Как почвовед Василий Докучаев нашел главное слово русской культуры

В биосоциальной картине мира В.В. Докучаева слово «почва» – термин, за которым стоит научное понятие. Фото из собрания сочинений В.В. Докучаева. Т. 9б. М.: Изд-во АН СССР, 1961

Естественно‑историческое тело

Слово «почва» имеет для русской культуры особое значение: это всем известный буквальный смысл («верхний слой земной коры») и такие не менее известные переносные значения, как «основа, опора, то, что может поддержать» (чувствовать под ногами твердую почву; почва ускользает из‑под ног), «социальная среда» (оторваться от своей почвы, связь с родной почвой), а конструкция на почве чего‑нибудь имеет значение причины, но только негативных явлений: осложнение на почве гриппа, преступление на почве ревности, заболевание на нервной почве.

Примеры показывают, что понятие «почва как верхний слой земли» становится в русской культуре символом социальных привязанностей человека и его глубоких социальных корней. В XIX веке это слово (и понятие) дало название целому направлению общественной мысли России – «почвенничество». Именно поэтому слово «почва» является не простой единицей словаря, имеющей узкое земледельческое значение, и не одним из важных естественно-научных терминов, а символом, одним из ключевых слов русской культуры.

В биосоциальной картине мира В.В. Докучаева слово «почва» – термин, за которым стоит научное понятие, но с которым связана отличная от обыденного сознания символика. Многочисленные контексты из таких работ Докучаева, как «Наши степи прежде и теперь», «Русский чернозем», «К учению о зонах природы. Горизонтальные и вертикальные почвенные зоны» и других (а это девять томов), где встречается слово «почва», следует начать с анализа аргументации ученого, связанной с определением «что такое почва».

Большинство ответят, что это то, на чем сеют и что пашут. Но такое определение не годится и для практики, а следовательно, и подавно для науки. Разделение почвы на природную, естественную (действительная почва) и искусственную (а это – содержимое цветочных горшков, не имеющее ничего общего ни с природой, ни с климатом и получившее у Докучаева название переносная почва) позволяет исследователю ввести понятие «естественно‑историческая почва», которому в полной мере соответствует, по его мнению, чернозем как естественно‑историческое тело.

Хотя словом «почва» обозначается фрагмент физической действительности, научное понятие «почва» является в концепции В.В. Докучаева интерпретативным («так что весь нижний, нераспаханный слой... пришлось бы считать почвой»), вследствие чего исследуемый объект может квалифицироваться им как почва в большей или меньшей степени: «симбирский чернозем, этот идеал естественно‑исторической почвы».

Но самое главное, что почва мыслится ученым не просто как живой организм со своей историей, а как тело: переносная почва – не почва в естественно‑историческом значении этого слова, почвы представляют собой особые естественно‑исторические тела. Докучаев первым установил, что почвы представляют собой особые тела, сформировавшиеся на поверхности земной суши в результате многовекового воздействия растительных и животных организмов на горные породы и различающиеся в зависимости от климатических условий и рельефа местности.

Природа вынуждена бороться

Исследование сочетаемости слова «почва» (мощность, горизонт, возраст почвы, почва требует от нас) и других естественно‑научных терминов в текстах В.В. Докучаева позволяет смоделировать картину мира, лежащую в основе его научного мировоззрения: человек и среда – нераздельное целое; явления природы олицетворяются и даже персонифицируются, но рассматриваются не как царствующие над человеком, а как сотрудничающие с ним и подчиняющиеся его авторитету при условии, что человек не покорил их силой физической, а приручил знанием через постижение законов их существования.

Глубоко понимая причины губительных засух и падения плодородия черноземных почв России, Докучаев был убежден в возможности преодоления этих тяжелых для жизни народа явлений. Широко известны его полные оптимизма слова: «В природе все красота, все эти враги нашего сельского хозяйства: ветры, бугры, засухи и суховеи страшны нам лишь только потому, что мы не умеем владеть ими. Они не зло, их только надо изучить и научиться управлять ими, и тогда они же будут работать нам на пользу».

