Владимир Березин Андрей Лазарчук. Штурмфогель. - М.: АСТ, 2000 352 с.
В одном хорошем романе братьев Стругацких, который назывался "Попытка к бегству", герои - советский военнопленный, попавший в будущее, и встреченные им люди - говорят о нацизме. Они сравнивают с эсэсовцами охрану лагеря принудительных работ, и вот один наивный мальчик из коммунистического будущего говорит: "Да они не люди!"
- Ошибаешься, - отвечает ему пленный офицер, которому еще предстоит вернуться и лежать, всему в дырках от пуль, под равнодушными взглядами настоящих эсэсовцев. - Ошибаешься, - отвечает он. - Все дело в том, что они именно люди.
За последние десятилетия гитлеровская Германия в нашей литературе потеряла резкие очертания. Болваны Штюбинги сначала заменились на человечных и умных Мюллера и Шелленберга. Затем пришли иные герои.
Лилиана Кавани говорила о практически фрейдистском виде немецкой формы. Кстати, мелкие доморощенные нацисты застойного времени тоже ориентировались не на идеологию нацизма, а на эстетику этих мундиров из фильма Лиозновой. После привнесения щепотки оккультизма к этой тряпичной эстетике, после Пелевина и Сорокина, после многочисленных литературных опытов в жанре альтернативной истории мы окончательно поняли, что они - именно люди.
Пересказывать сюжет романа Лазарчука, где среди прочих героев главный - немец Штурмфогель, бессмысленно. В этом романе идет битва, там такая каша-мала, что пересказ будет сравним по длине с самим повествованием.
А битва эта - надмирная, в ней молотят друг друга Верхний мир, Небесный град, верхние и нижние силы, в то время как по полям Европы, пустыням Африки и джунглям Азии ползут непосвященные солдаты, горят танки и рушатся самолеты Нижнего мира. Чтение сводок с театра военных действий увлекательно. Герои придуманы хитро. Стиль изложения приближает шпионско-мистический роман к тому, что называется "литература". Битва кипит, как бульон с фрикадельками.
Причем посвященные разных национальностей протягивают друг другу руки - у них больше общего, чем антагонистической вражды. Отношения в их мистических сферах важнее, чем профаническая битва Востока и Запада с фашизмом. В них несть эллина и несть иудея.
Но сейчас речь идет о другом - о том, что не только приключенческие, но и фантастические романы наводнили положительные герои, что служат фашистской Германии. Они - такие же, как мы.
И внешне в каждом из них присутствует образ Владимира Владимировича Владимирова, он же Максим Исаев, более известный, как Штирлиц.
Штирлиц вообще является системообразующим персонажем - он подготавливает целую систему образов. Кстати, в середине романа один из персонажей произносит: "Вчера заходил Штирлиц - ну, который у Шелленберга по радиоиграм, - и предлагал выпить за победу. Был уже вечер, но все равно. Я даже не думал, что Штирлиц пьет. Не понимаю. Наверное, Шелленберг о чем-то догадывается". Так у Лазарчука Штирлиц наследует поступок героя давнего фильма "Подвиг разведчика" - все норовит выпить за нашу, видимо, победу. Правда, выпивка со Штирлицем всегда кончается головной болью.
А в конце романа в том самом бернском кафе, где вновь появившийся Штирлиц пытается отвязаться от женщины-математика, что в любви подобна Эйнштейну, немец Штурмфогель пьет с русским, не Штирлицем, правда, а Волковым, "поднимая рюмку на уровень глаз:
- Давай за тех, кто не дожил. По нашей вине┘
- За всех, - кивнул Волков.
И они выпили, прекрасно понимая при этом, что каждый из них имел в виду".
