Вы поедете на бал?

Из какой же вы сказки? Густав Климт. Сказка. 1883. Музей истории Вены

А началось все с того, что Сергей вздрогнул и проснулся. Увидел себя в кресле, в комнате солнечно, газета на коленях. Видимо, задремал, читая. А почему вздрогнул? Не додумывая мысли, на волне какой-то смутной, захватившей все существо интуиции отыскал в кипе художественных альбомов, сваленных на рабочем столе, один, который не так давно зачем-то перелистывал. Ах, да! Вздумалось взглянуть на Сарьяна. В проекте был армянский ресторанчик, и столь напористо заданная некогда армянская нота тут бы не помешала. Тогда случайно взгляд упал на женский портрет рядом с пейзажем Сарьяна. Сейчас Сергей отыскал этот портрет специально. Необычайно выразительное, слегка надменное, красивое женское лицо. Поглядел, чья работа! Так и знал, что Сергей Мнушкин, но только поздний, вспомнивший о традициях, которые в юности с легкостью отвергал. Портрет писался под безусловным влиянием Серова, да ведь Мнушкин и учился у Серова в самом знаменитом московском училище.

Серова тянуло к еврейским женщинам. Он их писал с наслаждением и злой издевкой, как, впрочем, всех женщин вообще. Но еврейки все равно получались прекрасными. Экзотические цветы в российской чиновничьей раме. Вот и эта экзотична и засунута в раму страшноватого режима, что ощутимо в имперской помпезности – зеркалах и роскошных креслах. Муж, вероятно, крупный работник сталинского аппарата, пожелал, чтобы его красавицу изобразил «самый лучший» художник. Но не их тех, кто выслужился на писании вождей, митингов и броневиков, а с солидной и отчасти озорной дореволюционной репутацией. Годы и события поубавили озорства, но художник оставался на виду и время от времени выдавал натюрморты и портреты, все более красочные по исполнению. Это был возврат к Серову, но возврат отчасти вынужденный. Художник не открывал Америк, а только-только держал планку.

Впрочем, иные его сотоварищи ни о какой планке давно не заботились. Но тут же Сергей подумал, что были и такие странные личности – художники, которые в эти годы достигли немыслимых высот, удивляя мрачную Европу светом и радостью.

Влиятельный муж, должно быть, посулил художнику хороший гонорар. Но дело было не только в гонораре. Возникла надежда, скорее всего иллюзорная, что муж прекрасной еврейки, такой важный и сановитый, может от чего-то уберечь и не дать попасть в лагерь или помочь какому-нибудь родственнику, который там уже оказался. А ведь почти у всех кто-то сидел. В известном смысле страна состояла из тех, кто сидел и кто собирал им посылки. И это вплоть до самых верхов.

Потому-то надежда на помощь была иллюзорной – сам сановник не был ни от чего застрахован. Но человеку свойственно за что-то цепляться! Вот Мнушкин и зацепился, тем более что писать такую женщину было интересно. Захватывающе интересно!

...С чего Сергей взял, что эти женщины похожи? Вовсе не похожи! Внешне прямо противоположны друг другу! Та, что на мнушкинском портрете, спокойна и горделива. Вся в себе, задумалась, точно видит какой-то сон. А эта – резкая, неловкая, бурная, с изменчивым лицом то красавицы, то дурнушки…

Уже несколько дней со дня посещения одного солидного академического журнала Сергей пытался понять, кого ему напоминает увиденная там редакторша. Журнал несколько лет как благополучно загибался и вот наконец решился давать на своих страницах рекламу современного дизайна. Эта мелкая «уступка современности» едва ли сильно улучшила его положение, но редактору, вероятно, казалось, что совершен грандиозный прорыв, правда, не совсем ясно, с каким знаком.

Сергей привез в редакцию журнала, расположенного на Кутузовском, слайды со всяческими дизайнерскими штуками. Фирма, в которой он работал, готова была оплатить расходы на рекламу (на самом деле – копеечные). Требовалось обговорить некоторые детали.

В небольшой редакционной комнате, где бросалось в глаза отсутствие не только «европейского», но какого-либо ремонта вообще, Сергей, не колеблясь, подошел к женщине, что-то в углу читавшей. Ее лицо показалось ему странно знакомым. Сразу выяснилось, что он ошибся – дела, связанные с дизайном, вела другая редакторша, сидевшая в противоположном углу. Она восприняла ошибку Сергея с подчеркнутым неудовольствием. Уходя, он заметил в коридоре ту, к которой поначалу так лихо устремился. Она курила у лестницы, но сразу отбросила сигарету, точно каким-то чутьем поняла, что ему курение неприятно. Он кивнул, улыбаясь, и хотел вызвать лифт, но его понесло к ней помимо воли. Словно какой-то сильный штормовой ветер заставил его к ней подлететь. Тон его был легок и игрив. Он сказал ей какую-то банальность о том, что она напомнила ему девочку, с которой он в садике играл в песочек и прочие милейшие игры.

