Ваша жалоба принята к рассмотрению

Обиженные женщины становятся русалками. Кадр из фильма «Аквамарин». 2006

Она вошла очень тихо, спокойно так, будто бы даже равнодушно. Иван Константинович сразу напрягся. Не так приходят подавать заявление, совсем не так: кричат, рыдают, взывают к справедливости, причитают, украдкой вытирают слезы. А эта... Психованная, наверное, решил для себя Иван Константинович. Как бы ни на кого не кинулась. Или аферистка начинающая, еще не выучила, как на жалость давить и жертву разыгрывать. Таких Иван Константинович тоже повидал: приходят, жалуются, то студент-однокурсник преследует, то муж как-то не так пристает, то друзья фотографиями неприличными шантажируют. А сами-то ни кожи, ни рожи. Ясно же как день – внимания просто девкам не хватает, вот бегают, жалуются.

Еще и на дежурстве сегодня Олежка, молодой, наивный, нестрелянный. Вот сейчас она ему на уши и присядет со своими преследованиями-приставаниями, а Олежка нет бы сразу от ворот поворот дать: мол, дамочка, идите домой со своими глупостями – расчувствуется, все запишет старательно, в работу примет – а им, и если не повезет, то даже и самому Ивану Константиновичу, потом реагировать, разбираться и отчитываться. Получается, сама судьба заставила Ивана Константиновича пройти именно мимо входа в отделение именно в эту минуту – должен же кто-то наконец-то показать дурному новичку, как работать-то надо. Иван Константинович глубоко вздохнул, преисполнившись ответственностью, возложенной на него Вселенной, и уверенно прошагал к стойке дежурного, чуть не поскользнувшись по дороге – эта жалобщица еще и наследить успела, никакого уважения.

Пока Иван Константинович отвлекался на эти размышления, Олежка, видимо, уже успел задать стандартные вопросы, потому что, когда Иван Константинович тяжело облокотился на стойку, девушка мелодично сказала:

– На меня напал мой жених.

Ну точно, не подвела чуйка! Иван Константинович даже крякнул от удовольствия. Он ведь прям знал, он таких издалека видит, вертихвосток. Жених на нее напал, а сама стоит – ни синячка, ни царапинки. Платье легкое, не по погоде, на бретельках: и шею, и руки отлично видно – ни следочка. Девушка продолжила, и хоть с каждой секундой она все меньше нравилась Ивану Константиновичу, ее голос также с каждой секундой казался ему все более нежным и чарующим:

– Он пригрозил меня убить.

Иван Константинович стиснул зубы. «Как убьют, так и приходите», – так и вертелось на языке вроде как в шутку. Но нельзя, нельзя. Новые правила, этика-эстетика, теперь нельзя дуре сказать, что она дура, даже если она напрашивается. Вот чего она хочет? Чтоб Иван Константинович с ее женихом поговорил, раз она не может? Или чтоб Олежка, как собачонка, на коврике около ее двери дежурил? Отличная, кстати, идея, туда ему и дорога. Или, может, чтоб весь отдел вокруг нее ходил, как телохранители киношные? Ну не может полиция по каждому грубому слову в ружье подниматься. Вон Иван Константинович вчера тоже соседу сказал, что его шавку с балкона выбросит, если она еще раз среди ночи залает, так что ж, и к ней теперь охранника приставить? А ведь любому нормальному человеку понятно, что никакую собаку ни с какого балкона Иван Константинович выбрасывать не собирается.

– Это ваша первая жалоба на жениха? – перебил поток его мыслей Олежка.

– Вторая.

Тут Ивана Константиновича осенило: журналистка. Потому и голос такой поставленный, и уверенная такая, сейчас спровоцирует, на диктофон запишет, а завтра из каждого утюга будут говорить, мол, полиция плохая, грубят, работать не хотят, женщин обижают, в культуре не разбираются.

– А кто принимал первую, не вспомните?

– Почему же, вспомню, – в голосе отчетливо зазвенела улыбка, – Иван Константинович Полесов.

Девушка даже не повернула головы в сторону Ивана Константиновича, а вот Олежка тут же уставился на него и, кажется, даже моргать перестал. Через силу, не отрывая взгляда, только как-то выдавил:

– Расскажите, пожалуйста, подробности.

И она заговорила. Ее голос тек, затапливал, закручивал смертельным водоворотом и тянул куда-то на дно. Она все говорила, и говорила, и говорила, медленно, тягуче, рассказ ее превратился в опасную топь, ступишь – не вырвешься. Иван Константинович начал задыхаться, перед глазами встала пелена. Вдруг словно сквозь толщу воды послышался звонкий голос Олежки:

– Мы должны проверить место преступления.

Это было совсем не по протоколу. Но у Ивана Константиновича першило горло и слезились глаза, а еще он внезапно заметил, что уже давно куда-то идет, спотыкается, оступается, но идет. По насыпи, по траве, по чавкающему берегу. И не один идет. Иван Константинович покрутил головой, насчитал в сгущающихся сумерках человек 15, сбился. Целое сыскное мероприятие, все отделение околдовала, чертовка. И пострадавшая впереди, словно королева перед войском.

Наконец остановилась около небольшой речки:

– Здесь.

Очарованное войско безропотно ступило в воду. Зашарили руками, загомонили, осоловело заморгали. Иван Константинович выдохнул, грешным делом, решил, что перетопит их, ведьма проклятая. Девица, словно услышав, тут же прямо перед Иваном Константиновичем возникла. В лицо заглянула. Губы будто бы в улыбке растянула. За руку потянула, отводя вдаль от основной группы.

Иван Константинович наконец-то ее вспомнил. Приходила, не соврала. В этом же синем платье и приходила. Месяца три назад. И руки были, как платье, синие, все запястья захватанные. Испуганная была, плакала постоянно, слезы размазывала, говорила, убьет ее жених. Да кто ж так не говорит? Иван Константинович тогда сказал ей успокоиться, ночь подумать, приходить наутро с холодной головой – нечего молодому хорошему парню жизнь на эмоциях ломать. Она и ушла. И пропала. Совсем пропала, Иван Константинович даже как-то объявления видел на улице. Даже что-то беспокойное почувствовал – а нет, все же прав оказался, вот она, жива-здорова, понервировать просто родню решила.

– Нашел! – послышался испуганный звонкий голос. Иван Константинович поморщился: опять Олежка. Нехотя оглянулся, пригляделся. В полутьме со всплеском мелькнуло тело в какой-то синей тряпке, по рукам доплыло до берега.

Больше Иван Константинович уже ничего разглядеть не мог, ноги несли его все дальше, слушаясь течения и не подчиняясь разуму. Вскоре ничего и не осталось, кроме шелеста реки вокруг и бледной фигуры впереди. Иван Константинович лениво отметил, что в воду они зашли хорошо если по пояс, а с волос девушки так и льется вода. Что-то подсказало ему, что это наблюдение ему уже не поможет.