Бумажный носитель. Судьбы объектов исследования – человеческое тело, лес, культурные растения – и судьбы субъектов этих исследований

Мышечный человек, вид спереди. Гален, иллюстрация из издания XV века. Из альбома «Медицина в искусстве», 2011

Судьбы объектов исследования – человеческое тело, лес, культурные растения – и судьбы субъектов этих исследований. В первом случае – драма, во втором – трагедия. Про это – книги, подобравшиеся в сегодняшнем выпуске «БН» книг.

АНАТОМИЯ ДРЕВНЕРИМСКОЙ ДУШИ

Гален. Сочинения. Том IV / Общ. ред., сост., вступ. ст. Д.А. Балалыкина; пер. с древнегр. З.А. Барзах; науч. ред. Н.Р. Шок. 

– М.: Практическая медицина, 2017. – 494 с. – 24,5 х 17,8 см. Тираж 2000 экз.

Древнеримский врач и философ Гален (129 или 131 г. – ок. 200 или 217 г.) был необычайно творчески продуктивен: ему приписывается более 500 произведений, из которых до нас дошло 111 текстов. Вот уже несколько лет доктор исторических и медицинских наук, профессор Дмитрий Балалыкин занимается тем, что возвращает для русской культуры наследие этого древнего римлянина (впрочем, грека по происхождению).

В тома I и II, вышедшие ранее, вошли 16 различных текстов Галена (например, «Искусство медицины», «О том, что лучший врач – еще и философ»; последнее кажется весьма актуальным в сегодняшних спорах о том, что на смену «людям в белых халатах» идет телемедицина и вообще Интернет). Том III включил в себя первые пять книг «Об учениях Гиппократа и Платона». (Кстати, опять же о Платоне мы кое-что знаем именно благодаря Галену.)

IV том «Сочинений» содержит заключительные четыре книги трактата Галена «Об учениях Гиппократа и Платона». По сути, этот трактат чуть ли не единственный источник, по которому можно реконструировать работы многих философов ранних столетий, а также точнее понять суть отдельных аспектов дискуссии медицинских и философских школ того времени. Крупнейший немецкий филолог Герман Александр Дильс (1848–1922) отмечал, что без этого труда Галена невозможно правильно понять всю историю античной мысли.

Не случайно и профессор Дмитрий Балалыкин в своей развернутой – полноценная сотня страниц – вступительной статье «О телеологическом принципе, научном методе и управляющих силах души в медицине Галена» подчеркивает: «Круг рассмотренных в них <текстах Галена> тем крайне широк: от практически полного набора клинических вопросов, актуальных для времени, когда жил автор, до философских проблем, имеющих важное значение для медицины того периода… В этом состоят интерес и особый вызов для ученого, исследующего творчество Галена. Так, трактат «Об учениях Гиппократа и Платона» не дает нам представления о его клинических взглядах… Одним из основных вопросов, рассматриваемых в трактате «Об учениях Гиппократа и Платона», является значение каждой из частей души для функционирования организма человека. Важнейший тезис Галена заключается в том, что высшее управляющее начало души находится в головном мозге. Утверждение этой мысли происходит у него в дискуссии со стоиками».

Мышечный человек, вид спереди. Гален, иллюстрация из издания XV века. Из альбома «Медицина в искусстве», 2011

Заметим, что для Галена таковых частей души – три, соответственно «в центре внимания Галена находился вопрос о том, что головной мозг, сердце и печень являются источниками руководящих нами сил».

Почитаем, почти наугад, немного из Галена:

«Я заранее решил исследовать управляющие нами силы и ответить на вопрос, из одного ли сердца все они происходят, как полагали Аристотель и Теофраст, или лучше считать, что они имеют три источника, как полагали Гиппократ и Платон»;

«Ведь рассечение в рассекаемом происходит посредством рассекающего, и это одно и то же действие, но для рассекающего это действие, а для рассекаемого – страдание»;

«При этом оказывается, что и сам Платон жажду, голод и вообще желания и гнев называл то действиями, то страданиями»;

«Ведь когда нервы перехватываются петлей или рассекаются, можно наблюдать, что части, сохраняющие связь с головным мозгом, сохраняют и свои исходные способности, а те, что по ту сторону петли, тотчас утрачивают чувствительность и движение. Таким же образом и из артерий те, которые соединены с сердцем, сохраняют естественную пульсацию, те же, что оказываются отделены от него петлей, лишаются всякой пульсации»;

«Из тех же животных, которых я вскрывал вплоть до настоящего момента, не было такого, у которого не было бы сердца, печени, полой вены и большой артерии»;

«Итак, если кто-то не верит тому, что ясно открывается ощущению или мышлению, то не следует пытаться создать какую-либо науку; если же обнаруживается, что плоды наук полезны для жизни людей, значит, умозаключения в них делали люди, доверявшие естественным критериям».