Он следил за ее мимикой – она взглянула вопросительно, потом поморщилась. Лицо было поразительно подвижным, живым, не загубленным чрезмерной косметикой. В том же легком тоне он продолжил:

– Вы поедете на бал?

Ее тихий голос его удивил.

– Не поеду! Нет нарядного платья и тетушки-феи.

Ее наряд… Старые джинсы, голубая футболка, вельветовые туфли на низком каблуке. Все такое типовое, дешевое, спортивное, а в облике все равно что-то абсолютно не современное, странно диссонирующее с одеждой.

– Так вы не Золушка?

Она осторожно, косясь, как птица, поглядела на него. Словно не решалась охватить его взглядом, увидеть его высокий рост, некоторую избыточную плотность, лысеющий лоб, живые еврейские глаза.

– Не Золушка. Из какой-то другой сказки.

Он подсказал:

– Спящая царевна?

Тут можно было помечтать об умопомрачительном поцелуе. Но она поморщилась.

– Давно разбужена. Все не нравится, бесит, злит.

– Может, Красная Шапочка?

Он представил себя изголодавшимся Серым.

Снова поморщилась.

– Ужасно труслива. Ни за что бы не пошла одна в лес.

– А если жена Синей Бороды?

И этот вариант был Сергею хорошо знаком. У него уже было пять или шесть девчонок, которые считались женами. А потом куда-то бесследно исчезали. И сейчас в его квартире обитала очередная «исчезающая» жена.

Тут она рассмеялась.

– Ну нет! Случись выйти за такого, сидела бы тихо и не заглянула бы не только в «тайную» комнату, но и ни в какие другие. Эта сказка не обо мне!

– Так что же о вас?

– Превращения! Помните сказки, где люди превращаются в животных, в цветы, деревья? Вот тут что-то близкое. Мне часто снится, что я дерево на краю поселка, у изгороди. Люди проходят, и я что-то хочу сказать. Но они не понимают этого лопотанья, шороха, свиста…

Сергей слушал ее с нарастающим удивлением. Легкий разговор превращался во что-то другое.

– Вы всегда так искренни?

– Лет десяти проснулась и сказала себе, что никогда не буду больше врать. Как врут родители, подруги, учителя. Тогда, наверное, и проснулась…

Теперь он глядел, недоуменно косясь, а она повернулась к нему подвижным лицом.

– А вам что снится?

– Мне? Не врать, да? Мне редко что-то снится. Устаю на работе. Дизайнер, как видите. Нет, все же снится иногда. Какая-то бледная тень в окне замка. Я такие проектировал для новых русских, в готическом стиле. А в детстве видел в Прибалтике. «Голубая дама» – так, кажется, это называлось в местных легендах. И вот снится, что эта призрачная особа из окна что-то мне пытается сказать. И я точно слышу, потом понимаю, а потом…

– Потом?

Сергей докончил весело и дурашливо:

– Потом я всегда просыпаюсь.

Она отвернулась и достала из сумочки сигарету.

– Не люблю, когда женщины курят.

Он сказал в ее духе – то, что думал. Но она раздраженно дернула подбородком и пошла от него по коридору.

Он догнал и представился:

– Мое имя – Сергей.

Она не повернула головы и ничего не ответила.

– Наташа! – закричал мужской голос, прежде чем она скрылась за дверью редакции. Он почему-то подумал, что голос позвал ее. Значит, ее зовут Наташей. И знакомство состоялось. Какие-то небесные или подземные силы были в этом повинны. Что-то им хотелось закрутить в мировом пространстве, и они оба, как две песчинки, попали в этот космический вихрь.

И вот на тебе – ходил и думал: откуда ее знает? Беседовал с шефом, проектировал дачу, проводил время с девчонкой из сказки о Синей Бороде, а все думал, ну откуда же? Если, конечно, отбросить версию о детском садике, куда он никогда не ходил. Воспитывался деревенской няней. Откуда же это неотвязное чувство, что видел? И вот теперь, отыскав портрет работы Сергея Мнушкина, понял, что отождествил этих совершенно разных женщин.