Листок из блокнота "папы" Хэма

ВЕЛИКИЙ писатель, великий композитор и великий спортсмен уже прошлого XX века довольно неожиданно оказались в одной связке.

Но не потому, что Эрнест Хемингуэй обладал коллекцией из полутора десятков пластинок и магнитофонных записей с музыкой Арама Ильича Хачатуряна. И не из-за того, что самый знаменитый американский бородач восхищался тяжелоатлетом Власовым. И даже не в связи с тем, что и Власов, и Хачатурян читали и восторгались книгами Хемингуэя. Ведь не было в конце 50-х годов в Советском Союзе ни одного интеллигентного дома, как, впрочем, и студенческого общежития, где бы не прочитали хоть одну его книгу или со стены не улыбался хозяевам и их гостям со своего портрета "Папа" Хэм, при этом озирая их исполненным грусти и всепонимающим взглядом. Можно сказать, что хрущевская "оттепель" создала питательную почву для создания культа Хемингуэя в СССР. "Папу" записали в свои святцы шестидесятники. Раз и навсегда.

Вот в этой-то обстановке и случилась та самая история, что неожиданно связала воедино всех троих наших главных героев. Прелюдией к ней стало проявление небольшого листочка бумаги. "Папа" Хэм вырвал его из своего блокнота, чтобы записать, как можно добраться к нему на финку (мини-усадьбу) "Ла Вихия", что находилась - и находится - неподалеку от Гаваны.

Этот листок из блокнота "Папы" по случаю попал в руки заядлого коллекционера автографов великих людей Юрия Петровича Власова. Он, долгие годы самый сильный человек мира, всегда был постоянным объектом внимания со стороны прессы. Поэтому один из наших отечественных журналистов, беря у Власова очередное интервью, кажется, для "Вечерней Москвы", обратил внимание, что в его знаменитой коллекции есть и автограф Хемингуэя, и в итоге написал, что Власов был лично знаком и даже дружил с автором "Старика и моря". Водило его рукой, по всей видимости, известное пристрастие писателя к спорту и особенно силовым его видам: боксу и тяжелой атлетике. Хотя хозяин автографа ничего такого интервьюеру не говорил.

Меж тем этот автограф Юрий Петрович заполучил, буквально осадой взяв дом человека, кому он и был некогда вручен самим "Папой" и который очень гордился сим обстоятельством, а потому немедленно ответил публикацией в журнале "Смена". В ней рассказывалось, как же действительно появилась на свет эта записка.

Итак, время действия - январь 1960 года. Место действия - отель "Гавана Хилтон" (ныне "Гавана Либре", то есть "Свободная Гавана") в столице Острова Свободы. Трое наших соотечественников в качестве делегации Союза советских обществ дружбы с зарубежными странами (ССОД) попали на Кубу одной из первых ласточек начинавшегося активного сближения Москвы и Гаваны после победы Фиделя и его революционных повстанцев над диктатором Фульхенсио Батистой в самый последний день 1958-го и первый день 1959 года. К первому юбилею кубинской революции и был приурочен визит ссодовской делегации.

В ее состав входили Арам Ильич Хачатурян, его супруга, тоже композитор, Нина Макарова и Владимир Александрович Кузьмищев, мой отец, тогда работавший в латиноамериканском отделе ССОДа. Он-то и рассказал в "Смене" о происхождении автографа.

К сожалению, в нашем семейном архиве эта статья не сохранилась. Но сохранился ее сокращенный вариант на испанском языке, сделанный для ряда издававшихся АПН журналов. На основе его, а также бесед с отцом и Арамом Ильичом постараюсь восстановить подробнее ситуацию, при которой появился этот автограф, поскольку в конечном итоге это привело к личному знакомству великого американского писателя и нобелевского лауреата Эрнеста Хемингуэя не с Юрием Власовым, а с великим русским композитором Арамом Хачатуряном (кстати, сам он считал себя именно русским композитором, хотя очень гордился, что придумал так называемый восточный музыкальный ключ).

Так вот, гаванский "Хилтон" той поры был сверхфешенебельным отелем из тех, что не слишком были знакомы советским гражданам. Каждый "Хилтон" - это всегда целый город со множеством магазинов и магазинчиков, ресторанов, кафе и баров. Он расположен в самом центре города почти у знаменитой на весь мир многокилометровой набережной Малекон, излюбленном месте прогулок гаванцев и приезжих туристов.

Мой отец, выйдя побродить да поглазеть на все это хилтоновское великолепие, неожиданно обнаружил в снующей вокруг толпе безумно знакомое бородатое лицо Хемингуэя. Тот стоял у одного из гостиничных магазинов и что-то объяснял бывшей с ним женщине. Вскоре она скрылась за дверями этого магазина.

Подойти к нему и заговорить, естественно, хотелось. Вот он, живой кумир шестидесятников. Его можно чуть ли не руками потрогать. С другой стороны, слишком хорошо были известны не всегда добрые слова Хемингуэя о нашей стране. Ведь он долгие годы считал и открыто об этом говорил, что, с его точки зрения, Советский Союз попросту предал испанских республиканцев.

Однако отец еще в Москве запасся именно на случай такой встречи первым двухтомником произведений "Папы", вышедшим в Союзе с предисловием советского литературоведа Ивана Кашкина. Его, кстати, сам "Папа" считал лучшим из своих переводчиков и интерпретаторов.

