Осландия, Козландия и Косолапландия-Медвежандия

Главы романа автор назвал скрепками. Иллюстрация из журнала

Роман этот был сочинен в 70-х годах прошлого века, хотя его актуальность лишь усилилась со временем и получила новые оттенки. Некоторые отрывки некогда мелькали в журнале «Техника – молодежи» как научная фантастика. Впервые он вышел книгой в немецком переводе в 1991 году. Какое совпадение – он переиздан именно сейчас, в 2021 году, под названием «Вращение большого мира» («Das Wirbeln der grossen Welt»). Кроме «Сырой рукописи» в книгу включено переиздание немецкого сборника стихов Куприянова «Лупа железного времени», что по-немецки обозначено одним словом – «Eisebzeitlupe». Этот сборник знаменит тем, что в 1997 году он занял 1-е место в престижном списке лучших книг Западнонемецкого радио, опередив, в частности, книгу венгерского нобелевского лауреата Имре Кертеса.

В немецком учебнике «История русской литературы» (2009) профессор Герхардт Лауэр, оценивая поэзию и прозу Куприянова, определяет «Сырую рукопись» как утопическую сатиру. Газета Frankfurter Allgemeine в рецензии утверждала тогда, будто автор «Сырой рукописи» предсказал в ней распад Советского Союза. Так была немцами понята метафора «борьбы за независимость». Сегодня с таким же успехом можно сказать, что Куприянов в своем раннем романе предсказал нынешние изменения климата, ведь одна из глав («скрепок») посвящена жаре и засухе («особенная жара, невыносимая до галлюцинаций»), а другая – наводнению и потопу. А метафору «борьбы за независимость» можно понять как предсказание сущности современного человека, который настолько слился со своими электронными средствами связи, что стал похож на чудище, живущее внутри виртуального памятника самому себе. Таков в романе «памятник великой случайности», имеющий вид вместительной реторты, внутрь которой безымянный герой романа то помещается насильно, то добровольно принимает в ней позу эмбриона, прячась от природных катастроф.

«Борьба за независимость» развивалась так: сначала некий полуостров был превращен в остров, затем остров трудами «водолазов» стал плавучим, а трудами «околпачивателей», которые воздвигли гигантский купол – «колпак», оказался окончательно изолированным от прочего мира. Как бы внутри гигантской бутылки оказываются замкнутыми «потомственные» и «непотомственные», «несъедобные» и «неедообязанные», а также зловещие «непромокаемые». С бутылки все и начинается: это рукопись, найденная в бутылке, отчего она и оказалась «сырой». Отсюда два «я», повествователь, нашедший бутылку на месте высохшего реликтового озера («не то Балхаш, не то Байкал»), который сообщает читателю: «Я являюсь лицом вымышленным и никакой ответственности ни за какие совпадения не несу», и столь же анонимный автор самой «сырой» рукописи.

Соответственно возникают две сюжетные линии, линия самой «рукописи», которая состоит из четырех «скрепок», и линия блуждания этой рукописи по редакциям, где нашедшего ее принимают за начинающего автора. Эти линии начинают причудливо пересекаться, события, изложенные в рукописи и воспринятые как недостоверные, начинают определять события уже за пределами рукописи. В редакциях пишутся рецензии на эту рукопись, естественно, отрицательные, здесь не без остроумия пародируется стиль советского литературного обихода. Официальными деятелями литературы здесь являются члены «Полного собрания сочинителей» и члены «Избранного собрания сочинителей». Немудрено, что в советское время этот роман не мог пройти фильтр внутренних рецензий.

