Черная ванна с телом Грозного

Здорово, когда жена не стареет и всегда голая.  Ловис Коринт. Нана обнаженная. 1911. Музей Сент-Луис, США

Работают одновременно две компоненты. Язык повествования и фееричная, гипер-суб-пара-логичная конкретика. Этот мир сложнее, звонче и радужней реального мира. О реальности лучше забыть. Вырабатывается экстракт своеобразной природности, более природной, чем сама природа. Полумифическая Мангазея, реальное место на Земле. Город-убежище, утонувший в веках. Китеж, исчезнувший в водах Белозерья. Русская Гиперборея. И Мангазея, и эллинская Гиперборея, по преданиям, находились на Севере. Южной Мангазее, вероятно, полагается быть южнее.

Мифология этого мира не содержит ни библейского акцента, ни античного, ни сусально-фольклорного. Исторически более адекватный – российско-евразийский. Здесь хозяйничает примитивно-витальная стихия, полная чародейства. Время забывает о своей лукавой природной текучести, запекается в формы побагровевшего, расплавленного вещества. Умножает степени свободы, учится быть «кочевым» временем, из которого могут порой выпадать случайные заблудившиеся в сетях бытия чингизиды. Либо же, преисполненное кротости, оно может быть просто загнано меж створок трюмо.

Конечно, и персонажи наделены чертами хтонических богов. Когда у героини подламывается каблук, то кособочится и сам «небосклон, который она поддерживает, как кариатида». Вполне ординарен и министр с его «свинцовыми глазами, искривлявшими пространство». Тем более что в «аспириновой Аркадии» и вовсе отменена сила тяжести. Мангазейская столица Юмея зыбко висит над пещерной пропастью одного из «древних морей, замерших в мраморных пупах и грудинах». Вся ойкумена в траурно-торжественных тонах точно пыльный бархатный занавес цвета «лишенной координат крови, кристаллизующейся в невиданной красоты, рубиновый мир».

А что может угрожать ему, этому миру? Очаг действия – Москва 1950-х. Эпоха хищных стратегий, достаточного высокого военно-технического уровня. Но ядерной катастрофе в романе нет места – скорее коллапсам, подобным юмейскому землетрясению. Мир, добротно созданный когда-то, полон знаков ветхости и разрушения. «Волчье солнце сжалось в ромб», в «городе ворованных взглядов» ржавеют «последние минеральные и человечьи связи».

Всё будущее в прошлом! Реквием! И можно представить, кто этот мир населяет. Первым делом, змей Сверх-Огр, так похожий на царя Ивана Грозного. А у царя с его свет-эфиопкой Васильчиковой клетки их чудесных организмов не простые, но – яйцеклетки. Вдобавок не углеродные – а кремниевые! Двукопчиковая Сольмеке, русалка-змеиные-ляжки, полуводное сумчатое, которая в ходе агентурной подготовки «подвергается травлению, смолению, брожению и прочим атакам агрессивных сред», пафосно альтернативная человеческому виду существ. Ее внучка, Клара Айгуль «обновляется не за семь лет, а за семь минут».

Киор Янев. Южная Мангазея. – СПб.: Jaromir Hladik press, 2020. – 320 с.

Теперь преемственность русской истории обеспечивается простым обновлением лика Рюрикова слепком облика отца народов. А краса Анна Васильчикова, обнаруженная рядом же, в ванне, становится «новой, нестареющей женой главного Сверх-Огра этой страны». Биологические портреты персонажей выписаны ярко. Личный онтогенез заботливо вплетен в родовой филогенез. А психологические портреты можно только угадывать. Они отсутствуют. Души не вселяются с небес, не отлетают к ним. Они пробиваются черенком из радужной личинки плоти, глубинного фундамента vitae simplex. Питаются соками Матери Земли и своей плотностью не тяготятся ни в малейшей степени. На долю бессмертия остаются разве что земные легенды о прошедшем. Может быть, поэтому грусти в романе больше, чем веселья. Никто не видит ничего небесного выше сталинских высоток и прекрасных канатоходок.

В романе есть что-то из киноэстетики Питера Гринуэя. Картинно красивые истории последнего, насыщенные немыслимыми художественными находками, повествующие, однако, о страшных вещах. У Гринуэя зло торжествует над добром. Во всяком случае – печаль над радостью. «Мангазея» в чем-то созвучна. Безнадежно отсутствует свет духовных субстанций. Только баланс печали и радости. Но есть ли здесь добро и зло? В России всегда присутствовало мощное бесовское лобби. Мир этот явно не мучается вопросом, лучший он из миров или нет.

Злодеи, конечно же. Нечисть всякая. Зато – русская нечисть! Автор едва ли осознавал, что соединение в романе высокой пробы языка и торжествующей животности персонажей пронзительно и фатально перекликается с реальной историей России. С одаренностью русского народа и одновременно с удручающей деформацией его мира. Адекватная оценка всего этого возможна разве что на Страшном суде. Разве возможно написать такую книгу о каком-нибудь другом народе? Маловероятно. Киор Янев напоминает нам, что такое есть чтение книги. Это восторг и роскошь. Мы нуждаемся в роскоши. Потому что самое необходимое для жизни мы и так имеем.