Свет воздуха южной красавицы

Южное сияние. 2020. № 3 (35).– Одесса, 2020. – 232 с.

К 125-летию Эдуарда Багрицкого московский литературовед Сергей Зенкевич подготовил обширную публикацию, посвященную творческому взаимодействию именитого одессита и своего деда Михаила Зенкевича. Впрочем, один из основоположников акмеизма, оказывается, и сам был «тайным» одесситом. Недолгий срок, проведенный там в юности, окрасил его дальнейшие стихи об Одессе «совершенно интимной, полушепотной» интонацией: «И ревную ее, и зову я,/ И упрек понимаю ясней:/ Почему в эту ночь грозовую/ Не с красавицей южной, не с ней?» Стихи написаны в Великую Отечественную, стоившую городу-герою многих жертв.

Связанные «по службе и по дружбе», в 1920-х и 1930-х Зенкевич и Багрицкий неоднократно откликались на творчество друг друга. Среди писем, рецензий, воспоминаний особое место занял очерк Зенкевича 1935 года о недавно ушедшем товарище «В углу за аквариумами». Описывая дом утраченного друга, его жизнь среди звонкоголосых птиц и диковинных рыб, Зенкевич отмечает: «...У птиц он учился пению, у рыб – молчанию». Речь Зенкевича исполнена орнаментальности: так поэт пишет о поэте. Своеобразной орнаментальностью окрашен и стиль его потомка. К этой публикации (снабженной подробными комментариями) примыкает исследование Алены Яворской «Шраб на адрес!», где в центре внимания – и стиль писем Багрицкого, и круг его адресатов Какой же стала поэзия спустя столетие? Для Галины Ицкович влияние Бродского так же органично, как и библейские аллюзии. «Сложней составленья букета искусства нет» – эта строка, пожалуй, характеризует ювелирный, выверенный стиль самой поэтессы. Марк Шехтман чувствует себя паузой в сонате Творца, Светлана Ефимова – ангелом-хранителем. А для Константина Вихлеева несовершенство мира преодолевается высоким искусством: «Когда кривая трещина/ раскалывает век,/ Из тьмы выходит женщина,/ спасающая всех».

Среди разнообразных образцов прозы хочется выделить повесть Льва Болдова «Прощению не подлежит?..». Мы переносимся в конец 30-х годов прошлого века. Однако история эта могла случиться «в любой стране и в любую похожую эпоху». Сюжет развивается стремительно, и каждый из героев оказывается перед мучительным нравственным выбором. Развязка кажется неожиданной и... прекрасной. В рассказе Бориса Берлина «Калейдоскоп» главным героем становится дом. Построенный некогда с любовью и талантом, он безжалостно перестраивается, перекрашивается... Однако дом живет, чувствует, страдает и даже влюбляется.

Герой пьесы Николая Железняка «Белое поле» – одессит средних лет. Он ведет долгий разговор с умершей женой: ведь наступила годовщина их свадьбы. Появляются и другие персонажи. Страдая от одиночества, главный герой зовет их к себе в гости, но тщетно. Остаются только он и она. У него нет имени: ведь перед нами, в сущности, история просто человека. Почти любого. И разговор он ведет со своей памятью и совестью.

Если вам кажется, что вы уже знаете все об Одессе и ее жителях, прочтите воспоминания Аркадия Каца «Его имя – Одесса». Название, надо признать, очень точное. Здесь отразились характер, душа города. Как много узнаешь из этих мемуаров! «Одесса прививала свой кодекс чести» , – пишет вдохновенный патриот славного города. Конечно, вспоминает он и свое детство, родителей, родных, войну, эвакуацию... Юность, учебу, взросление... В автобиографическом эссе Леонида Волкова «Сбывшийся день, или Как вернуть юность» сочетаются нежность, лиризм, незлобивый юмор, жизнелюбие. Особый раздел отведен рецензиям Александра Карпенко. Кажется, он пишет только о тех, кого любит. Литературоведческий анализ подпитывается живым эмоциональным откликом. Восприятие его образно. Так, характеризуя лирического героя Леонида Колганова, он отмечает: «Парфен Рогожин, но только интеллигентской закваски». Совсем в ином тоне выдержана рецензия Дмитрия Артиса. Подробно исследует он поэтику Юрия Татаренко, близкого к метапоэтической школе. Выводы критика порой жестковаты, как и заключение: «Что делать, если нынешнее время звучит именно так. Не врать же самому себе». Любителей авангарда порадует выход в ЖЗЛ биографии Давида Бурлюка, составленной Евгением Деменком. Из рецензии Сергея Бирюкова читатель узнает, например, что Бурлюк был отцом не только русского и японского, но и американского футуризма.

По словам Виктора Шкловского, журнал как своеобразная литературная форма «должен держаться не только интересом отдельных частей, а интересом их связи». Кажется, это удалось. Всему нашлось место: и страстному одесскому патриотизму, и общечеловеческим проблемам. И духовным поискам, и юмору, и поэтам, и прозаикам, и филологам... Одиночеству, отчаянию и неистребимому оптимизму южного города. С приходом весны расцветет Одесса своими акациями и пропоет всеми голосами. А мы будем ждать новых выпусков «Южного сияния».