Пограничник между жизнью и смертью

Швейк – гиперфилологический гений: к любой ситуации он мгновенно подбирает анекдот или притчу. Фото Стива Коллиса

Йозефа Швейка объявляет воплощением Гермеса сам Ярослав Гашек. В сцене возвращения Швейка в свою роту, после того как он исполнил замечательный пеший анабасис по окрестностям Чешских Будейовиц, следует описание:

«Бравый солдат Швейк держал руку у козырька, и это очень шло к его совершенно довольной, беспечной физиономии. Он выглядел как греческий бог воровства, облеченный в скромную форму австрийского пехотинца».

Швейк и плутовское амплуа

Гермес – один из самых известных мифических трикстеров. В греческой традиции его лавры по части плутовства могут оспорить только Одиссей и Сизиф. Но они не боги, а смертные, так что первенство все равно за Гермесом.

Правда, у Гермеса есть и черты культурного героя. Он, в частности, изобрел лиру, но затем вручил ее Аполлону, отказавшись от музыкальной карьеры. Примерно так же и Швейк на протяжении романа проявляет неожиданные таланты, но сам не придает им никакого значения.

Первый подвиг юного Гермеса – похищение быков Аполлона. Швейк повторяет это деяние несколько раз, добывая для своего поручика то собаку, то курицу, а также участвуя в покупке коровы в качестве квартирмейстера (тут, правда, непонятно, кто кого обманывает).

При этом плутовские уловки Швейка куда разнообразней. Симуляция болезней. Перекраска собак и подделка их родословных. Странный способ догонять свою роту, направляясь в противоположную сторону (кстати, Гермес – бог перекрестков). И вообще множество способов дурачить разнообразное начальство.

Атрибуты Гермеса – жезл-кадуцей, обвитый змеями, и колонна-герма – несут очевидную фаллическую символику. Швейк не то что ходок по женской части (в романе эта тема почти «не раскрыта»). Но при случае он может заменить любвеобильного поручика Лукаша и удовольствовать самую взыскательную из его подруг. Еще раз Швейк замещает поручика фигурально – когда берет на себя вину за сексуальные домогательства к замужней даме Этельке Каконь в Кираль-Хиде.

У Гермеса есть и черты шамана, посредника между богами и людьми. Он провожает в Аид души умерших. Это единственный из олимпийских богов, кому позволено бывать в подземном царстве. Это всеобщий посредник, умеющий справиться даже с трехглавым псом Кербером и псами Гекаты.

Швейк в мирной жизни – торговец собаками. На службе у фельдкурата (полкового священника) он может справить литургию в качестве служки-министранта, обеспечить все необходимое для соборования, разыскать утраченный походный алтарь.

Швейк на грани двух миров

В целом же связи Швейка с загробным царством обширны и многообразны. Во многих его анекдотах речь идет о жизни и смерти; самый наглядный из них – это история о злосчастном телеграфисте Юнгвирте и депешах с того света.

Нельзя не отметить и восхитительный эпизод Большой игры в «Столетнем кафе»: действующие лица – жестянщик, угольщик, трубочист, мостовщик и трактирщик; герой, оставшийся в многомиллионном выигрыше, сходит с ума.

Напомним, что сам Швейк угодил в сумасшедший дом благодаря загадке, заданной судебным психиатрам: «Стоит четырехэтажный дом, в каждом этаже по восьми окон, на крыше два слуховых окна и две трубы, в каждом этаже по два квартиранта. А теперь скажите, господа, в каком году умерла у швейцара его бабушка?»

Загадка эта не столь абсурдна, как кажется, если допустить, что она восходит к древнему мифу, известному хеттам и финикийцам. Кузнец Кусар-и-Хусас строит дворец для громовержца Балу и уговаривает его сделать в нем окно. Балу сначала противится, затем соглашается. Именно через это окно громовержца настигает смерть, посланная владыкой преисподней Муту.

В доме, описанном Швейком, 36 отверстий, не считая дверей. По мифической логике, столько же раз туда могла проникнуть смерть. Пусть для отгадки данных недостаточно, согласимся тем не менее, что сама задача имеет смысл.

