Волны и галька

ДЕВИЗ шестидесятых "Sex, Drugs and Rock"n"roll" они перефразировали в "Sex, Drugs and SF". Мы живем в мире, во многом придуманном ими. В стерильную вселенную фантастики, где главными героями были Землепроходец и Изобретатель, они привнесли общечеловеческие и общелитературные проблемы. Их интересовали не новые технологии - избави, Боже, - в лучшем случае взаимоотношения людей, живущих в мире этих технологий. Взаимоотношения не героев из нержавеющей стали, но обычных людей: бездельников и поэтов, клерков и честных работяг. За каких-то пятнадцать лет они создали столько шедевров, сколько фантасты "старой волны" не сумели создать за предыдущие полстолетия. Несмотря на революционный эпатаж, они не слишком ценили себя. Но после того, как "Волна" схлынула, простая галька их произведений обернулась драгоценными камнями.

Их имя - "Новая волна". Их эпоха - шестидесятые. И то, что они сделали для развития мировой фантастики, трудно переоценить.

ШАГ ПОД ХРУСТАЛЬНЫЕ СВОДЫ

Баллард Джеймс. Хрустальный мир: Роман, рассказы. - СПб.: Симпозиум, 2000, 508 с.

"ХРУСТАЛЬНЫЙ мир" (The Cristal World, 1966) - третий роман Джеймса Балларда, переведенный на русский язык. До этого у нас выходил "Затонувший мир", один из четырех его романов-катастроф, и "Автокатастрофа", по которой снят знаменитый фильм Кроненберга. Плюс пара дюжин рассказов, добрая половина из которых вошла и в этот подготовленный "Симпозиумом" сборник.

Среди стариков-разбойников, раскрутивших некогда маховик "Новой волны", запущенный редактором журнала "Новые миры" Майклом Муркоком, Джеймс Баллард едва ли не самый знаменитый. Правда, в первую очередь благодаря не книгам, а фильмам, по этим книгам снятым. Скажем, автобиографическая "Империя Солнца" и вовсе вдохновила самого кассового режиссера всех времен и народов Стивена Спилберга. Понятно, почему издательство "Симпозиум" выбрало именно произведения Балларда, а не тексты какого-нибудь другого автора "Новой волны". Хотя глубоких и интересных писателей среди них хватает.

"Хрустальный мир" - основательный, неспешный европейский роман, написанный в самой что ни на есть классической манере. На страницах этой книги Баллард предлагает новый сценарий гибели мира: на сей раз Земля становиться жертвой глобальной кристаллизации, охватившей, по предположению героев, не только всю нашу Галактику, но и Вселенную в целом. У британцев богатая традиция в области создания романов-катастроф, от Герберта Уэллса до наших дней, и вещь Балларда вполне укладывается в рамки этой традиции. Долгие диалоги, подробные описания, тщательно увязанные концы сюжетных линий, сознательный отказ от подавляющего большинства нововведений модернистов... Так мог бы писать английский романист середины XIX столетия.

Действие "Хрустального мира" разворачивается неторопливо, шаг за шагом. Путешествие главного героя, доктора Сандерса, стремящегося найти в глубине африканских джунглей ответы на мучающие его глубоко личностные вопросы, постепенно приобретает глобальное, вселенское звучание. Представьте себе эту картину: закованный в сияющую кристаллическую броню экваториальный лес, сверкающий и переливающийся мириадами граней, пускающий солнечных зайчиков и позвякивающий на ветру. Сияющие птицы, проносящиеся в небе. Крокодилы на прибрежном песке, похожие на гирлянды драгоценностей. Феерическое зрелище. Однако поначалу процесс кристаллизации, происходящий с джунглями, интересует доктора лишь постольку поскольку - ему куда важнее разобраться в отношениях, связывающих его с любовницей (при этом женой ближайшего друга). Внешний космос имеет право на существование только лишь как смутное отражение внутреннего пейзажа человека - пожалуй, это ключевая посылка для понимания всего творчества Балларда.

Напластования кристаллизовавшегося времени прозрачным янтарем покрывают тела людей и животных, растения и минералы, не делая разницы между живым и неживым. Для тех, кто угодил в алмазный кокон, разница между временем и пространством исчезает, наступает полный покой и единение со всем остальным миром. Вот она - столь желанная альтернатива самоубийству, почти непреодолимое искушение для мятущегося человека с больной, исстрадавшейся душой.

