Огонь как сумма искр

Александр Мелихов. «Испепеленный»: Роман. – Знамя, № 1–2, 2024.

Роман «Испепеленный», полыхавший в январском и февральском номерах журнала «Знамя», завершался картиной самосожжения автора:

«Я посмотрел вниз и увидел, что по ногам, словно по новогодним серебряным стерженькам, подымаются опоясывающие бенгальские огоньки, оставляя под собой серый осыпающийся пепел. Зрелище было настолько завораживающее, что я, почти привыкнув к жжению, не мог оторвать глаз от растущей кучки пепла и только удивлялся, что его оказывается так мало».

Начав листать с финала только что прочитанный текст, мы, наверно, подыграем тайному желанию Александра Мелихова: повернуть вспять реакцию горения, чтобы пепел на обратной перемотке снова стал серебристой камышиной или новогодним эскимо.

После почти трех десятков книг Мелихова, особенно после «Тризны» и «Сапфирового альбатроса», «Испепеленный» – это возвращение к «Исповеди еврея», точнее, прямое ее продолжение.

Герой сменил имя, по шкале толстовской трилогии перешел из «Детства» и «Отрочества» – в «Юность», уехал из казахстанского «Эдема» в Ленинград. Окончил физмат тамошнего университета, завел семью и продолжил свою «Исповедь».

Характер героя – вовсе не прямая функция «припухших детских желез», слияния с детской же топографией. В одной из рецензий «Исповедь» назвали «одним из самых воинствующих просоветских выступлений». За советские идеалы, утробное единство своего «Эдема» герой «Исповеди» Лева Каценеленбоген на каждой третьей странице пытается отдать себя, жизнь свою. И отдает здоровье (на каждой сотой). То ногу, то пальцы, то саму «зеницу ока»: в пороховых забавах казахстанской шантрапы он теряет глаз. И медленное отвержение, изгнание из рая, прорастание особенности – еврейскости – он с ужасом отмечает в себе, как герой современных фантастических киношек, когда ужаленный или укушенный пришельцами глядит на свои руки, ноги, тело, вытягивающиеся в Нечто. В страхе разглядывает прибавляющиеся еврейские черты.

В «Испепеленном» герой увлечен отношениями с женщинами, научной работой, карьерой. Но рождение, бытие и смерть сына вдруг показывают, что «Эдем» – не расширяющаяся, а пульсирующая вселенная. Большой взрыв-расширение-остановка-сжатие-коллапс. Причина коллапсирующей вселенной автора (и гибели его сына): невостребованность таланта. Само наличие таланта безапелляционно подтверждается цитатами из его произведений:

«Линолеум дымился под ногами, как искусственный лед, часы тикали вопросительными человеческими голосами, столы, стулья, пол, диван, горшки с цветами, хлам на столе, посуда на кухне перешептывались, сдавленно перехохатывались, гримасничали, елозили за его спиной, дверной глазок угрюмо наблюдал за ним, в соседней комнате толпились какие-то люди, которые то зловеще шушукались, то залихватски горлопанили, орда каких-то невиданных жуков ползла по обоям, все ожило и теперь жило своей, недосягаемой для его понимания, жизнью, и это он знал твердо: ничего ему не понять в этом хаосе, сколько ни вглядывайся, ни напрягайся, хаос будет только издеваться над ним. Он давно подозревал, что за внешним, зримым миром кроется какая-то тайная суть, и вот наконец эта суть обнаружилась».

Тексты Мелихова называли «шокирующими, мучительными». Что ж, «убивание скепсиса» приятным занятием не назовешь. Остается благодарить автора за попытку преодоления ужаса бытия – красотами словесности. За то, что из всех «огневых» вариантов (костры инквизиции, пионерские костры, пламя адское, «афтар жжот» и т.п.) рецензируемый роман завершает он самым красивым. Бенгальский огонь – напоминание, что при всей неизбежности смерти детство и Новый год все-таки были. Что огонь – это сумма искр. Каковые есть (по Книге Иова) образ «устремления вверх».