Вячеслав Игрунов
Глеб Олегович Павловский (1951–2023)
Глеб Павловский, человек, несомненно оказавший влияние на рисунок политического развития России, умер. Историки будут анализировать его жизнь, потому что, прочитанная, она многое скажет о состоянии общества, в котором мы жили и все еще живем, будут находить в ней и светлые, и темные стороны, расшифровывая смысл сделанного. Журналисты и коллеги будут писать о нем как о крупном политологе и политтехнологе – свидетельств его деятельности достаточно и для дежурных текстов, и для глубоких размышлений.
Я не буду говорить об этом. Больше полувека назад я привел Глеба в политическую жизнь, затем ввел его в диссидентское движение, а в середине 80-х он открыл мне двери в публицистику, определившую мои возможности до сего дня. Не мне, тесно связанному с ним судьбой и интеллектуальными спорами, писать об этом – он для меня не политик, не политолог, не политтехнолог. Он для меня близкий человек, с которым меня связывают теплые и драматические отношения, самый важный собеседник в трудные и напряженные времена, он – неотъемлемая часть жизни, и оборачиваясь назад, я нахожу его рядом и в 70-е, и в 80-е, и в 90-е годы.
Мы были с ним товарищами, находившими много общего в своем видении отдаленного будущего, но раз от разу обнаруживавшими друг в друге оппонента и даже противника. Хотя никогда не врага, даже тогда, когда он истово служил власти, а я пытался противостоять ей.
Глеб оказался спутником в тяжелой дороге, где даже враги подают друг другу руку, чтобы уберечься от падения в пропасть, от гибели в бесплодной пустыне или горящем доме. И он был хорошим товарищем, я должен признать это, хотя в жизни он слышал от меня много упреков. И почти только их. Я каюсь, что говорил ему мало добрых слов, слов, которые он заслужил. Он же всегда помнил обо мне, находя возможность отправлять даже из ссылки книги, в которых я нуждался, пребывая в отдалении от центра интеллектуального водоворота. Когда его стараниями я покинул родной город, Одессу, но не мог найти пристанища в Москве, он приютил меня у себя дома, выделив комнатку в маленькой двухкомнатной квартире.
Он помог найти мне достойную работу в издании «Век ХХ и мир», которой я безобразно манкировал, ударившись в общественную жизнь, а потому не имел средств к существованию и он подкармливал меня и ссужал деньгами, хотя ему непросто было сводить концы с концами. С тех времен я ему должен так и не возвращенные 120 руб. – немалые деньги для 80-х. А я никогда, никогда не мог ответить ему достойно – и мне придется возвращать долг теперь, если я смогу справиться с этой задачей.
В молодости у меня было много сомнений в Глебе, но многие из них оказались пустыми: он служил центром притяжения для многих людей, и он помнил и заботился о тех, с кем его сводила жизнь. Он мог приобрести квартиру беспомощному, он мог регулярно отправлять деньги бедствующему, с которым его связывал только эпизод в биографии, он одарял гостинцами и сувенирами друзей, которым эти свидетельства приязни украшали жизнь. И никогда не делал добрых поступков напоказ.
Со временем он стал настоящим христианином, и заповедь делать добро так, чтобы твоя левая рука не знала, что делает правая, была не выученным уроком, а естественным состоянием души. И многие любили его. Он удивительно умел располагать людей к себе, и они часто прощали ему провинности, которые немыслимо простить другим. Я сам неоднократно рвал с ним отношения, но он упорно восстанавливал их, и мы шли дальше рука об руку к новым ссорам, но и к новым достижениям. Нам никогда не удавалось делать общее дело, мы всегда цепляли друг друга углами, но не теряли человеческой дружбы. И кажется мне, остаток дороги я тоже пройду с ним, обращаясь и обращаясь к нашему общему прошлому.
