Страшная любовь

МИША проснулся, как всегда, от эрекции и долго лежал без сна, но бессонница нисколько не мучила его - он уже давно к ней привык. Он не то чтобы полюбил ее, но разработал ряд приемов, чтобы секунды не казались долгими, пустынными столетиями.

Ему очень хотелось дотронуться до лежащей с ним рядом в постели женщины. Любимой уже более шести лет, но он боялся потревожить Ее сон. В желании дотронуться или ощутить на себе прикосновение Ее кожи не содержалось страсти - ему просто хотелось сымитировать отсутствие одиночества, создать иллюзию совместного кровообращения, передать Ей свою любовь и получить такое же чувство в обмен. Иногда ему удавалось с чрезвычайной осторожностью положить свою горящую руку на прохладную поверхность Ее руки, на то место, в которое ему обычно вонзали в вену иглу капельницы. Когда Она переворачивалась, он очень ловко и легко, как ему казалось, убирал руку, представляя, что ладонь его - это пушинка, поднятая в воздух легким ветерком. Когда Она переворачивалась к нему лицом, он смотрел в темноте на легкое мерцание Ее матового в лунной иллюминации лица, пытаясь угадать, что Она видит во сне. Он сосредотачивал всю энергию своего мозга, стараясь передать Ей свою любовь, закрывая глаза и посылая в бездонной высоте внутреннего неба пучок света, который исчезал где-то в бесконечности и, подчиняясь его воле, отражался от жутко далекого небесного объекта, чтобы нежно войти невидимой, но материальной иглой в определенные клетки нервов любимого им создания. Иногда, чтобы еще более сократить секунды, он образовывал на внутреннем ночном небе гонимые ветром облака, причудливо менял их формы, струил сквозь них лунный свет и разбрасывал незнакомые для неба Земли созвездия. Более всего ему нравилось посылать в далекие пространства зашифрованные световые послания, которые, как он почему-то был уверен, принимались кем-то, кто часто посылал ему таинственные ответы.

Стараясь производить как можно меньше звуков, Банан встал, постепенно понимая свое местонахождение и состояние, и пошел в туалет. В туалете - а Миша всегда мочился сидя - мысли уже одержали победу над сновидениями. Если бы был ад, то свое сегодняшнее состояние он охарактеризовал бы как "неад".

Ворона крикнула четыре раза, обозначая близость утра. Почти сразу же другая ворона хрипло крикнула три раза, как бы споря с первой. Но Банан уже знал, что минуло четыре часа. Он вспомнил, как тогда, целую вечность назад, когда еще только началась эта страшная любовь, Она доверчиво прижималась к нему своим тоненьким, состоящим, казалось, из одних острых углов тринадцатилетним телом. Он помнил Ее чудные сияющие глаза, совершенно не осознающие своей всепобеждающей, блистательной красоты. Как две неземные прекрасные бабочки, они грациозно открывали и закрывали крылья сияющих черных ресниц. Ее лобок был едва обозначен шелковым пушком, и Мише проникновение внутрь этого божества казалось абсолютно невозможным. Но и бережный и осторожный петтинг нельзя было сопоставить со всем его предыдущим двадцатилетним сексуальным опытом. Миша был готов умереть в любую секунду.

Сейчас он со смертным сожалением вспоминал, как гнал Ее на другую постель, боясь, что свет может застать его с Ней. Он и тогда не спал всю ночь и слушал, как Она порывисто меняла позы, словно чуткий и неосознанно грациозный детеныш зверя. Прошли годы, прежде чем, опять-таки по Ее инициативе, он впервые проник в Ее тело. Она не получала внутривагинальный оргазм - только клиторальный. Тогда Миша еще только смутно догадывался, что в этом магнитном теле живет либидо начетырепятыхмужчины-наоднупятуюженщины - активной лесбиянки. Узнал он это от Нее только еще через несколько лет, и ад, в котором он до сих пор существовал, стал для него раем. Он сидел и писал эти слова на кухне после нескольких коротких минут забытья со спасительными отрывками сновидений на отвлеченные темы. От кофе и крепких сигарет его снова потянуло в сон...