Примечателен следующий контекст: «чтобы не дать безвозвратно погибнуть в борьбе с человеком целому ряду характернейших степных растительных и животных форм», в котором сочетание слов «погибнуть в борьбе с человеком» не оговорка исследователя и не грамматическая ошибка, а языковое выражение его концепции. В соответствии с ней человек, не познавший законов природы и идущий напролом, подобно бездумной механической силе, воспринимается В.В. Докучаевым как главный враг природы, с которым она вынуждена бороться. Приведенный контекст не единичный: «Кустарники, упорно выдерживающие борьбу со скотом и человеком».

В общеупотребительном русском языке глагол «населять» сочетается только с именами объектов животного мира (птицы населяют наши леса). Но в текстах В.В. Докучаева идея обретения постоянного местожительства, оседлости распространяется и на растительный мир.

Хотя этимологический словарь М. Фасмера возводит слово «село» к праславянскому корню *selо  («пашня»), связанному с латинским solum («почва»), а не к корню *sedlо («поселение»), производному от *sed («сидеть»), тем не менее в обоих корнях наблюдается семантическая общность через их связь с идеей постоянного местожительства, которая в значении «пашня» присутствует метонимически. Если принять реконструкцию слова «село», предложенную Фасмером, то становится очевидным, что идея почвы имплицитно присутствует в идее поселения (переселения). И независимо от этимологической реконструкции глаголов группы «селить» в них есть идея постоянного местожительства, связанная с семантикой русского слова «село», а не латинского этимона.

Поэтому глаголы «населять», «заселять», «поселиться» и другие этой же группы вводят в естественно‑научный текст идею дома. А если учесть, что термин «экология» восходит к греческому слову с корнем oikos = дом, то становится очевидным родство мировидения В.В. Докучаева с древнегреческим пониманием мира.

Понимание окружающего мира как дома в корне отличается от того понимания, которое представлено, например, в словах популярной в советское время песни «Мы покоряем пространство и время. Мы молодые хозяева Земли», а также в сочетаниях покорять природу, космос. В любом случае речь о природе ведется в милитаристском коде. Кстати, в словаре С.И. Ожегова 1991 года есть такие иллюстрации соответствующих значений слов, как «завоеватели космоса», «покорители целины», «покорить горную вершину».

Универсальный закон содружества

Докучаевские контексты типа «латериты обнимают земной шар поясом по тропикам» или «лик земли» свидетельствуют об антропоцентричности модели мира ученого. В таких контекстах, как «флора, когда‑то сплошь одевавшая черноземные степи», или «лоскутки от флоры», представлен код одежды. Через него также происходит не просто олицетворение природы, как в контексте «сердце чернозема», а ее персонификация, «очеловечивание» (ср.: «живые существа – спутники степи»).

Апофеоз всеединства мира явлен в такой, например, философской и одновременно поэтической формулировке, которая по жанру является стратегией теоретической деятельности и перспективой геогностики в целом: «Генетическая и всегда закономерная связь, какая существует между силами, телами и явлениями, между мертвой и живой природой, между растительными, животными и минеральными царствами, с одной стороны, человеком, его бытом и даже духовным миром – с другой».

Ценный вклад Докучаева‑философа в осмысление мира – его понимание любви как универсального закона содружества, правящего миром, закона, который диалектически уравновешивает идею Дарвина. Размышляя об общих законах развития природы, В.В. Докучаев писал: «Великий Дарвин, которому современная наука обязана, быть может, 9/10 своей настоящей широты, полагал, что миром управляет ветхозаветный закон: око за око, зуб за зуб. Это крупная ошибка, великое заблуждение. Но все же теперь Дарвин оказывается, слава богу, неправым. В мире, кроме жесткого, сурового ветхозаветного закона постоянной борьбы, мы ясно усматриваем теперь закон содружества, любви. И мы знаем, что нигде так резко и отчетливо не проявляется этот закон, как в учении о почвенных зонах, где мы наблюдаем теснейшее взаимодействие и полное содружество мира органического и мира неорганического».

