Владимир Березин Практически вся наша массовая культура строилась по западным образцам. Причем, если говорить честно, не по образцам европейским, а по американским. Если точнее - это культура голливудская.
А еще вернее, это особый стандарт, созданный не производителями кинематографа, а его потребителями. Потребители воспринимают этот мир без иронии. Многозначительная серьезность упала в России на благодатную почву. Ведь самый известный русский детектив - "Преступление и наказание" уж и подавно лишен юмора.
С середины восьмидесятых до конца девяностых отечественные писатели-детективщики произвели немыслимое количество угрюмых и злобных книг.
При этом кровавый массовый детектив существовал параллельно попыткам создать российский любовный роман. Эти два стиля несколько лет существовали не пересекаясь, пока наконец не возник женский детектив. Книги Марининой и Донцовой - не совсем синтез этих поджанров.
Русский любовный роман умер - то есть он не состоялся в качестве коммерческого проекта. Такие "женские" романы, то есть романы, ориентированные на женщин-читательниц как на целевую группу, живут в тени женских детективов. А женский детектив, в свою очередь, расслоился на "обычный" и "иронический".
Матерью иронического детектива называют Иоанну Хмелевскую. Парадоксально, что она была известна советскому читателю довольно давно. Не говоря уже о том, что ее первая книга, "Клин", вышла в свет еще в 1964 году. Тиражи переводов Хмелевской на русский язык превышают десять миллионов. И парадокс в том, что эпигонов у нее не было. И вот - началось.
Настоящий иронический детектив появился у нас лишь в конце девяностых. Его главная, системообразующая черта заключается в том, что повествование ведется от первого лица и, с точки зрения читателя, раскрученный PR-образ писательницы совпадает с образом героини.
Вослед героиням Хмелевской ее российские сестры суетятся, делают ошибки, ужасаются им и оттого делают новые промашки, но благополучно добредают до финала.
И эта нескладность еще лучше позволяет читателю или читательнице идентифицировать себя с героиней.
Очень интересно и то, что именно из польских текстов российский масскульт взял традицию иронического детектива, а не из книг Сан-Антонио, другого основоположника жанра. Польша, в восприятии читателя средних лет, была, конечно, заграницей, но заграницей "нашей" - героини Хмелевской путешествовали по миру, как бы "за себя и за ту девушку", то есть для героини польского детектива путешествие было естественно, а вот советскому милиционеру - отнюдь.
Это, пожалуй, единственный случай прямого наследования масскультурной традиции из Европы, а не из Америки.
* * *
Донцова, начавшая литературную карьеру на двадцать лет позже Хмелевской, не открещивается от литературного родства. В одном из интервью, когда ее спрашивали о связи и сравнении с Хмелевской, она отвечала: "Для меня это комплимент. В чем-то мы, конечно, похожи - в ироническом отношении к себе, к окружающим".
Очевидно, что счет женскому детективу предъявляется не литературный. Мериться в гамбургском цирке с зыбкими цифрами тиражей бессмысленно. На вполне комплиментарном сайте, посвященном Донцовой, есть раздел, посвященный опискам и ошибкам. Скажут, что это огрехи редактора, - но специфика массовой культуры, при которой роман пишется за полтора-два месяца, просто не позволяет писать его тургеневским языком. Счет другой - по разряду явлений масскульта.
Понятно, почему на тротуаре перед книжным центром на Пушкинской площади в Москве пока только две тусклые металлические звезды - одна с именем Марининой, а другая - Донцовой. При всей коммерческой ангажированности этих кенотафов они точно отражают ситуацию. Говоря "писатель-детективщик", мы подразумеваем Маринину, говоря про наш "иронический детектив" - подразумеваем Донцову.
Мужчин нет.