Для объяснения гибели цивилизации внутри колпака, «Ареала Культуры», реконструируются мифы: «Осландия, Козландия и Косолапландия-Медвежандия». Мифы или притчи – жанры, весьма характерные для писателя Куприянова. В первом мифе «ослы были существа дихотомические, то есть они полагали, что все на свете двоится, спаривается, а третьего не дано. Система счисления у них была двоичная, состояла она из ноля и единицы, поэтому легко программировалась на счетных машинах, в развитии которых ослы весьма преуспели…». Во втором мифе карлики (потребители) берегут великанов (изобретателей), потому что великаны разрабатывают для них ракеты, которые должны «в конце концов связать козландских Карликов с Белыми Карликами Вселенной». В третьем мифе медведь Кирилл являет собой образ вождя-неудачника, который способен увлечь народ за собой в пропасть: «У людей он немало насмотрелся на статуи с указующей дланью (статуя Свободы и пр.). Сородичи только и ждали, чтобы им указали правильный путь, и Кирилл, указав его, сам двинулся во главе общества. Общество наращивало скорость, следуя за ним, но однажды он остановился, чтобы призадуматься, куда же вести дальше. Он не рассчитывал, что инерция масс, как правило, превышает инерцию вовремя остановившегося вождя…» И так далее, конец понятен.

Кульминацией повествования является обнаружение надписей на куполе, которые тщетно старалась смыть некая цензура, тщетно, ибо смывали снаружи, а надписи были произведены внутри. Они были призваны бросить свет на историю гибели этого фантастического «Ареала Независимости», и это были стихи, точнее – верлибры. Эти верлибры известны из поэтических книг Куприянова, это цикл «В одном, некогда бывшем мире». В то же время, читая иные пассажи прозы, особенно мифы и вставные новеллы, можно предположить, что они написаны верлибром, настолько плотен бывает текст. Да и весь роман по доброй русской традиции можно назвать поэмой. Вот отрывок, который добавляет еще одно измерение к названию романа: «Тысячеликий ваятель, что ты вымесишь из этой земли? руками, ногами, с головой и без головы – глиняный горшок? медную монету? бронзовый бюст? Сырая рукопись земли...» И первая же запись на куполе, который вдруг стал напоминать форму огромного сердца, отсылает нас к библейской Книге Бытия, но речь идет уже не только о начале, но и о конце легендарного мира, который, если подумать, довольно близок к реальному: «В начале был хаос. Перемешаны были/ Соль и свинец, золото, медь,/ Камень, свет и вода. Человека/ Еще не было. В хаос/ Из хаоса пришел человек./ Из хаоса своего подножья/ Он добывал железо,/ Золото, медь, соль и свинец./ Так исчезло подножье./ Но с этой добычей/ Человек устремился за светом/ Туда, где скрывался Хаос новых подножий./ Вокруг/ Создавался железный порядок:/ Не было земли,/ Возникали пыль, песок и зола./ Не было моря,/ Возникали соль и вода, и подводные камни,/ Не было звезд,/ Возникали огонь, свет и зола./ И лишь в человеке/ Совмещались еще/ Соль и свинец, золото, медь,/ Камень, свет и вода. Но Человека/ Уже/ Не было».

Противовес этому пессимистическому взгляду на историю можно найти в многочисленных символах творчества, пусть иногда подчеркнуто юмористических, в символах писательского ремесла, ими пропитана даже природа: «Я оглянулся на море, и оно мне показалось всего лишь огромной школьной чернильницей, прозрачной непроливашкой…»; «Небо было небывало красивое, но мне оно показалось обыкновенной промокашкой, весьма необходимой над этой землей, застроенной сооружениями, продуманными, но сделанными так, что все продуманное испарялось в процессе созидания…» А сотрудников журнала «Скважина» «срочно мобилизовали на отлов каракатиц, вырабатывающих чернила для нужд Полного собрания сочинителей».

В конце рукописи ее безымянный герой, о котором мы узнали из рукописи, найденной в бутылке, вылавливает в море еще одну бутылку и, обнаружив внутри очередной верлибр, отпускает это послание миру в бутылке обратно в морские волны: «Человек/ изобрел клетку/ прежде/ чем крылья// В клетках/ поют крылатые/ о свободе/ полета// Перед клетками/ поют бескрылые/ о справедливости/ клеток».

И эта бутылка еще не найдена. Так замыкается сюжетный круг. Видимо, в этом верлибре скрыта еще одна философская идея «Сырой рукописи»: неизбежное противоречие между вожделенной для человека свободой и суровой справедливостью человечества, под «колпаком» которого мы все живем. Но, в общем-то, это очень веселый роман…

Кстати, этот верлибр – «Урок пения» – можно найти в Сети в переводах на более чем 70 языков. Возможно, этот текст интересен и поучителен не только в пределах русского языка.