Самолет с синими крыльями

А ты улетающий вдаль самолет в сердце своем сбереги… Фото Евгения Никитина

Я думал, мне каюк.

Весь месяц после похорон мамы у меня сильно болело сердце.

На днях, чтобы узнать примерную дату своей кончины, я пошел к врачу.

– Сейчас глянем, – сказал кардиолог.

Доктор был человек с широким, темно-коричневым лицом, немного раскосыми глазами. Я, когда гуглил его, обратил внимание, что он окончил Иркутский университет, кандидат медицинских наук, отчество у него было, кажется, бурятское.

Скажем, Бабжиевич.

Изучив историю моей болезни, Бабжиевич встал со стула.

В вертикальном положении врач оказался человеком невысокого роста, корпулентный, с фигурой борца.

– Сейчас я вас послушаю, потом мы сделаем кардиограмму, потом я буду несколько раз мерить давление.

В его словах было столько задора, что я понял: замер давления и кардиограмма это только начало, после мы станем приседать и отжиматься, а потом полетим на Северный полюс и совершим там несколько прыжков с парашютом.

Бабжиевич послушал меня через стетоскоп. Показалось, что на самом деле он послушал мое сердце, приложив свое ухо прямо к моей груди. И сумел как-то это скрыть от меня.

– Дыхание мягкое, везикулярное, тоны сердца ровные, пульс немного замедленный, – он сказал это с интонацией мастера, удовлетворенного шумом автомобильного двигателя.

Он ловко снял кардиограмму, посмотрел график и чему-то усмехнулся.

Я с тревогой смотрел на Бабжиевича.

– Сейчас я вам все расскажу, – ободряюще сказал Бабжиевич и очень быстро, одним пальцем стал набивать текст описания.

Закончив печатать заключение, он никак его не прокомментировал и приступил к замеру давления:

Цифры давления Бабжиевич от меня тоже скрыл…

Я со страхом ждал вердикта.

Раньше я уже имел дело с одним бурятом.

Тот был летчиком.

Мы летели с ним над тайгой на Ан-2.

Я сидел рядом с ним в кабине, на месте второго пилота.

Самолет, которым он управлял, только что выбросил в тайгу на пожар 12 десантников-парашютистов, вооруженных лопатами и ведрами.

Мне было жутко и захватывающе смотреть, как белые купола несет прямо в центр дымной, горящей красными углями тайги.

Но пилот десантировал пожарных, точно рассчитав скорость ветра. Парашютисты приземлись ровно рядом с кромкой пожара.

– Чтобы парням далеко не тащиться с инструментами, – сказал летчик, сделав круг над пожаром и помахав героям крыльями.

– Как же они обратно?

– Из тайги будут выбираться сами. Места для посадки здесь нет…

Летчик был в футболке, шортах и сандалиях.

На боковых окнах фонаря он приспособил полупрозрачные занавесочки с цветочками, чтобы солнце не светило. Можно было почувствовать себя на даче, если бы не его волевое лицо. Подобные лица я видел на фотографиях у японских асов-камикадзе, летевших бомбить Перл-Харбор.

– Хочешь порулить? – неожиданно спросил меня ас.

– Банзай! Банзай! – закричало что-то внутри меня, – а можно? А как?

– Все просто. Это же кукурузник, – оживился летчик.

При этом выражение его лица не изменилось совсем, он будто выпустил это оживление в виде небольшого и бесцветного облачка пара.

– Руль от себя, на себя, вверх-вниз, педали лево-право. Это не сложнее, чем управлять трактором.

Я медлил, летчик приободрил меня.

– Бери руль, а я буду тебя страховать, – летчик задернул слева от себя занавеску, чтобы появившееся из-тучи солнце не светило ему в глаза.

Я летал сорок минут.

Летал над тайгой, вдоль русла реки, которая затем впадала в Байкал, над тундрой и густым лесом, перелесками, над скалистыми берегами, запомнилось огромное болото, в которое вливались сотни ручьев, сверху это было похоже на гигантскую сердечно-сосудистую систему, только окрашенную бледным цветом.

Я был очень счастлив, что такая большая железная красивая птица с большими красными крыльями была послушна моей воле.

Я с торжеством вспомнил про продюсера фильма и оператора, с которыми я снимал документальный фильм о Байкале.

Когда мы сели в самолет, их пристегнули на ремнях над открытым люком, чтобы оператор снимал, а продюсер фотографировал.

Огорченный, что не участвую в аттракционе, я заглянул в кабину. Тогда-то летчик и предложил мне сесть на свободное место второго пилота.

«Теперь их жизнь в моих руках», – подумал я про продюсера и оператора.

– А можно резко вниз, а потом резко вверх? – спросил я.

– Валяй, – сказал летчик, не меняясь в лице.

Я резко развернул нос самолета вниз и стал пикировать на застройку, имеющую прямоугольный план...

Воспоминание пронеслось в моей голове, пока кардиолог печатал свое заключение.

– У вас брата летчика нет? – хотел спросить я Бабжиевича, но взял себя в руки.

В белом халате, малоподвижный, очень ровный… Мне показалось, что это не человек, а вылепленная из снега фигура.

– Еще раз опишите характер своих болей.

– Жмет, давит, колет. Иногда жжет. Иногда оно становится большим и желтым и не помещается в груди. Иногда такое чувство, как будто кто-то железной рукой сдавливает его. Иногда… – Я опять взял себя в руки и остановился. Я бы мог описывать симптом как закат или природы увяданья.

– По времени это сколько длится?

– Иногда коротко, иногда длинно. Последние три дня давит с утра до вечера…

* * *

Самолет пикировал, я увидел, что мы летим прямо на буддийский дацан.

Я посмотрел на лицо летчика, оно сохранило прежнее выражение – лицо аса, летящего на корабли Перл-Харбора.

Вскоре мы уже детально могли рассматривать архитектурные особенности дацана. Рассматривать загнутые вверх углы крыши дацана с высоты птичьего полета было восхитительной новизной.

* * *

– У вас новое сердце, стенты хорошо работают, – сказал Бабжиевич.

– А как же боли?

– Это кардиалгия. Вы знаете, что у вас должно болеть сердце, вот оно и болит.

– Да?

– Да. У вас даже рубцов не осталось после инфаркта. Ваши симптомы имеют психологическое содержание.

– Психосоматика?

Доктор кивнул.

* * *

Я потянул руль высоты на себя. Птица взмыла вверх.

– Пора возвращаться, – сказал летчик.

Я развернул самолет хвостом к солнцу и в этот момент увидел, что встречным курсом с нами летит точно такой же самолет, как наш, только с синими крыльями.

Когда мы поравнялись, в иллюминаторе я увидел маму, ее седые волосы, постаревшее, но очень красивое лицо, она ласково смотрела на меня и помахала мне рукой.

Мама летела в самолете прямо к солнцу.