Двенадцатое заседание

Первое издание «Улисса» появилось на свет стараниями американки Сильвии Бич, владелицы легендарного парижского книжного магазина Shakespeare and Company. Фото Reuters

Не меньше сотни раз проходил он мимо этого благородного Дома, но щуриться через очки, чтобы рассмотреть горельеф, захотел только тем августовским днем, прикрывая за собой дверь после очередного заседания:

Античные люди устало опираются на остроконечные античные щиты;

Античные люди величественно сидят верхом на античных, вставших на дыбы конях;

Античные люди задумчиво провожают одинокого античного человека, бредущего прочь.

«Бреду-у-ущего… Бреду-ущего, – закуривал он и щедро обдавал себе стеклышки дымом. – Бредущего. Прочь. Человека».

Коринфские колонны («…И у нас было собрание… – бубнил он под нос. – …Вот в этом здании…») давно остались позади, но голос интерьеров следовал за ним по пятам, раздаваясь в голове назойливым эхо:

…наши литературные успехи – не только заслуга самой литературы, а в первую очередь результат того, что мы построили фундамент социализма…

…мы будем учиться у мировой революционной литературы, мы будем учиться у нее мастерству и пониманию всех интимнейших процессов, происходящих среди пролетариата и крестьянства…

…мы указываем эстетствующим писателям, не знающим великих дел и поэтому не знающим действительно великих людей, что они не могут найти в капиталистическом мире людей, подобных античным статуям!..

Чувствуя, что скоро сам уподобится статуе – не античной, но шадровской, – он решил не запрыгивать на трамвай, не ловить «рено», а прогуляться. Клетки мозга требовали молекул кислорода. День обещал быть особым, и, казалось, надо бы поспешить домой, не валять петрушку, но…

…уйти от Магнитогорска, Кузнецкстроя, уйти от великих дел нашей страны к «великому искусству», дающему маленькие дела, маленьких людей, убежать от бурного моря революции к застойным водам маленького озера и болотам, в которых живут лягушки!..

…нет, нельзя так, с непроветренной головой. Кроме того, подумал он, а вдруг – а вдруг? – слишком рано? Конечно, она должна была зайти уже, заглянуть и принести, вручить Анне Левоновне, сомнений (почти!) не осталось, но – в конце концов, город же. У городов есть свои способы задержать человека, особенно суетящегося. У больших городов – веер способов. Великий город: коллекция вееров. К слову, о веерах…

Вспоминая сирен с ее веера, заново рисуя каждую их деталь на доске своего воображения, прислушиваясь к голосам их, он поблагодарил урну за поглощенный окурок, свернул в подозрительно немноголюдный Столешников и неожиданно для себя самого понял, как мнимо обещанное, запланированное, как велик страх, что если не дать ходу вещей достаточно времени, то обещания и планы отправятся в тартарары.

…и Ленин, и лучший ученик Ленина, товарищ Сталин, всегда учили нас: не хвалитесь, не зазнавайтесь!..

Не успев опомниться, он вышел на Горького. Опомниться – это для других, не для него. Особый день. Особый город: способы задержать человека – излишне подбодрить нерадивого оператора хотя бы одной из многочисленных «рено», налить извозчику больше обычного, нагрузив ему заодно телегу с горкой, помочь старому усталому кирпичу осуществить давнюю мечту – пролететь мимо вывески «Сыр», нагнать много людей, больше, еще больше…

…метод пригоден для изображения маленьких, ничтожных, никчемных людей, их дел, мыслей и чувств – хотя эти люди могут завтра быть участниками великих дел…

…и еще больше людей – и «Главфруктвод», «Союзпечать», квас, морс, жара.

Он снял шляпу. Даже в летнем костюме – жара. Он расстегнул пуговицу пиджака и ослабил узел галстука. Жара.

«Прощальный подарок», писала она. Как я ей благодарен, что увидит ее сейчас только Анна Левоновна, – обмахивался он шляпой. – Как я ей, господи, благодарен!.. И все-таки, и все же, до чего хотелось бы знать…

– …потому что я вам не вру и отвечаю: разобрали. Смотрите. Так, а вам чего, товарищ? – спросило окаймленное красно-синим платком лицо «Союзпечати».

…мы являемся единственной литературой, которая дает правильный ответ народным массам всего мира на важнейшие для них вопросы, дает им правильный образ гибнущего капитализма и рождающегося социализма…

– Правду, – улыбнулся он.

– «Правда» – десять копеек. Ну, давайте же, не телитесь, проходите…

Сам не зная зачем, он обменял две пятикопеечных на газету, уткнул ее в карман пиджака и, толкаясь, добрел вместе с толпой до самого Сытинского, как вспомнил, что просвистел в своих грезах мимо универмага и других уважаемых мест, где продают товары хозяйственного назначения и где ему следовало бы купить Анне Левоновне мыло, которого она, груженная картошкой и прочими необходимыми для кухни овощами, не смогла приобрести.