Дмитрий Балалыкин подытоживает: «Гален говорит о строгом доказательстве, основанном на результатах анатомических вскрытий, а не на риторическом, этимологическом и других спекулятивных способах формирования умозаключений, которые использовали его оппоненты. Аподиктический метод доказательства в медицине – это результаты анатомических вскрытий, рациональное учение об общей патологии и клиническая систематика».

Солидный том-билингва (русский–древнегреческий), в «профессорском» ледерине с золотым тиснением по корешку и верхней крышке, очень авторитетно будет смотреться на книжной полке рядом с тремя такими же. Еще больше украсил бы книгу – и, кстати, сделал бы ее более долговечной – обрез книжного блока, выполненный полукругом, а не банальный – прямой. Но как бы там ни было, специалистам читать обязательно. Любознательным неофитам – тем более.

ЛЕС – РУБЯТ…

Лупанова Е.М. История закрепощения природного ресурса. Лесное хозяйство в России 1696–1802 гг. 

– СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2017. 352 с. – (Территория истории; вып. 9). – 21 х 14 см. Тираж 500 экз.

Стратегическим материалом, природным ресурсом, на котором в XVIII веке фактически строилось грандиозное здание Российской империи, был лес. Механизмам – и сугубо технологическим, но главным образом институциональным – использования этого уникального материала и посвящена книга кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника отдела истории Кунсткамеры и российской науки XVIII века Евгении Михайловны Лупановой.

В четырех пересекающихся плоскостях, политической, технологической, экономической и культурной, разворачивается историческая реконструкция, предпринятая Екатериной Лупановой. Принципиально важно отметить, что процесс освоения лесных богатств в России наложился на процесс окончательного и тотального введения крепостного права. Отсюда и такое говорящее название книги. Это исходный базис, от которого отталкивается в своем исследовании автор.

Автор приводит интересные данные. В начале XVIII века «стоимость древесного угля для выплавки металла составляла до 50% от общей стоимости производимой продукции, и это без учета затрат на доставку». Сооружение одного 32-пушечного фрегата требовало 3253 «дерев, книц и досок», 38-пушечного – 3330; 66-пушечного корабля – 4633, 74-пушечного – 4954, 100-пушечного – 5878. Пригодными считались деревья не моложе 100–150 лет, к этому возрасту они приобретали необходимые размеры и прочность. Лучшие дубы для сооружения корпуса росли на темно-серых суглинках в районе Тулы, Воронежа, Нижнего Новгорода и Казани.

Отбор деревьев для строительства флота был строжайший (использовались даже подзорные трубы для выявления гнили, грибковых поражений, подсушенностей): с квадратной версты лучшего бора годными признавались не более 5–7 деревьев. Выбранные дубы шли на сооружение корпусов линейных кораблей. (В Англии предпочитали для этих же целей древесину вяза.)

Но, как бы там ни было, в итоге с конца XVII века до 1914 года только Европейская Россия потеряла без малого треть своих лесов, лесистость снизилась с 52,7% в 1696 году до 35,2% в 1914-м. За этот же период (1696–1914) общие лесные площади сократились примерно на 28% по всей стране. В течение двух веков было посажено 1,3 млн га леса, а уничтожено 67 млн га.

С 1696 по 1726 год была установлена и вступила в действие государственная монополия на леса. Причем для всего XVIII века был характерен взгляд на лесное хозяйство как на отрасль земледелия. По крайней мере в отношении экономики лесного хозяйства. Тем не менее весь этот уникальный природный ресурс с 1696 года. находился в полном ведении Адмиралтейств-коллегии.

Вообще книга «История закрепощения природного ресурса» на удивление органично сочетает необыкновенную информационную насыщенность – порой даже бытовую занимательность – и строгий методологический анализ собранной автором базы данных. Чего стоит одна только история борьбы за внедрение передовой по тому времени технологии распилки бревен на доски вместо тесания их топорами. Это настоящий технологический триллер! Вот один только эпизод из него…

Чтобы показать подданным личный пример, Петр I во время Великого посольства приобрел в Англии для своей коллекции… гроб, изготовленный из досок – настолько Петра Алексеевича впечатлило сэкономленное количество дерева по сравнению с русской традицией выдалбливания домовины из целого куска. Уже в начале XVIII века было подсчитано, что при распиловке экономилось до 25% материалов. В пользу использования пил и мельниц писали, что «времени тем не выигрывается», но «рубкою тратится до десятой части дров в щепах».