И в романе, и в рассказах Баллард остается неутомимым исследователем пыльных закоулков человеческого сознания, одно за другим примеряя "сумеречные", пограничные состояния. Сумасшедшие, пораженные болезнью, измученные одиночеством или доведенные до отчаяния невозможностью вырваться из плоскости обыденных представлений, - таковы герои большинства его произведений. Как и многие коллеги по "Новой волне", Баллард с особым вниманием исследует патологию. Только если его американские братья по оружию в большей степени тяготеют к изучению патологии внешней, социальной, то Баллард основное внимание посвятил внутренним отклонениям отдельного человека.

ЗАЧАРОВАННЫЕ ОСТРОВА СЭМЮЭЛЯ ДИЛЕНИ

Дилэни Сэмюель. Драгоценности Эптора: Повести, рассказы. - СПб.: Издательский дом "Нева"; М.: ОЛМА-Пресс, 2000, 478 с.

Как только ни обзывали у нас Samuel"a Delany. Был он и "Дилани", был и "Дилэни", и даже "Делани". Помнится, в начале девяностых, в самый расцвет пиратского книгоиздания, его повести и романы как-то вдруг модно стало переводить на русский. Печатали "доконвенцию", вышедшую на языке оригинала до 1973 года, права, конечно, никто не покупал, вот и лепили кто во что горазд. Будем все же называть его Сэмюэль Дилэни.

На сей раз чернокожего бисексуального американского писателя-фантаста назвали "Сэмюель Дилени". "Чтоб никто не догадался". Но это, в общем-то, дело десятое. Куда важнее, что в конце 2000 года, после семилетнего перерыва, его снова начали печатать в России. Выпуск "Драгоценностей Эптора" - пока самый заметный вклад в пропаганду качественной НФ&Ф, сделанный создателями серии "Имена ЗФ".

Впрочем, заглавная повесть, которой открывается сборник, не относится к вершинам творчества Дилэни. Оно и понятно: "Драгоценности..." - первое опубликованное произведение автора. До сих пор издатели как-то игнорировали эту повесть, хотя она вроде бы полностью соответствовала их требованиям: вышла до 1973-го и широко была распространена в любительских переводах. Теперь, в общем, понятно, откуда такое неприятие. Вариация на тему диалектической борьбы и единства противоположностей, нашедшей максимально полное выражение в символе "инь - ян", решена писателем в духе авантюрно-приключенческой фантастики a" la Ли Бреккет. Магия и интриги, зачарованные острова и чудесные машины, оборотни и мутанты, - короче, полный джентльменский набор. Даже прекрасная юная жрица присутствует, что для произведений Дилэни вообще-то не характерно. Сама по себе повесть читается неплохо, но для автора "Вавилона-17" это не уровень. Но вчерашний дебютант стремительно перерос "Драгоценности...".

"Баллада о Бете Два" серьезнее. Здесь мифологизм и поэтичность прозы Дилэни острее. Переосмысленный автором миф о непорочном зачатии автоматически отсылает нас к одному из глубочайших источников в истории человечества, Священному Писанию. Имеется в повести и избиение младенцев, и многолетнее скитание по "пустыне", и избранный народ, которому предстоит войти в град небесный... А также - рассуждения о языке и слове, столь характерные для зрелого Дилэни. В общем, эта вещь недаром сделала в свое время "золотой дубль", взяв одновременно две главные фантастические премии, "Хьюго" и "Небьюлу". Видно, что писал "Балладу..." очень молодой человек, для которого всяческие звездолеты, мезонные поля и прочая космооперная мишура явно чужеродна.

По-настоящему блестящая штука - "Стекляшки". Только ради этого рассказа стоило прочитать сборник. Авторы "Новой волны" вообще неравнодушны к морю и ко всей обильной символике, связанной с этой колыбелью жизни. Рождение, смерть и воскрешение к новой жизни - Дилэни блестяще обыграл эти темы на ограниченном пространстве новеллы. Усиливает эффект то, что "Стекляшки" написаны в стилистической манере папаши Хэма, культового писателя 60-х, забытого поколением, выбравшим "Пепси" и Пелевина.

И, наконец, второй рассказ, а скорее маленькая повесть "Хомо Аструм" впечатляет куда меньше. Это нормальная НФ 70-х, написанная университетским интеллектуалом для такой же интеллектуальной аудитории. Умная проза. Увлекательная. Эмоционально насыщенная. Местами шокирующая. Но сугубо индивидуальных черточек, характерных именно для произведений Дилэни, на этом полотне не разберешь. То есть, может, они и есть, но как-то теряются. "Хомо Аструм" в определенный момент своей карьеры мог написать и Роджер Желязны, и Харлан Эллисон, и Джордж Мартин, и даже Джин Вулф. Что, согласитесь, достоинством текста назвать трудно.

