Ольга Зеленкова 60-е кажутся невероятными даже тем, кто их счастливо застал. И дело не только в кинематографическо резкой смене общественной картинки. Дело не только в надежде обрести другой мир, широкий и многообразный, до этого закрытый запретами и страхами. Дело не в личностных ощущениях, которые становились зеркальным отражением перемен общих. Дело в удивительно высоком качестве интеллектуального продукта, производимого в ту эпоху. Искусство той эпохи – это люди с другой группой крови. Но их появление было предопределено – как предопределено было 14 декабря 1825 года. Войны, кровавые и страшные, как ни странно, способствуют приходу инакомыслящих и иначе чувствующих. Послевоенная жизнь взяла реванш – появившиеся на свет в канун войны внуки дедов-революционеров и сыновья сгинувших в чистках отцов, они, молодые и отчаянные, безумно талантливые открывали новую эпоху. Как и откуда вдруг взялась эта открытость и свобода? Куда делось это «рабство поколений», о котором так любят сейчас поговорить? Не в истоках и основах ли дело? Не в традициях ли, которые наша культура сумела сохранить?
Биографии были не похожи. К младшему судьба щедра. Старшему она была мачехой – Михаил Калик был приговорен к 20 годам лагерей, прошел Озерлаг. В 54-м реабилитирован. Ему 27, он пытается начинать жить заново – возвращается во ВГИК на курс Сергея Юткевича. А в это время в Литературном институте уже два года как учится не получивший аттестата средней школы Евгений Евтушенко. Он уже автор сборника стихов и член Союза писателей. Это какую жар-птицу надо было ухватить за хвост мальчишке 20 годов, выпускающему сборники стихов?
А Калик тем временем снимает кино. Сначала ассистентом режиссера, затем сам как режиссер. В 60-м году его фильм «Колыбельная» получил диплом почета на фестивале в Локарно. Появление фильма-притчи «Человек идет за солнцем» говорит о том, что этот художник – художник оттепели. И он не только талантлив, он не только обладает своим взглядом на мир, своим почерком. Он становится одним из тех, кто способен изменить мировой кинематограф, как меняли его в это время Франсуа Трюффо, Клод Шаброль и Жан-Люк Годар. Французская «Новая волна», неореализм в Италии, в СССР – Хуциев, Данелия, Кулиджанов и, конечно, Калик.
Впрочем, в действительности было все не просто. И слава к режиссеру пришла обходным путем, и помог ей Иван. Пырьев. Тот устроил премьерный показ в Москве. В 1962 году картина Михаила Калика была вторым из трех самых лучших фильмов года. Первым был фильм «Девять дней одного года» Михаила Ромма, а третье место тогда заняли «Иваново детство» и «Когда деревья были большими».
Этот год был успешным и для Евтушенко. Впрочем, это был даже не успех. Это был триумф. Подскажите мне, где, в какой стране и какой поэт собирал стадионы? Гражданская поэзия и лирика одинаково мощно и проникновенно звучали в его исполнении. Это было не просто чтение стихов. Это было проживание жизни, такой, какой она обычно и бывает – со взлетами, падениями, ошибками, сомнениями и любовью. Наверное, это привлекало всех, кто до отказа заполнял трибуны.
Любовь. Как непривычно смело, открыто, искренне говорили о ней тогда во всеуслышание. Любовь – это теперь не просто чувство, ей придается особое значение. Это часть жизни, сложно выстроенная, но почти такая же важная, как гражданская позиция. 60-е, подчеркнув деликатное отношение к личному, возводят любовь на новый пьедестал: гармоничная личность – это чувствующая личность.
Такие разные, такие не похожие, создающие эпоху Евтушенко и Калик пересеклись творчески однажды. И этот союз был великолепен. Михаил Калик снимает фильм «Любить». Он снимает его в стиле «синемаверите» – «киноправда». Он знал, что опять посыплются упреки, он знал, что, как и в истории с фильмом «Человек идет за солнцем», у него будут проблемы с прокатом. Но Калик не меняет своих решений, он снимает полнометражную ленту, используя сразу два приема – прием документалистики и прием художественного кино с готовым сценарием. Упрекавшие его в подражании европейскому кинематографу – и впрямь в эти годы французы экспериментируют на съемочных площадках, а вернее, покидают их и выходят на улицы с камерами, заставляя обычных прохожих играть навязанные роли, так вот, упрекавшие забывали, что стиль «синемаверите» был применен в СССР еще в 20-х годах Дзигой Вертовым. Именно так – «киноправда» («синемаверите») назывались его документально-художественные фильмы. В 50–60-х известный прием получил лишь теоретическое обоснование.
