Владимир Березин Мэтью Брэнтон. Берег. Перевод с английского К.Корсакова. - М.: Торнтон и Сагден, 2002, 320 с.
"Над пропастью во ржи" начинается словами: "Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверное, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, словом, всю эту давид-копперфилдовскую муть". Так всегда бывает в романах о подростках. Герою Сэлинджера было скучно следовать традиции.
А герою Брэнтона вовсе нечему следовать. Через полвека после Холдена Колфилда описан подросток, который следит за своим телом, регулярно поливает потом новейшие спортивные тренажеры и своих друзей и подруг, занимаясь сексом групповым, но безопасным.
В известной песне были слова: "Они торчат под рейв и чем-то пудрят носы. - Они не такие, как мы". Так вот, это описывает даже не несовершеннолетнего половозрелого героя, а его отца, небедного человека, приторговывающего наркотой.
Здесь особый конфликт отцов и детей - отцам сейчас в новом тысячелетии еще нет сорока. Детям шестнадцать-семнадцать, но они не воюют с родителями, а замыкаются в своих потребительских капсулах. Эти дети еще более удалились от чистоты открытий шестидесятых. Вместо иллюзий сексуальной революции - машинная дойка спермы под синтетическим наркотиком. Групповая и оттого еще более унылая.
Беда романа в том, что в последней трети повествования антропологическое описание британских подростков перерастает в неубедительный триллер. Подросток летит в Индию, превращается на минуту в мелкого наркодилера, мечется, не находя себе места, а в итоге выкупает свободу, сдав собственного отца Интерполу.
Это плавный переход вовсе к Павлику Морозову на земле индийской.
Дело не в обществе взаимной сдачи с полной наркотической безответственностью - полудетективное повествование уже не так интересно, загадки в подростке без мозгов нет, да и чужие шарады он отгадывает плохо - так, плывет по течению сюжета, стукаясь головой о коряги. Главное - в начале книги. Где жизнь между скукой и развлечениями, где главный храм постиндустриальной цивилизации - гипермаркет тщеславия. Так они и пишут в школьных сочинениях: "Гипермаркет - настоящий центр нашего города. Его широкие проходы и наполненные товарами лотки имитируют узкие улочки средневекового города, на котором собираются горожане, чтобы пообщаться и обсудить последние новости". Но дети рейверов тут же замечают, что все изобилие гипермаркета - это еще и напоминание о том, чего у тебя нет, но могло бы быть. И чувства у них далекие от сэлинджеровских: "Я чувствовал себя почти как занюханный оборванец, ведь меня заставляли носить кроссовки, которых ни у кого не было. Другие дети в школе обычно насмехались над моими кроссовками Puma, Gazelle, Van и Adidas с закругленными носами, пока сами через год не начинали носить такие же". Нам изобилие скоро не грозит, да и, как пел Макаревич, "я не горю желаньем лезть в чужой монастырь".