В целом опыт удался. Помимо неизбежных огрехов перевода претензия только одна: хорошо, да мало. Но это уже не к сборнику, а к самой ситуации с изданием Дилэни. Разве что, вдохновившись примером "Невы" и "Олма-Пресс", какое-нибудь из богатых и вальяжных издательств рискнет выпустить если не хулиганско-постмодернистские "Дальгрин" с "Тритоном", то хотя бы фэнтезийный "Неверион"...

НА ПСИХОДЕЛИЧЕСКОМ ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН

Олдис Брайан. Босиком в голове. Доклад о Вероятности Эй: Романы. - СПб.: Амфора, 2000, 387 с.

Как это ни смешно, со многими концепциями, принципиальными для "новой волны", я впервые познакомился по "Футурологическому конгрессу" Станислава Лема. И вот уже второе десятилетие вылавливаю в только что переведенных книгах англо-американских живых классиков то, над чем некогда в нашем соцлагере в одиночестве похихикивал ехидный пан Станислав.

Например, ПХА-бомбы, которые в романе Брайана Олдиса "Босиком в голове" погрузили в психоделические сумерки аж два земных материка. Много лет назад Лем в полный рост прошелся в "Конгрессе" на эту тему. Помните многослойную бомбардировку отеля "Хилтон", где поселился неутомимый Йон Тихий? Бомбардировку снарядами, начиненными "гуманными" ОВ, и не убивающими, а всего-навсего сводящими противника с ума. У Лема результаты такой акции выглядят весьма комично. Олдис же серьезен, меланхоличен и философичен. Если вы хотите знать, как под действием боевых психоделиков съезжают по фазе образованные сербы, увлекающиеся идеями Гурджиева и Успенского (не Михаила, естественно, а Петра), "Босиком в голове" даст вам полную клиническую картину. Эта тема вообще близка Олдису: персонаж, не по своей воле принявший солидную дозу наркотиков, уже появлялся в повести "Все созданное Землей" (или "Из праха созданное"). Только там помутнение сознания героя не доходило до такой степени, как в "Босиком в голове", и не было столь отчетливо отражено в самой структуре текста. Знающие люди говорят, адекватно перевести этот роман на русский не легче, чем "Поминки по Финнегану" Джойса. Так что переводчик А.Чех совершил гражданский подвиг, взявшись за одно из самых сложных произведений современной британской литературы.

Не знаю как переводить, но читать этот текст и впрямь достаточно тяжело. Лишенный ровного ритма, рассыпчатый, как гречневая каша, полный обрывающихся, неясных ассоциативных цепочек и стихотворных фрагментов, он, наверное, максимально точно отражает распадающееся сознание шизоида. Но хотя психоделики, судя по роману Олдиса, штука забористая, как-то ближе старые добрые галлюциагены в духе Филипа Дика и Джонатана Леттема. Тем не менее начинаешь понимать, почему эта книга считается одним из базовых произведений "Новой волны". Сложно представить произведение, менее вяжущееся с традиционным обывательским представлением об НФ.

Второй роман сборника, "Доклад о Вероятности Эй", совершенно не похож на "Босиком в голове". Хотя обе эти вещи - литературные эксперименты, получившие право на существование лишь благодаря революции, совершенной в фантастике 60-х авторами, группировавшимися вокруг журнала "Новые миры", различаются они как день и ночь. В "Докладе о Вероятности Эй" мы имеем дело с классической ситуацией наблюдения наблюдающих за наблюдающими за наблюдающими. И - ничего не происходит. Представители разнообразных смежных миров пристально наблюдают друг за другом в ожидании событий. А событий все нет и нет. И не будет, не ждите. "Медитативная проза" - по аналогии с медитативной музыкой. Это вам не джаз и не рок-н-ролл, это нечто принципиально иное. Не хуже и не лучше, просто иное. Читателю приходится не столько сочувствовать и сопереживать героям или следить за логической цепочкой, выстраиваемой автором, сколько неспешно дрейфовать по волнам энергии, излучаемой текстом. И по мере сил ловить кайф от самого процесса. Недаром эпиграфом к "Докладу..." служит цитата из Гете: "Не ищите, умоляю вас, чего-нибудь скрытого за феноменами. Они сами есть свой собственный смысл".

Впервые "Доклад о Вероятности Эй" был опубликован на русском языке в 1992 году в сборнике "Неземные соседи" нижегородского издательства "Флокс" под названием "Доклад о Вероятности A". Особого резонанса эта вещь тогда не вызвала. Хотелось бы надеяться, что нынешний перевод А.Румянцева поправит дело, ибо текст, безусловно, стоящий. Может быть, многотысячные допечатки этому сборнику и не грозят, но в соответствующий академический курс я бы оба вошедших в него романа включил, не задумываясь.