Фильм Калика, начинающийся и заканчивающийся документальными кадрами, включает четыре игровые новеллы. И случайные прохожие, и специально приглашенные для интервью (молодой священник Александр Мень), и актеры, играющие роли в художественных частях, все пытаются ответить на один вопрос: что такое любовь? У Калика работают звезды – Алиса Фрейндлих, Екатерина Васильева, Марианна Вертинская, Сергей Гурзо, Светлана Светличная. И он, обладающий удивительным творческим чутьем, выстраивает фильм с такой художественной точностью, что разницы между обычным прохожим и профессиональным актером почти не чувствуешь. Фильм пронизан таким напряжением, что и документальные кадры, и постановочные смотрятся с одинаковым интересом.
Но дело не только в мастерстве и не только в животрепещущем вопросе фильма. «Любить» – это еще и удивительный документ эпохи. Мы наблюдаем типажи, лица, манеру держаться, одежду, прически. В отличие от молчаливой хроники с закадровым дикторским текстом, герои Калика живые собеседники, они рассуждают, спорят, сердятся, обижаются. Они раскрываются перед камерой, и зритель узнает не только их, зритель знакомится со временем. Наблюдая, вдруг замечаешь красоту этих людей, их умение говорить и держаться. Михаил Калик оказал потомкам неоценимую услугу. Он не только попытался ответить на этот вечный вопрос – что такое любовь, он познакомил нас со своими современниками. Люди, которых снял Калик, умны, грамотны, прекрасно выглядят, они свободны в суждениях и выражениях эмоций, они полны достоинства. Сколько бы я ни смотрела этот фильм, я не переставала удивляться логике тех, кто его запрещал. Люди, которые попали в кадр к Калику, – лучшее свидетельство позитивности происходящих в то время перемен и лучшая пропаганда успехов социализма.
В каждом шедевре важен последний мазок. Настоящий художник знает цену последнему аккорду. Не исключение и Калик – он был способен на безошибочный выбор камертона.
* * *
Они ушли один за другим – Евтушенко и Калик. Они ушли, как уходят немолодые безумно талантливые люди, успевшие многое пережить и успевшие свершить самое главное в своей жизни, но ощущающие такую естественную потребность в продолжении. Они ушли, как уходят сильные и независимые люди, у которых может быть только один враг – время. Мы, провожающие их, мысленно подводим черту – эпоха была, эпоха ушла. Между этим «бездатьем» невероятной ценности наследие. Оно огромно – километры пленки и книги стихов. И среди этого есть один маленький, двухминутный эпизод, словно отрывок чьей-то жизни. Тот самый камертон. Тот самый финал фильма «Любить», та самая точка, поставленная Каликом. В этом эпизоде только одна профессиональная актриса, все остальные – обычные горожане. Этот эпизод лаконичен, как клип, и драматичен, как роман. Он монохромен, но расцвечен палитрой чувств. В нем не звучит ни слова, но за кадром есть музыка и стихи. Этот эпизод, как искусно вырезанный из черной бумаги профиль того времени, тонкий и выразительный. Он почти гениален по сложению составляющих, по их соответствию. Дождь, уличное кафе, беспечно выпивающая компания, одинокая замерзшая девушка в белом берете. И музыка Таривердиева, и стихи Евтушенко: «Поздно, мне любить тебя поздно!»
Мы стараемся помнить, не позволяя неприлично выворачивать наизнанку карманы чужой одежды тем, кто ищет изъяны в чужом таланте, характере, судьбе. Мы стараемся помнить, не давая невеждам относиться к классику как к вульгарной достопримечательности. Мы стараемся помнить, отлично отдавая себе отчет, что не создали еще ничего подобного. Что у нас есть отдельные имена, но нет золотого века. Каким было то время – век двадцатый, годы шестидесятые.
Берлин (Германия)