Загадка приобретает дополнительный смысл, если вспомнить о пражском обычае дефенестрации – казни политических деятелей через выбрасывание из окон (известно четыре исторических эпизода – в 1419, 1483, 1618 и 1948 годах).

Кстати, в романе есть параллельный эпизод: история Боушека из Либани, которого Швейк называет гидрой. Этого Боушека «восемнадцать раз за вечер выкидывали из пивной «Экснер», и всякий раз он возвращался обратно – дескать, забыл трубку. Он лез в окна, в двери, через кухню, через забор в трактир, через погреб к стойке, где отпускают пиво, и, наверное, спустился бы по дымовой трубе, если бы его не сняли с крыши пожарные».

Напомним также, что в речах фельдкурата Каца рисуется образ прогрессистского ада, где души грешников кипятятся в автоклавах и крутятся на вертеле с электроприводом. А повар-оккультист Юрайда проповедует, что «форма есть небытие, а небытие есть форма», рассуждает про «ужас нерожденного» и переселение душ.

Впрочем, по этой части есть что порассказать и самому Швейку:

«Один индийский император после смерти превратился в свинью, а когда эту свинью закололи, он превратился в обезьяну, из обезьяны в барсука, из барсука в министра. На военной службе я убедился, что в этом есть доля правды. Ведь всякий, у кого на эполетах хоть одна звездочка, обзывает солдат либо морской свиньей, либо другим каким звериным именем» и т.п.

Отметим и пребывание Швейка в сумасшедшем доме, где ему очень понравилось:

«Там сидел даже беременный господин, который приглашал всех на крестины. Много было там шахматистов, политиков, рыболовов, скаутов, коллекционеров почтовых марок, фотографов-любителей... Сошелся я там и с несколькими профессорами. Один из них все время ходил за мной по пятам и разъяснял, что родина цыган была в Крконошах, а другой доказывал, что внутри земного шара имеется другой шар, значительно больше наружного… Те несколько дней, что я там провел, были лучшими днями моей жизни».

Все действие романа происходит в пограничной ситуации, в своеобразном лимбе, между жизнью и смертью. Герои уже оторваны от мирной жизни, но еще не вполне окунулись в военную, потому что до передовой они так и не добираются.

Швейк и алхимия

Гермес имеет отношение и к богатствам земных недр. Прямых изображений рудокопов или геологов в романе нет, если не считать воинственного сапера Водичку.

Но в швейковских историях, кроме уже упомянутого угольщика-картежника, фигурируют еще один угольщик (фаталист Франтишек Шквор с его бессмертным девизом «Пусть будет как будет, ведь как-нибудь да будет…»). Шахтер, избивший инженера «один на один, без свидетелей», да к тому же устроивший себе алиби. Литейщик Адамец, выпивший по ошибке соляную кислоту. Колодезный мастер, имеющий двойника-часовщика. Сторож каменоломни, неосторожно обращавшийся с динамитом. Жестянщик Покорный со своей удивительной манерой вести диалог («Купались ли вы в этом году в Мальше?» – «Нет, не купался, но зато в этом году будет хороший урожай слив»).

Упоминаются также коллекция минералов из школьного музея, технология изготовления костяного угля для сахарных заводов (отдельно из солдатских и офицерских костей), способ приготовления железистой воды из старых подков и т.п.

Гермес – толкователь снов и покровитель гаданий. Швейк охотно разъясняет сновидения и истолковывает чужие поступки, хотя по части прогнозов его затмевают повар Юрайда и старший писарь Ванек, скептический пророк, все знающий наперед.

Гермеса отождествляли c Асклепием и египетским богом врачевания и поэзии Имутом. Врачей, по большей части военных, в романе немало; самые видные представители этого сословия неплохо совмещают медицину и поэзию. Это враг симулянтов доктор Грюнштейн из госпиталя при гарнизонной тюрьме и «врач военного времени» Вельфер, отправивший кадета Биглера в холерный барак. Первый весьма речист и способен на поэтические сравнения; второй «издал несколько сборников весьма приличных стихов в Вене, Лейпциге, Берлине» и печатался в германском журнале Simplicissimus.

Сам Швейк со знанием дела рассуждает о способах симуляции разнообразных болезней, отлично умеет общаться с военно-медицинскими комиссиями и судмедэкспертами, а также то и дело выстреливает самыми неожиданными сведениями: например сколько волос на голове у среднего человека.