…товарищи, нас товарищ Ленин и товарищ Сталин учили изгонять всякое комчванство, всякое зазнайство!..

Тут же перед Анной Левоновной, так для него старавшейся, сделалось совестно.

Однако возвращаться на Горького было жара и недосуг – не тот день, не тот час! – и практичное сознание быстро подсказало ему выход: принести Анне Левоновне извинения (не будут приняты), солидный остаток своего туалетного мыла, пахнущего цитрусом и для хозяйственных нужд годящегося целиком (будет принято), а также обещание раздобыть хозяйственного позже (будет с гордостью отвергнуто).

…только твердо стоя на этой почве, пролетарская революция может эту действительность преодолеть и противопоставить ей другую действительность…

«Товарищи, нас товарищ Ленин и товарищ Сталин учили изгонять всякое комчванство, всякое зазнайство!» Фото © РИА Новости

– Что творим-то, гражданин? Ведь люди кругом, в самом деле. Вон с колясками…

– Прошу меня извинить, товарищ милиционер. Я только что, понимаете, со съезда.

– А, литераторы… – сказал товарищ милиционер, окинул его хмурым взглядом с головы до ног, пошевелил густыми усами, признал писателя, махнул, как на черта неподдельного, и скорее ушел.

…когда я узнал, что они в концлагере, где их избивали фашистские дружинники, находили силы, читая «Бруски» Панферова, я чувствовал гордость за нашу литературу…

Оказавшись на Малом Пионерском, он снизу вверх посмотрел на свой дом, в который то спешил, то не спешил. Она уж, скорее всего, дошла, подумал он. Анна Левоновна, верно, суп варит. Куда у меня положили, интересно? Поверх бумаг. Больше некуда. Шутка ли: такая вещь – поверх моей рукописи… Анна Левоновна, думается, варит суп. Но каково совпадение! Есть в совпадениях нечто иррационально-зловещее, крадущаяся мысль о том, что всякий узор есть часть умысла, а умысел никогда не сплетется в пользу человека. А Анна Левоновна, поди, суп варит… Переминаясь с ноги на ногу, надел шляпу, обмахнулся «Правдой», решил: нет, не пойду пока – и отправился к пруду.

Постелив пиджак в тени лип, он сел у воды и закурил. Солнце вновь показалось из-за облаков, бросая лучи по блестящей патриаршей глади точно ему в стеклышки, мальчишки неподалеку дотягивались длинными палками до самодельных парусников, синицы деловито скакали по веткам. Хороший день, чтобы разгладить первую полосу «Правды»…

С’ЕЗД ЕДИНСТВА И СПЛОЧЕННОСТИ ПОД ЗНАМЕНЕМ ЛЕНИНА-СТАЛИНА.

Большевистская воинственность.

СООБЩЕНИЕ ТАСС. НОТА ПОЛПРЕДА СССР В ТОКИО МИНИСТРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ХИРОТА.

СОЗДАДИМ ВЫСОКОХУДОЖЕСТВЕННЫЕ, ПРОНИКНУТЫЕ ДУХОМ СОЦИАЛИЗМА ПРОИЗВЕДЕНИЯ.

СООБЩЕНИЕ «НИЦИ-НИЦИ» ОБ ИЗВИНЕНИИ МАНЧЖУРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА.

О республиканских и местных органах Народного Комиссариата Внутренней Торговли.

Список арестованных советских служащих КВЖД.

Фашистская гувернантка инструктирует Варшаву.

…и вспомнить, как делаются бумажные кораблики.

Выплавка металла за 21 августа

                      (в тоннах).

                                   Чугун.            Сталь.

План.                        31. 000           28. 500

Выплавлено.           30. 304           28. 504

% выполнения                97,8                100,0

Сложное устройство типографии и отдельно взятых печатных станков, покупательная способность каждой из десяти потраченных копеек, консистенция, ингредиенты, химические свойства супа Анны Левоновны и значение его для мировой кулинарии – о чем он только не думал, мастеря судно из малопригодной для того газетной бумаги, но обратного пути уже не было.

…средний французский писатель в смысле формы пишет, по меньшей мере, не хуже нашего очень хорошего писателя. Французский или английский рабочий тоже владеет лучше инструментом, чем наш новый рабочий, который только три-четыре года работает за станком…

Опустившись на воду, серая лодочка начала обмякать под тяжестью свинцовых букв. Он решил не смотреть на ее агонию и пойти наконец домой.

…как неводом ловить дредноуты…

Анна Левоновна прекратила греметь крышками кастрюль и, сопровождаемая запахами моркови, свеклы и укропа, вышла с кухни его приветствовать.

– Добрый день, Анна Левоновна, дорогая…

– Степан Семенович, подождите, пока не забыла. Сейчас, сейчас… Кхм… Звонил Александр Францевич, просил передать, что, значит, стихи Диккенса придется вам сдать пораньше, собрание сочинений в графике сдвигают. Кажется, так…

– Анна Левоновна, куда бы я без вас! А… Заходил ли кто?

