Выдры из Вырицы и тыдры из Тырицы

В современной словесности литература факта и литература вымысла, мемуаристика и беллетристика отнюдь не разведены в разные стороны, а причудливо и порою монструозно взаимосливаются. Вовсю расцвела faction, литература факта, основанная на реальных сюжетах, на весьма прозрачных персонажах, когда прототип очевиден, или даже на вполне конкретных именах - но при этом оставляющая за собою полнейшее право на свободную интерпретацию, на каверзное смещение документа, на фантазию. В России ХХ века талантливые пионеры этого жанра - сначала и А.Мариенгоф с "Романом без вранья", и О.Форш с "Сумасшедшим кораблем", а потом - поздний В.Катаев. Нынешний заматеревший жанра комсомолец - это у нас А.Найман, и несть им числа.

Кстати, шедевр Анатолия Мариенгофа "Роман без вранья" (1927), где выстраданность рассказа о Есенине берет верх над сенсационными выхлопами, сразу же вызвал к жизни острую пародию А.Г. Архангельского под названием, которое просится в словарь литературных терминов, - "Вранье без романа". Сатирик, отталкиваясь от полноценной прозы Мариенгофа, гротескуя, предупреждал: осторожно, внутри жанра - злая собака!

Зачастую нынешние образцы литературы non fiction и впрямь предстают перед нами враньем без романа┘ без романа с правдой. Нетривиальные и одинокие удачи в этом ряду, как правило, связаны с установкой на прямодушное самовыражение и добросовестное портретирование, а не на мстительно-завистливое самоутверждение, когда автор-рассказчик выписан в романтически положительном ореоле, а персонажи негативно шаржированы под Босха. Прямодушны и добросовестны (а может быть, просто - в отличие от - природно талантливы?) автобиографические исповеди В.Порудоминского, А.Чудакова, Н.Горлановой. Мучительно честен А.Терехов - его воспоминания бывшего студента Московского университета "Бабаев" недавно опубликованы в "Знамени" именно под рубрикою "Non fiction", но ведь это как раз мемуарный роман мозаичного плана┘

Тереховское повествование открывается так: "Я давно хочу написать про Бабаева, но запутался в своих бумажках - все разрозненно, я записывал про Эдуарда Григорьевича случайно в дневник и на отдельных листах, после его смерти расспросил некоторых, прибавил стихи Бабаева, куски лекций, рассказов, вбил в компьютер, а потом мучился от необходимости все так расставить, чтобы появилась идея, а нету идеи - умер человек, очень жалко - какая идея?" Плотный срез современной мемуарно-романной мозаичности: и дневник, и расспросы очевидцев, и стихи героя, и его лекции, и отсутствие (якобы, ибо в подчеркнутом отсутствии художественной морали - соль правдоподобия) идеи, и, главное, то самое "очень жалко", которое и поднимает весь этот информационный хаос на уровень прозы.

Лично я тоже у Бабаева на журфаке училась┘ Штучный и при всей тихости отважно независимый был человек - у Терехова он крупно и пронзительно узнаваем.

Мемуары не только шустро беллетризовались за последнее время, но и резко помолодели. Не в том только смысле, что прежде за них брались преимущественно золотые уже перья в расцвете сил или на склоне лет, а теперь им все возрасты и уровни покорны, так что скоро не редкость будет - воспоминания старшеклассника, - но и в том еще смысле, что время меж "было" и "вспомнилось" дошло почти до нуля. Стерлась этическая дистанция меж прозой дневниковой и мемуарной: прототипы и персонажи не поспевают от автора отдалиться, распри - остыть, счеты - свестись, обиды - погаснуть. В апреле сходишь на торжище (то бишь тусовку) - летом прочтешь о нем и о себе "воспоминания", ощутив легкий холодок в поджилках. Предлагаю термин: синхронные мемуары. Расстояние меж фактом и записью - дневниковое, а интонация и доля достраивания (да что там: вранья!) - мемуарно-художественные. Настоящее поспешает, минуя внутренние вехи, стать былым. Дум - минимум.

А вот еще модная сейчас разновидность мемуаристики: моя чужая жизнь. Это когда среднестатистический литератор пересказывает события, происходившие с первостепенными звездами, с чужих слов по модели холопа, который описывает приятелям заморские яства: "Я сам не едал, но мой дядя видал, как их барин едал". Именно на таком приеме построено повествование-сплетня (есть и такой жанр) Михаила Синельникова "Там, где сочиняют сны┘" - серия очерков, публикуемых там-сям: название бессознательно-честное, адекватное содержанию. "Тарковский мне рассказал┘" - "Приведу байку Рейна┘" - "Это я слышал от Слуцкого┘" - "Межиров подтвердил версию┘" И далее следует пересказ чьего-то рассказа о том, как метался и пил Заболоцкий, или как, буяня, хамил Твардовский, или как собирал ковры Шенгели┘

Анна Андреевна Ахматова говорила, что прямая речь в мемуарах должна быть уголовно наказуема, имея в виду даже тех вспоминателей, которые эту прямую речь слышали лично. А что делать с Синельниковым, чье повествование пестрит развязными диалогами выдающихся людей, коих он и в глаза не видел? Предлагаю понять (невытесняемые комплексы!) и простить, посмеявшись.

Один фрагмент из синельниковских сочиненных снов столь потешен и характерен, что я его приведу тут полностью.

"И фамилии какие странные у современных авторов! (Обратим внимание на самоуверенные кавычки и отсутствие четко артикулированной ссылки на посредника, на дядю, на вторые руки меж сегодняшним автором и Ахматовой: так имитируется не имевший места прямой контакт. - Т.Б.). Ахматова восклицала: "До - ре┘ - соль┘ Это уже из нотной грамоты что-то". Конечно, имелся в виду Н.К. Доризо, видный функционер нашей лирики, автор неувядаемых песенных слов "Парней так много холостых, а я люблю женатого┘" Человек, между прочим, очень даже неплохой. Просто хороший. Такое чувство возникло у нас с Анисимом Максимовичем Кронгаузом, когда мы, выстояв длинную очередь в магазине у метро "Аэропорт", сдали пустые бутылки, вожделея полной, и все-таки не хватало, а проходящий мимо носитель музыкальной фамилии добавил тридцать или сорок копеек". (Заметим в скобках, что алкогольная неблагодарность - дело неблагородное: он же тебе на бутылку добавил, а ты его ахматовской шуточкой - скорее всего присочиненной - бьешь.)

Но главное, р-р-раз - и ты, маленький, на одной доске через Доризо с великой Ахматовой! Такая вот психологически показательная мемуаристика.

Уж не пародия ли он?

┘Выдающийся патологоанатом Владимир Георгиевич Гаршин, тот, который - как раз адресат ахматовской лирики, очень любил, по свидетельству близких, поучительную сказку: "Жили-были выхухоль и выдра. Выхухоль - в Выборге, а выдра - в Вырице. И решили они называть друг друга "тыхухоль" и "тыдра" и стали посылать друг другу письма в Тыборг и Тырицу┘ Письма, само собой, по назначению не дошли, и переписка трагикомически расстроилась".

Урок псевдомемуаристам: тыканье недоступным персонажам сквозь чужое время чревато провалом. Не быть выдре тыдрой и не выбраться ей из Вырицы, не протыриться - бедная она, бедная.

А вообще все просто: жанр мемуарной беллетристики - в очередных трудностях, а то и судорогах естественного становления.