Йейтс как проблема

У.Б. Йейтс. Видение: поэтическое, драматическое, магическое.
Пер. с англ. / Колл. пер.; сост. и предисл. Ксении Голубович. - М.: Логос, 2000.

Уильям Батлер Йейтс не был философом или публицистом, он был поэтом. У поэта надо переводить стихи. Мы же перевели его критическую и квазифилософскую прозу, лишь изредка просеянную стихами. Почему? Потому что поэтический перевод невозможен, пока не узнаешь, каков автор, каков его стиль, тон, голос, чего он хотел, "о чем" его поэзия, - но даже и тогда поэтический перевод необязательно получится; некоторые стихотворения невозможно перевести никак. Но что вполне возможно, так это внутри собственного языка создать "новое желание" чего-то такого, чего пока в языке нет.

Каким образом все это можно сделать? Биография? Критика? Но разве это дает место встрече? Самые точные факты - вялые отражения жизни безымянного N., не доносящие до нас того, чем он, собственно, замечателен. Встреча может произойти лишь в поле интересного или проблематического, когда то, чем человек занят в жизни, предстанет как настоящая проблема, пусть и неразрывно связанная с его именем. В поэзии нет проблем, а вот поэт - это проблема, поставленная языку, чувственности, реальности, разрешением которой может быть только произведение искусства. Не стоит придумывать, как подойти к поэту. Его проблематическое существует в критических статьях, написанных на разные темы, в попытках какой-то самоидентификации, рассуждения о жизни, об искусстве; благодаря главенству проблемы, перекрывающей даже слово, критическая проза может быть переведена. Именно на грани "поэта-как-критика" можем мы говорить о поэзии, которая сама - в молчании.

Выделение проблематического - задача составителя сборника прозы, а при многочисленности статей - еще и принцип монтажа, соединения "на самом интересном". Именно задаче выявления Йейтса как проблемы и был посвящен этот сборник, смонтированный из его статей и эссе различных периодов и на различные темы: от искусства до политики, от психологии души до истории и построенный вокруг его главной работы эссе-трактата Видение, в котором происходит сложное сплетение всех йейтсовских тем, подчинение их единой и строгой геометрии. И только в самом конце сборника мы подходим к проблеме перевода поэтической речи, заканчивая тремя пьесами (Страна сердечного желания (1894), Единственная ревность Эмер (1919), Чистилище (1939) и одним из самых известных его стихотворений Плавание в Византий (1928).

Какова проблема Йейтса? Почему Йейтс? Чем он интересен?

То, что Уильям Батлер Йейтс (1865-1939) - это удивительный случай творческого долгожития (от символизма до модернизма), творческой плодовитости (пьесы, стихи, проза, статьи, эссе, романы, автобиографии, политические речи (после освобождения Ирландии Йейтс вошел в сенат страны) и удивительной траектории взлета (лучшие стихи создаются именно в старости, вопреки всем романтическим концепциям творчества), - все это лишь слегка касается Проблемы, никак не проясняя ее. То, что это "великий" поэт, отец английского модернизма и его оппонент, - лишь намек на нее. Исходя из того, что мы читаем у него, действительная проблема Йейтса - это Время, в той своей особой интерпретации, которая требует, как ответа на себя, создания Произведения Искусства.

Всякая вещь и человек рождаются и умирают. Их жизнь претерпевает момент становления, накопления сил, когда они выступают во всей отпущенной им мощи (расцвет), после чего идет угасание сил, разрушение, упадок. Это угасание, или растрата тех энергий, которые, концентрируясь, образуют нерушимую целостность объекта, человека, мысли, и есть Время, постепенное угасание изначального порыва в последовательности сменяющих друг друга моментов. Это переводит проблему Времени в проблему Восприятия или Видения, поскольку именно восприятие движется импульсами; "юность" объекта соответствует свежести непривыкшего взгляда, а растрата во времени есть откат в привычное, не трогающее душу, стертое "внешнее" - в постепенное сокрытие зримости объекта, заволакивание широты и глубины Видения. Тогда именно практики ухода от внешнего, от денной или сознательной стороны бытия практики концентрации, усиления восприятия будут практиками сохранения и усиления импульса, желания, сжигающими Время как помеху на пути жизненных сил в их осуществлении.