Широкий взгляд на любовь как на основание общественных отношений согласуется с христианской традицией («Бог есть любовь»), которую впитала в себя русская философия. Но русская философия (прежде всего в лице Вл. Соловьева) разработала теорию любви как «максимума нравственности», из которой проистекают и социальные отношения, и отношение к природе, определяющееся, по Соловьеву, «чувством любви к природе как к равноправному существу».

Этой идеи оказывается созвучна идея В.В. Докучаева о паритетных отношениях «человек–природа», нашедших свое воплощение в понимании почвы как развивающегося тела. А мысль Докучаева о «полном содружестве мира органического и мира неорганического» ведет в глубь античной философии, в частности к Эмпедоклу, для которого любовь была одним из двух начал вселенной, именно началом всемирного единства и целостности (интеграции).

На этом историческом фоне выделение французским философом ХХ века Мишелем Фуко симпатии как одной из четырех форм подобия (пригнанность, соперничество, аналогия, симпатия), организующих «фигуры знания» в культуре (культурах) на разных этапах ее развития, не выглядит научным откровением.

В рамках народного менталитета

Александр Сергеевич Пушкин, характеризуя состояние современной ему научной мысли, в своих письмах и философских очерках отмечал, что «ученость, политика и философия еще по‑русски не изъяснялись; метафизического языка у нас вовсе не существует». В.В. Докучаев создавал свои научные труды не только на базе русского языка, но и в рамках народного менталитета. Взяв в качестве имени базового понятия своей научной концепции одно из ключевых слов русской культуры – слово «почва», В.В. Докучаев создал новую науку, до него в мире не существовавшую.

Но, обогатив научную мысль, ученый обогатил и культуру в целом, создав особые символы «почва–тело» и «природа–дом», а также концепцию паритетных отношений «человек–природа» и их единства, ставшую базовым научным предположением. Актуальной становится необходимость создания словаря В.В. Докучаева (и других русских естествоиспытателей). Но словаря нового типа, который бы включал и терминосистему, и в основе своей мифологическую сочетаемость слов, охватывающую метафоры и символы – те исследовательские принципы, на фундаменте которых стоит здание научной картины мира.

Примечательно, что в современном почвоведении обосновывается гипотеза, в соответствии с которой почва представляет собой полис грибов, мицелий которых играет управленческо‑информационную роль. Как известно, в Древней Греции полисами называли города‑государства с прилегающими территориями. По мнению почвоведа Алексея Ивановича Морозова, «вряд ли можно сомневаться, что в ХХI веке почве и связанным с ней системам станет уделяться внимания не меньше, чем информатике, биологии, нанотехнологиям, космонавтике, плазменным системам» (А.И. Морозов. Почвоведческий детектив // Наука и жизнь. 2006. № 10).

Из сказанного следует, что базовым предположением (онтологическим принципом) новой гипотезы является представление о почве как о сложном информационном пространстве, которому в эмпирической действительности больше всего соответствует образ полиса (ср.: мегаполис).

В соответствии с научным определением научный язык – это прежде всего совокупность специальных единиц (терминов), терминология той или иной сферы знания, поскольку достижения научного познания мира фиксируются в терминах, без которых нет науки. Однако возникают вопросы: если человек овладел терминологией той или иной области знания, можно ли считать, что он владеет языком данной науки. Конечно, нет, поскольку терминосистема, будучи ядром научного знания, является хотя и самой важной, но, тем не менее, составной частью языка науки. Помимо терминов, в которых специальные знания хранятся, язык науки включает в себя и научную речь, за которой стоит определенное научное миропонимание, научная идеология.