Вечером Банан сидел на кухне и писал эти строки, а Ольга смотрела в комнате "Лолиту". Миша не мог смотреть этот фильм - он был оскорблением книги, хотя Айронс был подобран хорошо. А может быть, он просто не мог смотреть ничего на эту тему? И еще он думал о странном исчезновение физического влечения к Ольге. Был ли это приобретенный самоконтроль, действие таблеток или он начинал охладевать? На это должна была ответить постель, куда он решил вернуться, докурив сигарету. Он и Ольга, дочь Анны, - любовники, а Ольга - лесбиянка. Вот так. А теперь Анна обо всем узнала, узнала совершенно случайно, из-за чужого пьяного трепа, и это причинило Анне невероятную боль и послужило причиной его жуткого, просто фантасмагорического запоя. Он пробил блокатор, выпив за сутки не менее шести литров виски, причем врач потом сказал, что нормальному человеку и половины благополучно хватило бы, чтобы помереть, и даже написал в Швецию на фирму-производитель блокатора письмо, в котором предупредил, что они должны учитывать некоторые особенности российских потребителей.

Этот запой и привел его в родное 31-е отделение больницы имени Кащенко, где он познакомился с Мишаней Теребенковым, с которым теперь летит в Таиланд. А Она теперь жила с женой, и он оплачивал их квартиру, давал средства на жизнь, к которым добавлялась часть зарплаты жены ее любимой, так как Лена - так звали его соперницу - уже закончила институт и работала программисткой, получая приличную для молодой женщины зарплату. Она была старше его любимой и была Ею любима. Эта ситуация, когда Она любила одну женщину, переносилась Мишей гораздо легче, чем та, когда Она занималась сексом одновременно со многими женщинами, а иногда и в буквальном смысле слова одновременно с двумя сразу. Тогда Банан понял, что для него более неприемлемым было само постоянство, чем даже предпочтение ему другой. Теперь ему хватало и одной пятой Ее любви, и он считал это за рай. К Лене он испытывал теперь уже чисто человеческую симпатию, она действительно была хорошим, добрым, мягким и сострадательным человеком. Теперь Миша боялся только одного. Он боялся, что Она может разлюбить Лену и найти кого-то хуже как человека, но привлекательней как женщина. В этом случае его одна пятая могла бы превратиться в одну двадцатую или вообще свестись к нулю.

Было 5 часов 40 минут утра, Она еще спала, и спать будет еще долго, и надо бы пойти лечь снова и заснуть, но что-то толкало Банана зайти на кухню, поставить кофе, курить, прихлебывать и писать - привычку он приобрел во время развившейся депрессии, так как с этим невидимым собеседником он мог вести разговор, рассчитывая если не на понимание, то хотя бы на вежливое внимание.

Вчера, когда он приехал к Ней такой уставший и взвинченный после бессонницы и игры смесями различных препаратов, Ее рассказы о том, как Она, перебрав лишнего и построив трехэтажный домик из пива, мартини и джина, переспала с одной из своих лесбийских знакомых, резко сломали его настроение. Он пытался не дать Демону Ревности набросить петлю на тонкую шею своей души, но борьба эта осложнялась Ее продолжительными разговорами по телефону, в которых Она обсуждала все ту же тему. Это была та жизнь, которая принадлежала только Ей и на которую он не имел никакого права, кроме права любви. Он ушел на кухню, курил до тошноты и отсутствия во рту неба и языка, до сухости и опухания губ и в конце концов принял полтаблетки, а через какое-то время "догнался" и второй половиной "колеса". Облокотился о кухонный столик, положил вытянутые ноги на табурет и попытался "уехать", концентрируя внимание на горящем под сероватым пеплом кончике сигареты.

Потом, уже в постели, он говорил слова, которые подбрасывал ему на язык Демон. Демон кричал ему в ухо, чтобы он встал и уехал, хлопнув невидимой дверью, но Миша знал, что Она может справиться с его Демоном одним легким прикосновением любой части своего тела к носителю Мишиной души.

Она рассказывала, что поссорилась и позже помирилась с Ленкой, которая так нравилась Мише. Ему еще вчера стало страшновато, что Лена может не вынести таких - он решил налить себе еще кофе и включил чайник - ударов по сердцу. Мише казалось, что только его любовь смогла найти в себе силы выносить эти удары.

Спасала от этого страха только мысль о том, что Она была настолько уникальна, что любящие Ее не могли Ее не любить, как бы того ни хотели. Сейчас, когда он писал эти строки, постепенно стало формироваться чувство, что и в этот раз, как и в предыдущие, и в последующие, все будет "устаканиваться", подчиняясь ее такой расчетливой и непринужденной естественности. "Ну что тут поделаешь - так уж получилось. Ведь это вы любите меня, а вот я такая". И действительно. Ведь такая Она и была, и такой они Ее и любили. И пусть Она будет такой, лишь бы не заболела. Больше всего теперь Миша боялся, что Демон Равнодушия сможет заставить его Ее разлюбить. Лишить того чувства, которое заставляло Мишу жить в носителе своей души.