Многое из того, о чем пишет Е.М. Лупанова, легко экстраполировать не только на XIX и XX века, но и на XXI век. А завершающий абзац монографии звучит и вовсе футурологически: «Со временем элита все больше отстранялась от бытовых проблем крестьян, которые тоже осознавали дефицит древесины и нерациональность крупных заготовок как проблему, но на ином уровне и под иным углом зрения. Эти идеи, как и многие другие, в течение еще многих десятилетий будут оставаться достоянием интеллигенции, непонятными крестьянскому миру, а потому их будут принимать в штыки, тем более когда они идут вразрез со старыми традициями природопользования, реализуются в качестве тех или иных нововведений. Такой асинхронный характер был присущ российской модернизации с самого начала, усугублялся с течением времени и привел к социальным катаклизмам. С учетом такого исторического опыта идеи о модернизации XXI века на дореволюционной идеологической основе представляются оторванными от понимания реалий имперского периода отечественной истории».

КОРОТКАЯ ОДИССЕЯ НИКОЛАЯ ВАВИЛОВА

Резник С.Е. Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время. 

– М.: Захаров, 2017. – 1056 с., ил. 20,5 х 13 см. Тираж 1500 экз.

Это явно не академическая биография. Да и сам автор, американский историк науки Семен Резник, это понимает: «…ни об одном ученом России за прошедшие с тех пор 50 лет <время выхода в молодогвардейской серии «ЖЗЛ» книги Резника «Николай Вавилов» (1968)> не было опубликовано такого количества материалов – статей, воспоминаний, архивных документов, – как о Вавилове. Эти публикации чрезвычайно обогатили наши представления об этом человеке, но они фрагментарны, разбросаны по множеству самых разных изданий, часто малотиражных, доступных лишь узкому кругу специалистов. Собрать все это, сопоставить, осмыслить, вдохнуть жизнь в разрозненные материалы, создать на их основе неповторимый образ великого ученого, раскрыть трагедию его судьбы в контексте времени, в которое ему выпало жить и погибнуть, – такова задача этой книги».

И это автору вполне удалось. Не случайно очень часто именно такие компендиумы становились каноническими. Как бы там ни было, но на сегодняшний день монография Резника – это самое полное, стереоскопическое, если можно так сказать, жизнеописание великого русского естествоиспытателя, генетика, академика Николая Ивановича Вавилова (1887–1943).

Старший сын в семье московского купца первой гильдии, Николай Вавилов как-то очень рано и твердо определился с выбором своего жизненного пути – естествоиспытатель. В 1911 году, по окончании Московского сельскохозяйственного института, Вавилов был оставлен для подготовки к профессорскому званию на кафедре частного земледелия, которую возглавлял известный русский ученый, академик Д.Н. Прянишников. А уже в 1912 году Вавилов публикует работу о связи агрономии с генетикой. Знал около 20 языков. Один из профессоров, наблюдавших за Николаем Вавиловым, однажды не выдержал: «Впервые вижу, чтобы науку делали с пеной у рта».

После окончания института он занялся проблемой устойчивости видов и сортов пшеницы к болезням.

Академик Н.И. Вавилов в своем рабочем кабинете. Конец 1930-х годов. Фото из рецензируемой книги.

В 1913 году для продолжения образования отправлен в командировку в Англию, Францию и Германию. Но с началом Первой мировой войны возвращается в Россию. В 1916 году его призывают в действующую армию в качестве консультанта по вопросу массового заболевания солдат русской армии в Персии. Выяснив причину – в местную муку попадал грибок, вырабатывавший алкалоид тимулин, вещество, способное вызывать серьезные отравления у людей, – Вавилов испрашивает разрешения совершить экспедицию в глубь Ирана, собирает свою первую коллекцию злаков. Именно здесь у него впервые рождается мысль о закономерности наследственной изменчивости: Вавилов проследил, как изменяются виды ржи и пшеницы от Ирана до Памира, и сделал вывод о том, что горные «изоляторы» служат очагами зарождения культурных растений.

В 1917 году, когда ему было 30 лет, Н.И. Вавилов был избран профессором агрономического факультета Саратовского университета. Именно в Саратове, на Всероссийском селекционном съезде в 1920 году, Николай Вавилов представил свой доклад «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости». Суть его – у близких видов и родов возникают сходные наследственные изменения.