В романе фигурирует множество аптекарей и химиков-любителей, что вплотную приближает нас к алхимии, вотчине Гермеса.

Сам Швейк, по собственному признанию, обучался когда-то аптекарскому ремеслу. Недаром даже собак он перекрашивает разведенным ляписом («камнем»), а чтобы придать им сил, кормит их мышьяком в лошадиных дозах.

Выведен в романе также «живой склад всяких ядов»: симулянт, который, чтобы избежать военной службы, «пил сулему, вдыхал ртутные пары, грыз мышьяк, курил опиум, пил настойку опия, посыпал хлеб морфием» и т.п. Добавим к нему в пару венгерского гонведа, который опочил, выпив денатурат из банки с заспиртованными гадами.

Писарь Ванек в мирной жизни – владелец аптекарского магазина. Упоминаются также аптекарь Кокошка, составляющий целебные смеси для коров. Пан Малек, навязчивый владелец лаборатории по исследованию мочи. Безвестный чудак-аптекарь, собравший целый музей старых горшков.

А также жандармский поручик – специалист по одорологии, который с одного выдоха может определить, что подчиненный пил «ром, контушовку, черт, рябиновку, ореховку, вишневку и ванильную». А также вольноопределяющийся Марек, который в бытность редактором журнала «Мир животных» открыл целый бестиарий фантастических монстров: кит сернистый, нетопырь заморский, пачуха оленья раздражительная и т.п.

Сам Швейк легко превращает вино в воду (залпом выпивает бутылку коньяку, уверяя подпоручика Дуба, что это железистая вода). Упомянем также дедушку-полковника, именующего вольноопределяющегося Железного «Метным, Олофьянным, Сфинцовым», так что в сумме получается образ некоего Антропариона (металлический человечек из видений античного алхимика Зосимы).

Швейк и герменевтика

В сферу интересов Гермеса входит и ремесло сыщика. И если сам Швейк предпринимает лишь беглые дознания (как в случае с прожорливым денщиком Балоуном), то среди других персонажей мы найдем целую галерею детективов, частных и полицейских. Во главе с такой трагической фигурою, как агент Бретшнейдер, которого постигла подлинно античная смерть: он был сожран собственными псами. Та же участь, напомним, постигла охотника Актеона – также неудачливого соглядатая.

Наконец, обратимся к герменевтике – науке толкования темных смыслов.

Швейк обладает незаурядными лингвистическими способностями. Он может объясниться по-немецки, поддержать разговор с венгром и словаком, поляком и евреем, владеет начатками церковной латыни. А переодевшись в русскую форму и оказавшись в плену у своих, Швейк быстро делает карьеру переводчика.

В этом Швейк похож на самого Гашека. Тот, оказавшись в России (сначала в плену, а затем в Красной армии), быстро выучил не только русский, но и башкирский, и начал изучать китайский. А очутившись в тылу у белых, изображал слабоумного сына немецкого колониста из Туркестана.

Но дело не только в талантах толмача и драгомана. Швейк – гиперфилологический гений: к любой ситуации он мгновенно подбирает анекдот или притчу. Не пословицу или каламбур, не моральную сентенцию или статью закона, а законченный устный нарратив. Но ведь вся филология – это сопоставление параллельных текстов.

И эта уникальная способность неизменно помогает Швейку повернуть ситуацию в свою пользу. Хотя задача бывает неимоверно трудной: ведь он вынужден жить в мире имперско-казарменного абсурда и иметь дело с почти невменяемыми собеседниками.

В общем, как говорит Швейку поручик Лукаш: «Если бы вы только все правильно объясняли…»

И другие

Можно попытаться различить и в других героях романа пародийных богов олимпийского пантеона. Буйного Диониса – в фельдкурате Каце, пропойце, пародирующем христианские таинства. Незадачливого Ареса – в воинственном кадете Биглере. Лучника Эрота – в поручике Лукаше, тихом эротомане.

Но подробно разбираться с ними уже нет места, а без подробностей выйдет как-то голословно. Заметим только, что один из героев покидает страницы романа с ревом: «Эй вы, гипсовые головы! Я Отто Кац, фельдкурат!»