Миша понял, почему он огорчился из-за того, что Она переспала с другой девчонкой, и совершенно спокойно, как естественное, воспринимал ее связь с Леной. Лена для Нее была женой, и они жили в браке. При таком раскладе взаимоотношений Миша был любовником, а к "мужу" ревнуют обычно крайне редко. В данном же случае, переспав не с Леной, Она изменила не только Лене, но и ему, Мише. Через несколько остановок, уже выйдя из метро на Шаболовской и ловя такси, Миша пошел в своих размышлениях несколько дальше и понял одну очень для него важную и приятную вещь - он нащупал то, что их сближало, Ее и его. Это были сходные либидо. Когда Банан был молодым, он изменял своим "постоянным" на какой-то период времени девушкам в точности при тех же обстоятельствах, что и Она. Она случайно встретила мимолетную знакомую, спонтанно решили выпить пива, потом добавили, поехали с другой подругой, Аней, на квартиру Ани на Кропоткинской - Аня, кстати, была Ее второй любовницей, первой была армянка Манэ, тоже из одной с ней институтской группы. Там пили уже вино. После этого поехали к Ней, так как Ей хотелось блеснуть наличием квартиры и ее содержимым. Приятно было наличие пейджера, видака и телека JVC - взрослость. У Нее дома уже пили водку, а потом все три лесбиянки оказались в одной постели, и Она просто не могла не заняться сексом с той, с которой ранее у Нее секса не было. Новизна, сила либидо и опьянение заставили Ее пойти на риск и забыть о тех, кого Она скорее всего любила. По крайней мере Мише хотелось так думать. И он решил думать именно так.

(...)

Сразу стало легче. Понятней - и поэтому легче. Он позвонил Ей, но никто не подошел к телефону. Миша колебался: звонить еще или не звонить. Какой будет Ее реакция, если он позвонит, и какой, если нет? Он мог сбросить сообщение на пейджер, но Она ведь знала номер его телефона в отделении и могла бы при желании позвонить сама. Миша решил выдержать характер и не звонить. Реакция на звонок была практически предсказуемой, а вот реакция на не-звонок стоила того, чтобы ее узнать.

На следующий день он долго-долго лежал в ванне, пустив сверху душ, время от времени меняя его с горячего на холодный. "Разврат, разврат, разврат, разврат, разврат, разврат, раз в рат, тар в зар, ра зврат, разв рат, развр ат, развра т. Блуд, блуд, блуд, блуд, возжелать жену ближнего своего, возжелать, возжелать, лечь, переспать, трахнуть, вые....., е...., грех, согрешить, совокупиться. Бред какой-то" - но в мозгу продолжало крутиться. Потом он представлял, что ему изменяет жена, и пытался избавиться от чувства ревности и собственничества. Смог ли он радоваться за нее, если бы она получала от этого удовольствие. Если очень постараться и в уме, то вроде получалось, но к этому примешивалось уже опять что-то сексуальное, возникало желание, так как попахивало групповухой. То есть при мне можно, а скрытно от меня - нельзя.

(...)

..."Лолиту" Ольга не досмотрела. Она пришла к нему на кухню, и как-то само собой получилось, что Миша предложил заняться любовью. Он чувствовал усталость, и хотелось спать. Ольга согласилась - она тоже устала и чувствовала себя неважно. Днем она была у Лены, и от ее собак у нее опять обострилась аллергия. Миша пошел в ванную, где вымылся мужским гелем для душа, а Ольга пошла позвонить Лене, своей жене. Миша немного удивлялся своей отстраненности, нет, не безразличию, а спокойствию, как будто часть его смотрела на него со стороны. Он знал, что не боится мужской неудачи, "осечки". Так оно и вышло. Не было горячечной спешки и дрожи. Было спокойное и расчетливое получение физического наслаждения и такая же отдача, полноценный контроль над инстинктом продолжения рода с целью дать партнерше и получить самому максимально возможное наслаждение. Завязанные глаза и наручники были приятны только, когда Миша лежал на спине.

(...)

Мише было очень хорошо. Не так по-звериному остро, как в первый приезд из больницы, но очень. Проще и без комплексов. После перекура и легкого разговора Ольга пошла опять смотреть "Лолиту", а Миша писал эти строки и ел поджаренные ею в тостере бутерброды с ветчиной и сыром. На часах было 21 час 40 минут. Можно было принимать таблетки. Завтра утром Банан собирался вернуться в больницу.