Чем выше концентрация, тем больше внешний рассеянный, децентрированный мир отдается ее драматической силе, начинающей сдвигать его, овладевать им, пластически подчинять его себе. Такой общий сдвиг есть целостная, сначала медленная и слабая, а затем все более сильная и быстрая ритмизация, выработка единой пульсирующей линии, которой оказываются подчинены и вещи и люди и которая преобразует всякое сущее согласно своему движению. Это концентрация сил, где импульсы не растрачиваются во времени, а усиливают друг друга, их движение циклично, один передает свое движение другому и так по кругу или через центр ("змея держит во рту свой хвост"), возвращая себе свою силу. Это особая утонченная и мощная жизнь. Ей сопутствует то знание, что, вопреки кажущейся очевидности, всякий предмет, всякое обстоятельство жизни - это творение человеческого воображения, и воля, освобожденная от ненужной растраты во внешнем, может менять обстоятельства и реальные формы предметов, лепить мир по желанию, магически осуществляя себя. Всем правит самосохранившийся, тотальный импульс, ничем не остановленная жизненная сила, преобразующая мир из "безразлично реального", в такой, где каждый объект и все они вместе суть объекты желания, не останавливающие, а все больше разжигающие его. Это Вечность, которая нереальна, не нереальна, но суперреальна, избыточна, невозможно прекрасна, блаженна (=Рай). Это суперреальный галлюцинаторный великолепный Образ. Проблема Времени предполагает Вечную Красоту, как ответ на себя.

Йейтса прельщала не возможность элегических жалоб, а действительная практика получения этой утонченной рафинированной сверхмощной жизни, практика ритмизации и концентрации Времени, превращающая его в удары пульса или танцующих стоп, или практика получения Образа. С помощью различных наук - изучая алхимию, читая неоплатоников, ренессансных гуманистов, Каббалу, посещая всевозможные эзотерические общества, спиритические сеансы, беседуя с крестьянами о посещавших их видениях или о старых богах, употребляя наркотики, занимаясь магией, астрологией, исследуя древние обычаи благородного (т.е. презрительного) отношения ко времени, боли и смерти, выдерживание образа, а не реализация "себя" (самураи, древние герои, мудрецы, но также и хорошие манеры, выдержка), обретая друзей в разных частях мира, формируя многие страстные, полные различных эмоций отношения, Йейтс открывал и развивал в себе способность "видеть", его взгляд стал целой алхимической лабораторией по очищению, возгонке и усилению связи с Чистыми Образами. Тем не менее Искусство свое он называл "трагическим", видя его основой "конфликт" и "войну противоположностей", "водоворот горечи" или "жизнь". Почему?

Проблемы Времени не существует в Вечности, так же как во Времени нет запроса о Вечности, пока нет Проблемы. Только Проблема является полем перехода от одного к другому. Время становится Проблемой через Утраты и Скорби, чем сильнее их переживание, тем сильнее Проблема. На границах Видения - реальный мир, постигаемый как мир несовершенств и утрат и собранный в единое силой Печали или Меланхолии. Чем интенсивнее печаль, чем больше утрат, тем большее единство обретает отрицаемый мир и тем жестче требование обретения Видения, поворота в сторону Вечности, когда возобновится радостный проход единой пульсирующей линии. Вечность не утешает. Вечность не мирит со Временем. Она подталкивает восславить Утрату как некое высочайшее Обретение, перевернуть всю мировую логику, поменять все знаки и подчинить их, утративших свое обычное добро и зло, какой-то совершенно иной "безумной" правде - Красоте. Вечность - это смех над Временем. Вечность требует героизма. Поэтому, как свою, Проблему Времени ставят и решают лишь избранные - герой, святой, мудрец, влюбленный, дурак и поэт, эти относящиеся к вечности "точки зрения", те Маски, взглянув из глазниц которых человек может возвыситься над собой, обретая Видение.

Печаль, или труд скорби, и есть труд поэта, который должен уметь причинять боль, а Радость есть творимый поэтом Образ, восполняющий утраты и превышающий их, сверхпрекрасный, чистое Видение. Кто не умеет организовать маятниковое колебание достаточной силы, кто не умеет писать сразу дважды, не является поэтом. То, что не написано одновременно дважды, не является стихотворением. И Произведение Искусства потому является Ответом на Проблему Времени, что сохраняет его Проблематичность, Образ выступает Решением Времени и только поэтому может получать в нем бытие. Чем сильнее, жестче ставится проблема-условие, тем сильнее должен быть ответ. И неудивительно, что особой мощи Поэтическое мастерство Йейтса достигло именно в старости - когда стиль стал напоминать уже боевое искусство (стиль=стиллет). Точно так же жестче, кристальнее становится и работа проблематизации временного, обыденных идей и мнений, ведшаяся им в прозе.

