Образ вора в законе

НАСТОЯЩЕЕ название этой книги - "Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти". Название длинное и в отсутствие ударений сколь многозначно-толкиенистское, столь и запутанное.

Здесь есть бараки,
долгие, как сроки,
Скандалы, драки,
карты и обман┘
Известная песня

Слово "кромешник" - более ясное. Мы его знаем из истории, мы его читали и у Пушкина: "Царь Иоанн искал успокоенья в подобии монашеских трудов. Его дворец, любимцев гордых полный, монастыря вид новый принимал: кромешники в тафьях и власяницах послушными являлись чернецами, а грозный царь игуменом смиренным".

Кромешник - это опричник. Слово "опричь" означает "кроме". К тому же это слово указывает на потустороннее свойство деятельности кромешника. Есть и известное выражение "тьма кромешная". Много чего есть в русском языке и русской истории.

Во времена Ивана Грозного жизнь за гранью, вечная жизнь, была ориентиром самого отпетого разбойника. Опричник же, пародируя монашескую жизнь, затея игру "на грани", был лишен надежды на прощение. Это понимал и он сам, и люди вокруг него. Общественное сознание и тогда и сейчас могло простить при жизни вора, с душегубом оно примирялось едва ли.

Роман О"Санчеса - как раз романтическая история душегуба.

Душегуба зовут Гекатор Сулла.

История знает много чего о человеке, именовавшемся Суллой. Он завалил трупами Рим, и его имя ассоциируется с проскрипционными списками.

Но сначала разберемся с географией. Вот она, родина героя, плавает в Атлантике, "с правого бока расположилась черная Африка, с левого бока Фолклендские острова". Вот столица Бабилон, столица республики президентской и тоталитарной. Новая Атлантида, одним словом. Тянется дальше цепочка легко узнаваемых метафор с проекцией на наше многострадальное отечество.

А вот и сам герой. Вот он дерется по трущобам, вот он в колонии, вот сидит, а вот его коронуют Большие Ваны, почти как Иваны, на их уголовное царство. Не по-бабилонски коронуют, по-нашему - с наколками да правилами. Кстати, что интересно, в "Кромешника" опрокинут весь блатной русский фольклор, то есть не сказки, а легенды зоны, с ее ворами в законе и пайками, с лагерным активом (который так здесь и называется) и вышкарями, с правилами поведения в камере и общаком, с печально известной исторической войной воров и сук.

И отправляется малолетка по жизни. Что есть у мальчика, так это нечеловеческая реакция, сильная память и безжалостность.

Потом он найдет клад (он часто будет находить клады, это вообще черта всех романтических повествований - найденный сундук), и на своем пути он не будет становиться настоящим мафиози. Он уже стал им. Кажется, в детстве. В заморской косметической клинике он сделает себе пластическую операцию, не помолодеет, а состарится.

Вернется на родину, подсядет снова. Займется рэкетом, станет главарем наркомафии. Говорится об этом глухо.

Вокруг Суллы воцаряется справедливость. Так вообще часто бывает при жесткой власти. И Гекатор Сулла - плоть от плоти бандитской власти. Потому что бандитские сообщества суть сообщества тоталитарные. Итак, мальчик становится главарем мафии. Говорится об этом глухо.

Его чуть не убьют - раз сто или двести чуть не убьют.

Таков сюжет. Но говорить о литературных особенностях не хочется, хотя в этом романе и есть сопливый конец, провисание сюжетных линий, когда концы не соединены, а забыты на других страницах, прямая речь уныла, стихи с изобилием заглавных букв, предваряющие главы будто в фэнтези, а герой про себя размышляет так: "С кем бы судьбой поменяться? И опять же бесполезно: любая биологическая особь суть мелкое копошение открытой системы в диапазоне пищеварительного тракта и половых инстинктов".

Написана книга лучше, чем многие криминальные романы, и поэтому гонять автора за такие дела не стоит.

Стоит думать о чрезвычайно интересном - об образе положительного разбойника.

Но тема благородных романтических разбойников, Робин Гудов да Дубровских, уже всеми обдумана. Отдать бедным, вы свободны, Маша. Все это уже было.

Есть романтик, что становится разбойником, а есть, наоборот, романтизация разбойника.

Вообще, такой текст обреч6н на ворох литературных ассоциаций. И не только на неизбежное сравнение с "Крестным отцом". Этих ассоциаций будут десятки. Ведь у главного героя есть даже свои Недотыкомки. Крохотные существа - птицесобака Вакитока и толстячок с волосами, собранными на затылке в конский хвост. Являются они герою время от времени, и кормит он их кровью из пальца.

Но есть похожий герой. Герой, придуманный Марио Пьюзо.

Но что нам до их крестных отцов.

