Владимир КРИЧЕВСКИЙ ИМЕННО так - по последней строке закольцованного стихотворения Даниила Хармса - могла бы называться "круговая книжка", изданная Львом Шпринцем (концепция и конструкция) и Виктором Гоппе (рисунки). На самом деле она не менее точно названа по следующей (условно первой) строке: "Уж я бегал...".
Мне довелось писать о закольцованной книге - книге без обложки, без титульных страниц, без начала и конца (см. "Спинка как лицо обложки" в сборнике "Бухкамера: Книги и стихи", СПб., 1997). Статейка завершалась самообнадеживающей гипотезой: эта идея не настолько призрачна, чтобы ее кто-где-когда-нибудь уже не осуществил". И вот - осуществили: книга шелкографирована в "Московской студии" тиражом 25 экземпляров.
Обложки нет. Вместо титула - скромная полоска колофона вдоль корешка. Шестнадцать страниц-строф предусмотрительно лишены пагинации и скреплены проволочной спиралью. Книгу легко вывернуть "наизнанку" на любом развороте, так что любая правая страница может стать первой. Стишок (об этом позаботился Хармс) начинается с любой строфы. Чтобы страница не претендовала на абсолютное первенство, можно было бы пойти и дальше: либо дать колофон на отдельном неприкрепленном листке (бандероли, конверте), либо повторить его на каждой странице, как колонтитул.
Художник Виктор Гоппе известен как иллюстратор и издатель микротиражных книжек. В колофоне этой книги он несправедливо назван только автором рисунков. Ведь слова "вписаны" в книгу его же рукой, той же кистью и в той же вихревой манере, что и рисунки. Рисунки "растворены" в тексте. Или текст - в рисунках. Уверенно и без всяких кавычек можно сказать, что художник рисует своим почерком. С черными штрихами кое-где рифмуются синие и зеленые пятна. Не совсем подчиненные контуру, они беспроигрышно эффектны и, я бы сказал, типографичны. Все это, разумеется, в ритме бега.
Ох, уж он бегал, бегал, бегал - этот Хармс! Русские художники все еще вынуждены чем-то оправдывать свои трюки, "хохмы", смелые жесты. Самым распространенным и доходчивым оправданием служит какой-нибудь "сюр", "соц" или абсурд. Посему Хармс сделался едва ли не главным поставщиком материалов для книг художников и, калькируя "small press", маленьких прессов. На Хармсе частенько спекулируют, но он не виноват, что сам провоцирует общие места.
От этого упрека нашу книжку, к счастью, защищает то обстоятельство, что ее создатели не впали в литературщину (главную причину удручающей внеграфичности иных книг художников), но обыграли внутреннее устройство литературного произведения. Тут, надеюсь, отправным моментом была концепция Льва Шпринца: не сама перманентная хармсиада, а именно закольцованность.
Смею, однако, утверждать, что любая хорошая книга закольцована. Ее хочется читать снова и снова, причем начиная с любой страницы. Что говорить о таких чудесных книжках, как справочники и словари; после "Я" всегда идет "А" или какая-то другая буква. Повод для графического и пространственного эксперимента дает любая хорошая книга, и хорошо бы творческая энергия почаще расходовалась не на микротиражи и не поддающиеся тиражированию книгоподобные сооружения, а на просто книги. Тогда, впрочем, это будут никакие не эксперименты, а вещи, сделанные как надо. Книги художников померкнут перед книгами художников книги. Ничто, нигде и никогда не мешает последним становиться художественными шедеврами и "крутыми" вещами.
Дарья Гармоненко