Вновь и вновь из года в год Йейтс возвращался к одной и той же проблемной точке, организуя Сопротивление Времени. В прозе Йейтса обычное равенство реальности "А=А" преодолевается, раскачивается как маятник, окончательно происходит в трактате Видение, материалом для которого послужило автоматическое письмо (жена Йейтса обладала способностью впадать в медиумный транс, и тогда через нее с ним говорили незримые наставники, обучавшие поэта его символической системе). Трактат дает основы геометрии зрения, придачи импульса и его угасания, находящей свое выражение в человеческих типах и в исторических эпохах, которые Йейтс подробно анализирует, описывая Великое колесо, мировую схему, лежащую в основе реальности. На основе практик концентрации Йейтс обосновал идею перерождения душ, загробной жизни, выхода за пределы рождения в Вечность, встречи с божественным, создавая единый Образ мироздания, работая со Временем как со стихией жизни человека, законы которой тот должен познавать.

На руку Йейтсу играет то, что, с одной стороны, все это не какие-то интеллектуальные штудии по расширению возможностей литературы - это еще и реальный опыт, причем вписанный в традиции (от йоги до друидических практик), а с другой стороны - то, что Йейтс был удивительным образом одарен как поэт и говоримое им становится не просто содержанием, оно создает сам стиль - композицию, звучание его прозы.

Мы разбили тексты хронологически и тематически на девять глав. "Опыт пересказа" - глава, посвященная начальной работе Йейтса (пересказу) с устными свидетельствами и "странными" верованиями ирландских крестьян. "Опыт традиций" показывает метод работы Йейтса с письменными произведениями других поэтов и с устной поэзией фольклора, когда им выделяются "чистые" зоны сопричастности поэта "тайне". В главе "Литература как опыт" мы приводим три знаменитых рассказа Йейтса, где был найден подлинно "волшебный стиль" для передачи событий, но где также передавался реальный опыт посвящения, видений, через который проходил сам поэт. В главе "Опыт как литература" мы приводим статьи Йейтса, посвященные прямому, квазифилософскому, психологическому, физиологическому объяснению нереального, схожего с искусством, фантастического опыта. В главе "Творчество и современность" приведены статьи Йейтса, говорящие о его собственных задачах в искусстве, основанных на его мистических и магических изысканиях (статьи о театре, поэзии), а также о том, как он оценивает современное искусство в целом (его жесткая оппозиция надвигающемуся модернизму, делавшему Время своей основной категорией). В главе "Мысль и современность" - работа Йейтса с воззрениями трех человек философа, писателя и монаха, - которая приводит Йейтса к попытке размышления над жизнью и творчеством тех из образованных людей, кто мыслил и жил в соответствии с "суперреальным". Это получает развитие в главе "Политика и современность", где мы приводим две сенатские речи Йейтса, показывая, какую жизнь проживало его собственное слово в "реальности". Глава "Видение" - носит то же название, что и собирающий в себе все темы трактат. Последняя глава "Произведение литературы" - попытка перевода трех пьес и стихотворения Йейтса на русский.

Каждая статья - это возобновление, с нового места, с новой темы, критики времени и видения вне-временного, как основы творчества, мышления, поведения. Это нахождение той точки зрения, которая останавливает время, т.е., по сути, начало медитации, некой практики и политики мысли, которая пытается достичь невероятного приближения к чему-то до сих пор далекому, чего "никогда не может быть", но чего хочется помимо воли. Сама конечность статей ведет к победе времени, однако многоразовое возобновление работы, во имя момента вдохновения и концентрации, вновь и вновь обретение силы из одной и той же проблематической точки импульса - останавливает время, позволяя Йейтсу дотянуться до нас через эпоху.

Йейтс оказывается ближе нам, чем можно предположить. Критика Йейтса нацелена на мир современности, где несбыточное, то есть желанное, сверхреальное, вытесняется на самые дальние пределы, где внутренние силы жизни и смысла оказываются скованными государством, религией, моралью, ростовщичеством, наукой - всеми теми режимами существования, которые полагают "внешнее" (отчужденное) в основу существования, потребляя, используя и растрачивая силы воображения и жизни в своих целях. Во многих областях такая критика будет сходна, например, с критикой Мишеля Фуко, разделявшего эпоху "разума" и более яростную, основанную на личном достоинстве, внутреннем визионерстве, эпоху, оперировавшую сходствами, аналогиями, образами, а не тождествами. Но в отличие от Фуко, пронизанного духом спора, Йейтс сам был такой эпохой, и его первой задачей в современности было открытие видения, исполненного бес-смертных импульсов, тотальной зоны человеческого желания, а не картографирование его закрытости. Уильям Батлер Йейтс не был философом или публицистом, он был поэтом.