Есть и свой крестный отец средневекового образца, придуманного Стругацкими давным-давно. "Его звали Вага Колесо, и он был всемогущим, не знающим конкурентов, главою всех преступных сил Запроливья - от Питанских болот на западе Ирукана до морских границ торговой республики Соан. Он был проклят всеми тремя официальными церквами Империи за неумеренную гордыню, ибо называл себя младшим братом царствующих особ. Он располагал ночной армией общей численностью до десяти тысяч человек, богатством в несколько сотен тысяч золотых, а агентура его проникала в святая святых государственного аппарата. За последние двадцать лет его четырежды казнили, каждый раз при большом стечении народа; по официальной версии, он в настоящий момент томился сразу в трех самых мрачных застенках Империи, а дон Рэба неоднократно издавал указы "касательно возмутительного распространения государственными преступниками и иными злоумышленниками легенд о так называемом Ваге Колесе, на самом деле не существующем и, следовательно, легендарном". Тот же дон Рэба вызывал к себе, по слухам, некоторых баронов, располагающих сильными дружинами, и предлагал им вознаграждение: пятьсот золотых за Вагу мертвого и семь тысяч золотых за живого".

Это почти точное описание отношений властей и Гекатора Суллы.

Но в романе Стругацких, помимо вечных вопросов, есть вечная романтика, исторический оптимизм. Герой Стругацких думал, что бы стало с Вагой Колесо на его коммунистической земле, и обрывал себя: "В том-то все и дело, что психология этих монстров - совершенно темный лес┘ Разобраться в ней гораздо сложнее, чем в психологии негуманоидных цивилизаций. Все их действия можно объяснить, но чертовски трудно эти действия предсказать".

Помимо желания увидеть во зле благо, свойственного русской литературе, есть желание увидеть в нем что-то эстетическое. Романтика, одним словом. Почти романтизм. И вот поют люди, не особенно вдумываясь в слова о том, как бросают тетеньку в набежавшую волну. И вот так же, не особенно вдумываясь, поют воровские песни. А потом братаются не только с этой эстетикой, но и с этими людьми.

Будто это и есть настоящее, мужское. Будто бы именно это замещает геологическо-хемингуэевскую романтику и романтику младших научных сотрудников, что была описана Стругацкими.

Между тем время шепчет в ухо каждому читателю: думай, думай. Но этот тихий шепот слушают редко.

И вот Пахан романтизируется, он превращается в подобие булгаковского Воланда, что хочет нагадить, а вот нет, все делает благо. И вот идут к бандиту на поклон, верят в его правосудие романтические люди, потому что лучше по совести, а не по закону. Лучше по понятиям.

И Воланд разбирается с доносчиками, ставит все на свои места, потому что Черту в нашей стране доверяют больше, чем правительству.

РОМАНТИКА? НЕ В ЭТОЙ ЖИЗНИ!

Романтика уволена -
За выслугой лет.
Всеволод Багрицкий

- Украл, выпил, в тюрьму. Романтика! - говорил герой одного фильма образца 1972 года.

А еще есть другой хороший безысходный фильм. Называется он "Холодное лето 1953-го". В нем хороша не меткая пальба, а именно безысходность. И есть там вор, живучий как кошка. Пахан-убийца. В такого я верю сразу. Робин Гудов и Дубровских - не вижу. Видел бы, рассказал.

А что я не одобряю, так это романтического пафоса. Украл, выпил, сел┘ Романтика. Наша недавняя история показала, что романтиков, что захотели стать разбойниками, отстрелили практически сразу. Потом отстрелили одноразовых стриженых мальчиков. Особого пути нет. Будущее оказалось как и везде, за мафиози в белых воротничках.

И тут надо заметить еще одну вещь - существует принципиальное отличие "Кромешника" от "Крестного отца". Пьюзо написал роман о том, что мафия - это коммерческое предприятие. О том, что оно хоть и управляется своими гражданскими и уголовными (без кавычек или с кавычками писать это слово - все равно) законами, но в основе ее жизни лежат законы экономические. Тот роман, о котором идет речь, написан о персональной судьбе, об убийце-одиночке, который абсолютно неорганичен своей организации.

Тут начинается извечная тягомотная байда - как у девушки с героем ее девичьих пока грез. Хочется и молодого, и чтоб жениться хотел. И что б с деньгами, и чтоб любил.

А Гекатор Сулла должен и людей пачками убивать, и мафией руководить, и Светония читать, и еще бедным помогать.

Ненужное вычеркни.

Пользоваться помощью Пахана тяжко. Дружить с Паханом гадко.

Кстати, Вагу Колесо завалил в Арнакарском порту народный мститель Арата, не простивший средневековому пахану того, что люди Ваги выдали его властям. "В нашей жизни не может быть друзей наполовину, - сказал Арата потом. - Друг наполовину - это всегда наполовину враг".