсию. И это второй индикатор, который надо оценивать при поглощении СО2 лесами России. По его мнению, важно не кто считает, а что Россия показывает в качестве потенциала российских лесов. В связи с этим он указал на наличие мифов относительно бескрайности лесов России: мол, лесов в России неограниченно много. И поэтому распространено мнение, что России ничего не надо делать в рамках выполнения своих обязательств, потому что леса России все компенсируют, то есть они могут компенсировать весь выброс двуокиси углерода всеми отраслями промышленности страны. На самом деле это не так и, как утверждает Щеголев, согласно той методике РОБУЛ, которая рекомендуется к применению Минприроды, общий баланс углерода на управляемых лесных землях составляет 600 млн т в год (антропогенное нетто-поглощение). Расчеты на ближайшую перспективу показывают, что если учитывать только управляемые леса, то среднее нетто-поглощение за 2021–2030 годы при различных сценариях роста объема лесозаготовок составит 450–550 млн т углерода в год, а при учете всех лесов – 600–730 млн т углерода в год. Конечно, читателю интересно понять: а 600 млн т – это много или мало? Щеголев считает, что с учетом эмиссии в воздух на возделываемых землях общий объем выбросов составляет 519 млн т углерода в год. А это 20% выбросов парниковых газов во всех секторах страны. При этом ожидается снижение поглощения в два раза к 2040 году, если не будут приняты меры по повышению эффективности лесного хозяйства с одновременным запретом рубок на больших территориях экологически ценных лесов. Однако здесь необходимо отметить наличие и других методик поглощения углерода. Так, по альтернативной методике Всероссийского научно-исследовательского института лесоводства и механизации лесного хозяйства (ВНИИЛМ), которая рассчитывает среднее поглощение за время жизни древостоя, поглощение гораздо больше: ежегодное нетто-поглощение составляет 615–619 млн т углерода, что соответствует примерно 2 млрд т СО2/год, оно постоянно возрастает и к 2040 году ориентировочно достигнет 2,4 млрд т СО2/год.

Конечно, в данном случае России важно, какая методика расчета поглотительной способности российских лесов будет принята или признана международным сообществом. И это определит перспективы прежде всего международной торговли квотами на выбросы для России.

Таким образом, Россия стоит перед проблемой определения выбросов двуокиси углерода с учетом поглотительной способности как лесов, так и других природных ресурсов, например болот. Кроме того, для каждой конкретной экспортно ориентированной компании важно определение углеродоемкости ее продукции, поставляемой на экспорт, поскольку это связано с ожидаемым обложением ее экспорта углеродным налогом.

В этом плане интересен опыт металлургической компании «Северсталь». Главный эколог компании Ольга Калашникова отметила, что интенсивность выбросов парниковых газов в металлургической промышленности не меняется уже 10 лет. А чтобы соответствовать требованиям Парижского соглашения в части выбросов, металлургам надо снизить эти выбросы в два раза от сегодняшнего уровня. Уже сегодня компания сталкивается с проблемами сокращения углеродоемкости продукции практически во всех сферах. Даже акции компании, котирующиеся на международных биржах, уже оцениваются инвесторами под углом зрения экологических программ, страховые компании уже либо отказываются страховать производства, использующие уголь, либо применяют в их отношении повышающие коэффициенты. А потребители продукции Северстали из числа германских автомобильных компаний уже интересуются программами Северстали по снижению углеродоемкости. Проблема металлургических компаний на сегодня состоит в применении технологий производства стали, и существующие технологии не позволяют им снизить уровень углеродоемкости продукции. Снижение до нулевого уровня, по мнению Калашниковой, если исходить из существующих технологий, невозможно. С помощью британских экспертов Северстали удалось определить перспективы снижения углеродоемкости свой продукции на 40%. Но это станет возможным не скоро, так как большинство технологий находятся на пилотной стадии, а некоторые станут коммерчески привлекательными только через 10–12 лет. Пока Северсталь начала учет углеродного следа, который «заходит» в продукцию компании с закупаемыми товарами и услугами. Отсюда происходит ужесточение требований к субпоставщикам в плане снижения уровня углеродного следа. При разработке инвестиционных программ в компании стал использоваться анализ углеродного следа. Это свидетельствует о том, что скорее всего российские компании, поставляющие на внешние рынки свою продукцию с высокой степенью добавочной стоимости, смогут выдержать конкуренцию на международных рынках, если станут применять подобный подход.