Российский историк генетики Василий Бабков так охарактеризовал главную идею Н.И. Вавилова: «Его задачей стало описание сортов культурных растений в масштабе земного шара: создание не гербария, но ежегодно высеваемой – живой коллекции культурных растений. Эту задачу Вавилов положил в основу работы Отдела прикладной ботаники и селекции, который он возглавил в 1921 году и на базе которого (переименованного в 1930 году во Всесоюзный институт растениеводства, ВИР) он создал сеть селекционных станций по всему Союзу. Этой же задаче – выяснению географических закономерностей распределения генов культурных растений – были посвящены его экспедиционные исследования (книга о них – «Пять континентов. Повесть о путешествиях в поисках новых растений» – опубликована в 1962 году)».

В 1921–1922 годах, во время голода в Поволжье, Вавилов командируется в США. В Вашингтоне он ведет переговоры о закупке семян. Николай Иванович остается верен себе и здесь: помимо выполнения официальной задачи, поставленной перед ним Наркомземом РСФСР, он обследует обширные зерновые районы США и Канады, пополняет коллекцию злаков.

Что это было за время в советской России, дает хорошее представление отрывок из письма Н.И. Вавилова одному из своих знакомых в Берлин от 29 августа 1922 года: «Пожалуйста, пришлите, если можно, штук 6–10 обыкновенных ручек с чернилами, какие вы мне покупали перед отъездом. Они очень нужны, а также для каждой ручки по одному флакону чернил, так как чернил здесь не имеется. В Германии они стоят не дешевле, и поэтому я жалею, что не закупил их в большом количестве в Америке. Если можно, пришлите даже дюжину».

В 1929 году Н.И. Вавилова назначают президентом только что созданной Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В.И. Ленина (ВАСХНИЛ). В 1930 году организует Институт генетики АН СССР и становится его директором. Он уже академик трех академий – АН СССР, АН Украинской ССР и ВАСХНИЛ.

«Вавилов выделил пять основных очагов происхождения культурных растений: горные районы Юго-Западной и Юго-Восточной Азии, Средиземноморье, горную Абиссинию, Южную и Центральную Америку, – пишет Семен Резник. – Впоследствии границы очагов уточнялись, появились новые очаги – первичные и вторичные… Установив основные очаги происхождения культурных растений, Вавилов попытался выяснить, что же между ними общего. Оказалось, что все центры лежат близко к тропическим широтам и все приходятся на горные страны с умеренным климатом».

Помогала ему в этой работе коллекция семян, собранная во время его путешествий. Она насчитывала 250 тыс. образцов, в том числе 36 тыс. образцов пшеницы, 10 022 – кукурузы, 23 636 – зернобобовых… С использованием материала этой коллекции было выведено свыше 450 сортов сельскохозяйственных растений. Как отмечает Семен Резник, стоимость этой коллекции, хранящейся в ВИРе в Санкт-Петербурге, составляет около 8 трлн (триллионов!) долларов…

Поначалу Н.И. Вавилов благожелательно отнесся к опытам – как позже будет доказано – фальсифицированным, – агронома Трофима Лысенко по «яровизации» (закалке холодом) пшениц разных сортов. Но селекция сорта – дело долгое: 12 лет – срок, закрепленный в СССР законом, принятым еще во времена Ленина. Лысенко же обещал вывести сорта пшеницы, в пять раз более урожайные за 1–2 года. В 1935 году распоряжением правительства СССР Лысенко объявили академиком ВАСХНИЛ, а Вавилова сняли с поста президента этой академии.

В 1939 году Вавилов был приглашен на 7-й Международный конгресс генетиков в Эдинбурге, но не получил разрешения на выезд. В знак протеста место председателя на конгрессе было оставлено свободным.

6 августа 1940 года Вавилов был арестован во время экспедиции в Черновцах. Допросы Вавилова продолжались 11 месяцев. Его вызывали на допрос около 400 раз, общее время допросов составило 1700 часов. 9 июля 1941 года Вавилов приговорен к расстрелу Военной коллегией Верховного суда СССР. По ходатайству академика Д.Н. Прянишникова, научного руководителя диссертации Нины Берия (жены Л.П. Берия), расстрел был заменен 20-летним заключением. Осужденный Н.И. Вавилов был отправлен в тюрьму № 1 Саратова, где умер от дистрофии и «упадка сердечной деятельности». Официальная дата смерти – 26 января 1943 года. Где был похоронен Н.И. Вавилов, неизвестно…