Михаил Эпштейн. Отцовство: метафизический дневник. - СПб.: Алетейя, 2003, 248 с.
Книга Михаила Эпштейна - известного филолога и философа, ныне проживающего в США, - посвящена отношениям отца и дочери. Свои дневниковые записи, охватывающие период примерно в двадцать месяцев: с момента, когда отец впервые слышит жизнь плода в животе матери, - и до момента, когда подросшая дочь начинает говорить, автор снабдил подзаголовком "Метафизический дневник". И верно - выдать за обычный дневник этот калейдоскоп из весьма разнородных сведений (начиная религией и заканчивая поэтизацией детского тела) никому бы не удалось. По мнению автора, тема младенчества слабо представлена в отечественной словесности. Писатели, кроме разве что Бунина и Аксакова, избегали этой темы. А ведь младенчество - "самая ощутимая связь нашего и другого, которая и образует узел метафизического знания". Таким образом, достаточно простых наблюдений за ребенком, чтобы к этому узлу прикоснуться.
От темы супружеской любви автор то плавно, то неожиданно переходит к думам о судьбах цивилизации, да и без ностальгии по малой родине, конечно, тоже не обошлось. Эту вольную игру можно было бы назвать философствованием по вдохновению или метафизическим компотом. Следует предупредить предполагаемых читателей: в этой книге вы найдете все, кроме практических советов по поводу того, как уследить за ребенком, когда мамы нет дома, так что название книги отцам не стоит принимать как руководство к действию. Но если вы интересуетесь, к примеру, тем, как автор относится к молитве (или к какой другой высокой материи), то вот вам, пожалуйста: "Молитва, если отнестись к ней всерьез, - это нечто ужасное, то последнее, чему предшествует даже физическое самопожертвование. Молитва тоже есть принесение в жертву, только не тела, а души: вот, Господи, она твоя! Отныне уже не я, но Ты ей хозяин". Приблизительно то же самое как если бы вам попался чужой дневник, состоящий из писем к Богу и комментариев к возможным ответам на них - пища для искушенного ума.
Помимо отцовства и бесовства, руссоизма и экстремизма (а также мифологии, материнства и пр.) автора волнуют - не в последнюю очередь - организм ребенка и процессы, в нем протекающие. "Газообразные вещества, которые давят на органы кишечной полости", столь поглощают внимание автора, что русская стилистика как-то отходит на второй план, мысль никак не рождается - хоть ты тресни! - а выходят все упражнения по сбору общих мест, какие-то покушения на всесторонность. Представление автора, что лирическое рождается из клейкого раствора прилагательных, порядком отравляет чтение.
Отцовство - это, видите ли, такое состояние души, такой род опьянения, при котором физиологические процессы в тельце дочки можно объяснять лишь "поэтическим" туманом: "И молоко, эта материнская жидкость, обмелевшая из утробного океана в тонкую струйку, брызжущую из груди, - оно разлагается, прежде чем испражниться, на те же две составляющие: кал, идущий земле, и газ - воздуху".
Правда, бывают и озарения, редкие, конечно, но внушающие доверие: "Примечательно, что моча - по жидкой, срединной своей консистенции - и выходит без осложнений. Тут если и есть неудобство, то именно в недержании". Право, лучше и не скажешь, действительно ведь по-большому-то ходить потяжелее будет.
С другой стороны, юмористические (в беглом пересказе) подробности книги вызваны, возможно, тем, что Михаил Эпштейн героически взялся за непаханую ниву под названием Отцовство, где, правда, потоптался уже вездесущий Лев Николаевич Толстой, младенцев, однако, не любивший. Да и вообще при слове "отец" воображению представляется фигура величавая, если не с ремнем, то уж точно с перстом указующим или грозящим. В этом смысле Михаил Эпштейн никакой не отец, а самый настоящий папа, умиляющийся всему, что ни вытворит его кровинушка. А если папа еще и философ, то кто может остановить его стремление усилием мысли проникнуть по ту сторону деревянной решетки детской кроватки? Или, тем паче, осудить? Разве только мама.
Книжицу сию (благо формата она небольшого) будет полезно прочитать тем, кто интересуется, до каких степеней рефлексии могут дойти в своей бескорыстной любви к дитяти отцы семейств, "эти великие авантюристы современного мира".