Прогулки с Достоевским

Борис Акунин. Пелагия и Черный Монах. - М.: АСТ, Астрель, 2001, 416 с.

АКУНИНА иногда сравнивают с Юзефовичем - сравнения эти неинтересны, как обсуждение давнего вопроса, кто кого поборет - кит или слон. И кит, и слон в своем праве. Гораздо забавнее, что литературные пуристы пишут Акунина через запятую с Марининой, когда говорят об упадке литературы. Вот уж где общественный миф. Упоминание Марининой здесь не случайно, недаром Пелагию называют "Каменской прошлого века", а еще и потому, что когда в детективе появляется мистическая составляющая (как бывает у Марининой) - это признак слабости автора, провал в сюжете, который латается этой мистикой или фантастическими изобретениями. Акунин в этом смысле чист и стилистически выверен, "П & ЧМ" написана сложно и одновременно весело, может быть, лучше, чем предыдущие книги. Для кого ее название - ассоциация с популярным вином "Черный монах", для кого - с Чеховым. Акунина сравнивают с Эко и Фаулзом - основания для этого, безусловно, есть. Однако он еще похож и на "Твин Пикс" Линча. Все монахи не то, чем они кажутся.

Эта книга о прогулке с Достоевским - по известной аналогии с другим классиком. Причем во время прогулки собеседники здороваются то с Лесковым, то с Гоголем, то с Чеховым. Отчет о прогулках сделан человеком умным и ироничным, к тому же хорошим стилистом, сочиняющим такие, например, пассажи: "...да не из таких, знаете ли, агностиков, каких сейчас много развелось среди порядочных людей, так что уж кого ни спросишь, чуть не каждый отвечает: "Допускаю существование Высшего Разума, но полностью за сие не поручусь". Герои намекают чуть ли не на все литературные сюжеты вместе взятые, ведут разговоры о Сущем и Вещем, месте Церкви в жизни общества, вокруг них загадки духа и материи, психоанализ и распад ядра атома. Ну и монашка Пелагия, расставляющая все по местам.

Лицо духовного звания в роли детектива - традиция давняя, насчитывающая несколько классических персонажей. Традиция эта важная, потому что лишает повествование традиционной любовной линии - у Акунина это обыгрывается довольно забавно. Так же важна здесь и другая традиция - идеальный детектив всегда разворачивается в замкнутом пространстве, а лучшим замкнутым пространством является остров. Тут это действительно Остров Мертвых, уже не беклиновский, тот, что висел на каждой квартирной стенке в начале века, будто бородатый старина Хэм в квартирах физиков-шестидесятников. Остров здесь - монастырский.

Место действия - не то Осташковская обитель, польская погибель, не то новоиерусалимский град Истра, где есть "мясоедная ресторация "Валтасаров пир", парикмахерская "Далила", сувенирная лавка "Дары волхвов" и банковская контора "Лепта вдовицы"", где "Целая рота монахов разливает здешнюю колодезную воду по бутылкам, закрывает крышками, наклеивает этикетки "Новоараратская святительская влага, благословенна высокопреподобным о. Виталием", ну и, конечно, островной монастырь, больше похожий на утопическую коммуну, где монахи исправно тушат пожары, а также несут охрану порядка: "У каждого на поясе висела внушительная каучуковая палица - гуманнейшее во всех отношениях изобретение Нового Света: если какого буяна этакой штуковиной по башке стукнуть, мозгов не вышибет, а в задумчивость приведет".

А вот призрак Черного Монаха, что на самом деле - практически гринписовский вестник, что на манер настоятельницы перед стройкой храма на Волхонке вещающего: "Быть сему месту пусту".

Вот Кончис нашего городка - психиатр-любитель со всей магией своей терапии (и последующим ее разоблачением). Разговоры этого персонажа отсылают прямо к Чехову. Как писал Лев Шестов в "Творчестве из ничего": "В "Черном монахе" Чехов рассказывает о новой действительности и таким тоном, как будто сам недоумевает, где кончается действительность и начинается фантасмагория. Черный Монах влечет молодого ученого куда-то в таинственную даль, где должны осуществиться лучшие мечты человечества. Окружающие люди называют монаха галлюцинацией и борются с ним медицинскими средствами - бромом, усиленным питанием, молоком. Сам Коврин не знает, кто прав. Когда он беседует с монахом, ему кажется, что прав монах, когда он видит пред собой рыдающую жену и серьезные, встревоженные лица докторов, он признается, что находится во власти навязчивых идей, ведущих его прямым путем к помешательству".

Вот расследователи, охотники за привидениями - посланные, да не вернувшиеся - как связные в советском батальном романе. Все как положено, сюжет пущен, раскручивается как пружина - вплоть до звонкого окончания на последней странице. Фальшивые чудеса разоблачены. Преступник наказан за недостаточное знание, его, кстати, подводит неосторожное обращение с атомной энергией, точно так же, как кинематографического негодяя подвело неосторожное обращение с солнечной.