В экстремальных условиях глухомани

Попробуйте-ка пожить в такой деревеньке не десять дней, а хотя бы месячишко! Фото Владимира Захарина

В «Персидских письмах» Монтескье автор рассказывает о жизни в Париже с позиций приехавших туда «диких» или, лучше сказать, «наивных» персов. Как видим, используется прием, названный Виктором Шкловским остранением. Приемом этим пользуется и Иван Лубенников, замечательный российский художник, но также и талантливый прозаик. Книга его поздних рассказов, украшенная его мастерскими зарисовками, вышла уже после его внезапной смерти в 2021 году. Уже по моему обращению к «Персидским письмам» ясно, что автор вовсе не наследник деревенской прозы. Там о деревне писали люди, хорошо, с рождения, ее знающие. Там этого остраняющего видения мы не ощущали. А Лубенников – интеллигент, горожанин. Его городской герой в деревне выступает в роли всему удивляющегося «перса», особенно если речь о кратковременном пребывании, как в рассказе «Аким», где столичный журналист едет в северную деревню, чтобы побеседовать с местным художником-самородком. Или в рассказе «Дегунино», где герои-горожане едут в глухомань на рыбалку, и там их ожидает какая-то «иная» жизнь с иным пространством и новыми небесами. В обоих этих рассказах есть погружение в несколько даже фантастическую деревенскую реальность, бытовые приметы которой в результате подобного остранения поэтизируются и отрываются от прагматики.

Вот, вот! Рассказы автора о глубинке подернуты лирической ностальгией если не о счастье, то о покое, который горожанин мечтает обрести «на природе», в неторопливом общении с простыми людьми (часто за бутылкой), в колке дров, ловле рыбы, охоте и прочих «деревенских» удовольствиях. Но проступает и авторское сомнение в том, что там возможна постоянная полноценная жизнь. Недаром талантливый художник, а заодно и предсказатель старик Аким живет в почти уже вымершей деревне, изображая себя, кота с собакой и оставшихся односельчан. Таким образом он хочет сохранить память о них – еще живых. Его жизнь по-своему поэтична, но она на исходе. А в рассказе «Дегунино» наряду с постоянно звучащим откуда-то, словно с небес, пением, городской герой ощущает неистребимый отвратительный запах какой-то цветущей «горе-травы». Попробуйте-ка пожить в такой деревеньке не десять дней, а хотя бы месячишко!

И все же эти рассказы проходят скорее под знаком утопии, чем антиутопии, хотя венчающая сборник повесть «Сны Адама», чрезвычайно беспросветное, кровавое повествование о грядущей судьбе человечества, которая проносится в голове обитателя Рая – «первочеловека» Адама. Очень бы не хотелось, чтобы это мрачное пророчество сбылось в наши «просвещенные» дни.

Иван Лубенников. Рассказы последних лет. – СПб.: АНО «Свободные художники», 2022. – 294 с.

Она мне напомнила не только пушкинскую Машу Миронову, но и одну из тургеневских героинь, тоже простую и цельную, которой волевая мать до зрелости не давала прочесть ни одного романа. Вот и тут возникает вопрос, да читала ли наша Зина хоть какие-нибудь «романтические» книги, так она погружена в свое, местное, сельское, и так отчаянно пытается сохранить верность давно умершему мужу, хотя вроде и полюбила нашего героя. И дело даже не столько в нравственной убежденности, сколько, как кажется, во внутренней незрелости, непробужденной жизни сердца и души. Автор к этой «вязкой» душевной незрелости относится двойственно – и любуется, и несколько иронизирует. Более отточенно и художественно убедительно этот же сюжет «мужского» завоевания» сердца «капитанской дочки» дан в рассказе «Любовь», как мне кажется, лучшем в сборнике. На этот раз это дочь директора глухого сибирского лесхоза Любовь. В сущности – рассказ о «несовременной», особенно с «персидских», простите, городских позиций, любви. Герой, случайно занесенный из города в сибирский поселок, пленяется местной уроженкой и решает в нем остаться. Но местную Любовь не так-то просто завоевать.

«Инициация» героя сопряжена с угрозой для жизни, в особенности если учесть, что он не умеет ловить в порожистых реках рыбу, не приспособлен к охоте в дремучей тайге и даже искусством колки дров овладевает с большим напряжением. Но и сама героиня, новая «капитанская дочка», строгая и цельная, по матери – русская, а по отцу – тувинка, обладает горячим характером и бескомпромиссным сердцем. Герой встречает Любовь, когда она уже отбыла свой срок за убийство неверного мужа (впрочем, условный). И видимо, этим объясняется ее суровое равнодушие, которое он пытается растопить. Не пугайтесь, все кончается хорошо. Впрочем, остается только гадать, чем себя займет герой в этой глуши и не надоест ли ему красивая, но совсем внутренне неразвитая спутница. Такие сюжеты любил Пушкин («Цыганы») и Лев Толстой («Казаки»), но хорошо они не кончались.

Как видим, один из важнейших мотивов книги – мужское взросление или, лучше сказать, мужание, – в экстремальных условиях глухомани. Это главная тема в повести «Рядовой Пысь», где нелепый и наивный городской мальчишка проходит сначала через армию с ее «дедами», а потом и через сибирский дисбат, куда попадает из-за своей наивности. В начале повести он стыдится своей фамилии, возникшей из шляхетской, но потом в сочетании «Пысь Александр Аристархович» он ощущает «загадочную длину и неизведанность новой предстоящей жизни». Избавляется от глупого псевдонима «Соль» и писатель в повести «Соль», осознавший важность родового имени. Тема имени возникает и в автобиографической повести «Павла» о бабушке Лубенникова, представительнице дореволюционного купеческого рода. А для самого автора имя и фамилия, начальные буквы которых образовали монограмму, которой он подписывал картины (как и Орест Кипренский) и которая, кстати, воспроизведена в книге, – определили некий «национальный код», характерный и для его живописи, и для прозы.