Грех было упускать такую возможность, и лишь только из магазина вышла та самая женщина и подошла к своему мужу (уже стало понятно, что это Мэри, его жена), к ним приблизился и отец. Но обратился не напрямую к имевшему довольно неприступный вид Эрнесту Хемингуэю, а к его спутнице: "Скажите, а это не Хемингуэй?"

Мэри посмотрела на мужа и ответила, что да, это именно он.

- Тогда не могли бы вы передать дону Эрнесто (разговор шел по-испански), что я привез из Москвы двухтомник с его произведениями.

Тут "дон Эрнесто" сам включился в разговор, но говоря куда-то в пространство: "Ну так и давайте его сюда".

- Да нет, - последовал ответ. - Тем более что Арам Хачатурян с женой приехали в Гавану вместе со мной и очень хотели бы с ним познакомиться.

Услышав о Хачатуряне, Хемингуэй на глазах утратил свою неприступность. Так Арам Ильич с женой и настойчивый советский парень получили приглашение на финку "Ла Вихия" с памятной запиской, как туда добраться.

Достаточно много знаменитых людей побывали у "Папы" Хэма на его финке. Она неоднократно описана, так что вряд ли стоит здесь особенно повторяться. Разве что рассказать, как в чисто американской манере ее хозяин с супругой прежде всего провели гостей по всему трехэтажному дому-башне и заглянули чуть ли не во все его уголки, что для людей советских было непривычно. В этой экскурсии Хачатуряна, правда, особенно удивила довольно большая полка со множеством книг, газет и журналов, находившаяся в туалетной комнате.

Потом Хемингуэй буквально потряс Арама Ильича, когда в какой-то особо дружеской и почтительной манере провел рукой по нескольким пластинкам и магнитофонным кассетам, стоявшим у него на одном из стеллажей в гостиной комнате и сказал: "Это ваша музыка, маэстро".

- А зачем она здесь? - видимо, от неожиданности самого факта, что у Хемингуэя есть записи его музыкальных произведений, как-то растерянно спросил Хачатурян.

Все, кроме композитора, естественно, рассмеялись. Сам же он, продолжая недоумевать, раза два-три повторил: "А что тут смешного? Почему смеетесь?" Вроде как посчитал, что здесь таится какая-то ну не насмешка, но подвох. Надо было знать почти детскую искренность Арама Ильича, чтобы понять - речь шла не о жеманстве эдакого большого артиста, а о естественной реакции: мол, как это так, нобелевский лауреат, почти небожитель, а я для него маэстро.

Потом хозяева и гости принялись за обед, во время которого много и долго говорили о литературе и музыке. О Кубе, России и об Испании, извечной любви "Папы".

В то время - при Франко - путь в Испанию был советским людям заказан. Поэтому рассказы Хэма о Мадриде, Барселоне, Севилье и Толедо все сидевшие за столом слушали, затаив дыхание.

Под них пили текилу. При этом гости удивили своего амфитриона классической манерой ее принятия. Он эту науку знал наизусть.

При расставании, как это водится на Кубе, чьи обычаи Хемингуэй чтил, мужчины долго похлопывали друг друга по плечам, а женщины расцеловались. Чуть не забыли подарить автору его изданный в Москве двухтомник, пару бутылок "Столичной" и, конечно же, армянский коньяк "из Еревана". Это Хачатурян подчеркнул с особой гордостью.

(Забавно, что когда несколько позднее "Папу" посетил Анастас Микоян - он прибыл на Кубу во главе первой правительственной делегации СССР -, то он подарил владельцу "Ла Вихии" "Столичную".

- А, хорошо, - сказал Хемингуэй, - мне это уже Арам и Володя подарили.

Тогда Микоян стал дарить армянский коньяк.

- О, это они мне тоже подарили. Хорошая выпивка!)

Вот так закончилась встреча двух титанов литературы и музыки XX века. Что же до истории с автографом Хемингуэя, то тут последнюю точку в очень элегантной (но не без легкого ехидства) манере поставил Юрий Власов.

Он, прочтя отцовскую публикацию в "Смене", немедленно подарил ему свою только что вышедшую книгу со следующим посвящением: "В.А. Кузьмищеву. Господи, за автографом "Папы" готов присутствовать на многих заседаниях, вроде тех, которые бывают у Вас (т.е. в ССОДе. - А.К.). Разглядывать румяных героев и нафталиненных старушек. Большое спасибо, Юрий Власов. Ноябрь 1964 г. Москва. А все-таки жаль отдавать. Признайтесь, я поймал Вас на слове?!"

Ну а на фотографии, которая сопровождает эту статью, сняты Хемингуэй с Хачатуряном и его женой на фоне знаменитой могучей сейбы. Не видны на ней лишь мириады кошек, живших при доме, но не в нем. Эта сейба была и остается одной из главных достопримечательностей финки "Ла Вихия", ныне ставшей музеем писателя.

В один из визитов на Кубу я подарил хэмовскому музею копию этой фотографии. Она вызвала у его сотрудников большое удивление. Как выяснилось, они даже не подозревали, что Арам Ильич Хачатурян и "Папа" были знакомы и случилась их встреча именно на финке "Ла Вихия".