– Да.

– Кто же?

– Леонид Рудольфович.

Шляпу он повесить успел, а пиджаком едва не промахнулся мимо крючка.

– А как же Мария…

– Нет, – неожиданно твердо ответила Анна Левоновна. – Леонид Рудольфович сказал по этому поводу изрядно. Степан Семенович, я уж не буду передавать всего для вашего же блага, но… В общем…

– Понимаю. Он что-то оставил?

– Да, у вас на столе.

– Хорошо, спасибо.

– Сказал, что поначалу чуть было не выбросил, со злости-то, но как узнал, что там, так не посмел. В память о дружбе, сказал, отнес, хоть дружбы теперь уж никакой и нет. Так и сказал. Вам, дескать, понадобится обязательно.

– Ясно, Анна Левоновна, ясно…

– Степан Семенович, суп я поставила. Вам что-то еще надобно?

– Спасибо, нет, ничего.

– Я позвоню пока?

– Да, конечно, Анна Левоновна.

…очень многие наши писатели, слыша о заграничных новинках, с нездоровым интересом спрашивают: «А нет ли тут великого ключа к искусству?..»

Анна Левоновна – спасибо ей за прохладную деликатность, с которой она игнорировала всякие сообщения о его личной жизни, – принесла стул и уселась в прихожей рядом с телефоном, а он закрыл за собой неподатливо-неисправную дверь кабинета и подошел к письменному столу.

Весь день ему казалось, что долгожданный момент выдастся по-детски волнующим, проникнутым ощущением открытия, призрачного горизонта, чуда за углом, однако он оказался полным взрослой осознанности, почти рутинным.

…за границей появилась книга в восемьсот страниц, в которой нет ни запятых, ни точек…

Закурив, он убрал в сторону вернувшиеся к нему «Возвращение на Итаку» и «Ост-Индию». Так у него не стало Маши и Лени, но появилась солидно выглядящая посылка, завернутая в плотную фиолетовую бумагу с пропечатанными на ней цветами-колокольчиками и приклеенной желтой карточкой: Bons baisers de Paris.

…больше восьмисот страниц посвящено одному дню героя…

Он надрезал оберточную бумагу специальным ножом и увидел обложку – лазурную, как берег, с которого она и прибыла, – избавился от упаковки, мысленно поблагодарил исчезнувшую Марию за подвиг и открыл раннюю страницу:

THIS EDITION IS LIMITED TO 1000 COPIES:

100 COPIES (SIGNED) ON DUTCH

HANDMADE PAPER NUMBERED FROM

1 TO 100; 150 COPIES ON VERGE

D’ARCHES NUMBERED FROM 101 TO 250;

750 COPIES ON HANDMADE PAPER

NUMBERED FROM 251 TO 1000.

№ 34

Далее следовал автограф, в котором только и сумел он разобрать, что первая буква имени идентична той же букве у фамилии.

…«А может быть, это то новое искусство, что рождается из хаоса?»...

Аккуратно, стараясь ничего не испортить, он принялся надрезать первую главу и вдруг поймал себя на том, что будто бы подступается к «Сказкам Кота-Мурлыки», третьего дня выучившись чтению.

…куча навоза, в которой копошатся черви, заснятая кинематографическим аппаратом через микроскоп…

Он отложил ножик, ткнул окурок в пепельницу и снял очки. Как можно тише, чтобы Анна Левоновна не услышала из-за поскрипывающей, самовольно открывающейся двери, он произнес официальным тоном:

– Ваше выступление, товарищ Радек, подошло к концу. Далее слово будет предоставлено китайской писательнице Ху Лань-чи. А теперь – перерыв.

…эта литература, которую мы с вами создаем, будет великой литературой любви ко всем угнетенным, ненависти к эксплоататорскому классу, решительной борьбы с ним не на жизнь, а на смерть, любви к женщине, которую сделаем товарищем, любви к тем цветным расам, которые были изгоями человечества…

– Я сказал: Ху Лань-чи…

…в эту литературу мы вложим душу пролетариата – его страсть и его любовь, и это будет литература великих картин, великих утешений, это будет литература борьбы за социализм, литература победы международного социализма!..

– Я сказал: пе-ре-рыв…

С этими словами он дорезал толстую голландскую бумагу, надел очки – и мутные черные пятна превратились в буквы:

Stately, plump Buck Mulligan came from the stairhead, bearing a bowl of lather on which a mirror and a razor lay crossed. A yellow dressinggown, ungirdled, was sustained gently behind him on the mild morning air. He held the bowl aloft and intoned:

– Introibo ad altare Dei.

Предательская дверь, благодаря заботливо организованному Анной Левоновной сквозняку, распахнулась полностью:

– …да, я так и сказала: я хочу. Да.