Последний исход интеллектуальной элиты

Графика pixabay.com

Когда на рубеже 80–90-х прошлого века рухнул железный занавес – случился последний исход заметной части российской интеллектуальной элиты. И он был первым, который сопровождался полным равнодушием родного государства в отличие от предшествующих, когда оно то не выпускало одних, то выгоняло других. Западный рай оказался доступным как никогда, в особенности для людей российской физики – единственной в Стране Советов науки, работавшей на уровне, а во многих отношениях и более высоком, мировых стандартов.

Не бывает великих людей – бывают великие обстоятельства. И они сложились таким образом, что доступность рая оказалась в резонансе с непреложностью его существования в сознании почти каждого советского/российского ученого. И мечты о жизни и работе на Западе, и даже в Японии и Южной Корее, мало кого миновали. Ведь рай есть рай, хотя мы и делаем вид, что «не любим рая» и «не боимся ада».

В эту пору и все приехавшие в немалом количестве западные профессора, – которым рухнувший железный занавес дал возможность удовлетворить любопытство и увидеть, что это за странное место, где одновременно существовали ГУЛАГ, атомная бомба, космос и курс Ландау и Лифшица, – были окружены стайками отечественных научных сотрудников, мечтавших охмурить их своим высоким научным профессионализмом и чуть ли не немедленно получить место в райской западной куще.

И вот прошел срок одного поколения – достаточный, чтобы не оставить никаких иллюзий и надежд. Разумеется, рай оказался обыкновенным местом, правда законно называемым цивилизацией, где живут обыкновенные люди, на лицах которых видишь в конечном счете все то же экзистенциальное одиночество бегуна на длинную дистанцию. Но для тех, кто, можно сказать, завоевал Запад, – это дистанция по дорогам чужих отечеств, освещенных вековой христианской культурой, которые в отличие от нашего несчастного отечества избежали катастрофы. Поэтому эта культура имеет к современной русской эмиграции лишь косвенное отношение. А русский человек остается русским, пусть и выросшим на обломках великой русской культуры.

Тогда он остается чужим среди чужих, даже добравшись до самых высоких вершин западной цивилизации. Как, к примеру, Юрий Мильнер, вдруг учудивший (учредивший), скорее всего в память о своей фиановской молодости, премию выдающимся ученым-физикам. И это – в эпоху тотального отсутствия индивидуальностей, когда таковыми становятся либо эстетствующий физик Эдвард Виттен, либо «сумасшедший» математик Григорий Перельман.

Подобное фатальное развитие событий и породило переживаемую всей современной русской научной диаспорой драму, когда ты так и не стал своим среди чужих, но стал чужим – для своих детей. И эта драма в той или иной степени коснулась всех – и тех, чья карьера сложилась более чем удачно, и тех, кто оказался неудачником. Современная русская научная диаспора вдруг раздвоилась исключительно по-русски. Обе ее половинки оказались диссидентскими. Одни стали российскими диссидентами, а другие – западными.

Тем временем историческая спираль совершила очередной оборот, и Россия в очередной раз поссорилась с Западом. К счастью или к несчастью, но в результате последней научно-технической революции, превратившей земной шар в одну большую деревню, ссора носит характер обыкновенной коммунальной свары. Как раз эта свара и провела четкий водораздел между двумя «диссиденствующими» половинками.

Первая, представленная российскими диссидентами, твердит вслед за западной пропагандой о путинском режиме, попирающем все законы демократии, оккупировавшем Крым и нарушившем этим все каноны международного права и, наконец, не гнушающемся прямым вмешательством в дела других государств вплоть до совершения злодейских шпионских убийств и т.д. Вторая, представленная западными диссидентами, твердит уже вслед за российской пропагандой об агрессивной американской политике, о непомерном расширении НАТО, о выдуманном американцами вмешательстве России в их выборы, о провокационном западном вмешательстве во внутренние российские дела и т.д.

Правда, что-то западные диссиденты не спешат возвращаться под крыло собственного отечества. Тут удивляться нечему. Они прекрасно понимают, что их родное отечество всегда отличалось полным равнодушием к отдельной человеческой личности и вряд ли встреча принесет что-либо кроме житейских неудобств, перед которыми не способна устоять никакая духовность.

Вот так и родилась драма последнего исхода русской интеллектуальной элиты, когда «нам целый мир чужбина», а «отечество нам» – царское ничто. Правда, не стоит ее драматизировать. Она оказалась неизбежной как завтрашний день, потому что «Мы не пророки, даже не предтечи,/ Не любим рая, не боимся ада/ И в полдень матовый горим, как свечи».