Сдается в аренду прекрасная женщина

Они называют его «месье коллекционер», хотя никто не знает, что именно он коллекционирует. Адольф Райх. Коллекционер фарфора. Первая половина XX века

Каждую субботу месье Бошан отправляется на блошиный рынок на авеню Лафенестра. Продавцы издали узнают его бежевый плащ и кофейную гангстерскую шляпу. Они называют его «месье коллекционер», хотя никто не знает, что именно он коллекционирует.

– Месье коллекционер, у меня для вас монета с двойным реверсом! – кричат ему вслед.

Бошан медленно прогуливается по рынку, иногда останавливается, чтобы разглядеть фарфоровую солонку, покрутить в пальцах золоченую вилку для эклеров, щелкнуть замочком портсигара или погладить марокканский ковер. Когда он размышляет над приобретением, его нижняя челюсть немного шевелится, как будто он жует свои щеки изнутри.

– Брошь для вашей супруги, месье коллекционер!

Но у месье Бошана нет супруги.

Он приобретает большое треснутое кашпо и поваренную книгу с перевернутым блоком. Довольный своим уловом, возвращается по узкому тротуару домой, чуть замедляясь у булочной, чтобы вдохнуть запах свежей выпечки.

В подъезде у почтовых ящиков Бошан сталкивается с молодым полицейским Антуаном. Прежде он частенько встречал его в лифте с печальной бледной женой и девочкой, которую до четырех лет возили в коляске. Но с прошлого года Антуан живет один. Кто знает, что там случилось. По Антуану трудно понять. Он все так же любезен и чрезмерно опрятен, так что при взгляде на его брюки хочется поискать бирку с ценником.

– Лифт опять не работает, – сообщает Антуан. – Давайте я помогу.

Он берет у старика пакет с тяжелым кашпо, и они поднимаются на третий этаж.

– Решили что-то посадить? – спрашивает Антуан.

– Посадить?

– Ваше кашпо.

– Ах, кашпо, – вспоминает Бошан. – Нет, это для моей коллекции... Хотите посмотреть?

Антуан из вежливости заходит в квартиру. Внутри темно, душно и пахнет куриным бульоном. Бошан открывает шторы, впуская в квартиру колкий весенний свет.

Первое, что замечает Антуан, – беспорядок. Хотя все лежит на своих местах. Он пытается проанализировать свое впечатление и понимает – в комнате нет ни одной симметричной вещи. Бронзовый подсвечник скособочен в сторону окна, словно тянущийся к свету цветок. У витражных дверец буфета разного цвета стекла. Даже прямоугольное зеркало кажется лишенным правильной формы из-за пятна разъеденной амальгамы в углу.

Квартира Бошана внушает Антуану тревогу. Он останавливается у безворсового ковра, привлеченный геометрической правильностью его узора.

– Начало прошлого века, навахо! – объявляет Бошан. – Видите, небольшой сбой в рисунке?

– Вы купили бракованный ковер? – не понимает Антуан.

– Можно сказать и так. Но между браком и уникальностью тонкая грань. Ткачи навахо специально оставляли эти нарушения, даже если их можно было исправить...

– И зачем?

– Нельзя повернуть время вспять, ошибка уже произошла, она уже вплетена в ткань времени, вплетена в ковер. Поэтому ковер с ошибкой – самый правдивый и подлинный!

Антуан не понимает этой философии. Теперь, когда он знает про ошибку в орнаменте, ковер больше не нравится ему. Да и сам старик кажется немного странным, если не сказать больше. А Антуан не любит все странное. Он – человек системы. Его жизнь устроена целесообразно и правильно, как аллеи в Булонском лесу.

– Хотите посмотреть на монеты? – спрашивает Бошан.

– Спасибо, но у меня дежурство.

Антуан спускается на этаж ниже, разогревает в микроволновке лазанью, обедает, надевает форму и идет на дежурство.

В городе не происходит ничего необычного. Несколько штрафов за парковку. Нелегальная торговля сувенирами. Потасовка в арабской халяльной.

Он возвращается домой поздно ночью, раздевается, принимает душ и ложится на край двухспальной кровати. С тех пор как Софи покончила с собой, у него не было женщин. Его дочь живет в пригороде с бывшей тещей. Государство дает за нее хорошее пособие. А Антуан защищает государство.

Он не был у Эмили целый год. Может быть, она научилась говорить? В этом возрасте «особенные» дети только произносят первые слова. Но он не может ее слышать и видеть. Это всегда было тяжело, а когда ушла Софи, стало совсем невозможным.

Засыпая, Антуан слышит над потолком шаркающие шаги месье Бошана и почему-то представляет его в ночном колпаке и остроносых тапках с помпон ами. Единственный смотритель музея ненужных вещей.

Через пару дней Антуан находит в почтовом ящике письмо, адресованное Бошану. И вместо того чтобы переложить конверт в нужный ящик, относит его лично.

– О, это от ваших коллег, из налоговой! – объявляет Бошан, сминая конверт в карман стеганого халата.

– Вообще-то это разные департаменты, – чуть обиженно замечает Антуан.

– Простите, пошутил. Хотите, угощу вас турецким кофе?

Антуан соглашается, вновь попадая в вязкий мир бессмысленной старины. Они пьют кофе за маленьким кованым столом с мозаичной столешницей. Стены увешаны фотографиями, прохудившимися килимами, языческими масками и блеклыми гобеленами. В белом луче неподвижно висят пылинки.

– Самая ценная марка моей коллекции! – доверительно сообщает Бошан, раскрывая перед гостем альбом.

– У нее не хватает дырочек… – замечает Антуан.

– Пропуск перфорации – редкий вид брака. Если брак успевают заметить на фабрике – марочные листы уничтожают. Но иногда им удается проскочить на рынок. И вот – вуаля, одна из них у меня! Она стоит несколько тысяч! Не будь вы полицейским, я бы не стал этого говорить!

Бошан смеется, убирает марки и достает папку с газетными вырезками.

– А это... Нет, лучше прочитайте.

Он подчеркивает каменным желтым ногтем нужную строчку. И Антуан послушно читает:

– «Сдается в аренду прекрасная женщина; при правильной обработке весьма производительна».

– Классика редакторских ляпов! Femme вместо ferme! Одна неверная буква, а заставила улыбнуться весь Париж!

Антуан смотрит на развеселившегося Бошана, и его посещает догадка.

– Вы коллекционируете ...ошибки?

– Именно, детектив! Ошибка, случайность, сбой мировой инерции – самая интересная вещь на свете! Ошибка говорит нам об уязвимости мира перед хаосом! Заставляет нас споткнуться, задуматься! И если уж обобщать – ошибка напоминает нам о нашей человечности! О том, что мы просто люди!

Утром Антуан надевает свои идеальные брюки, рубашку и отправляется на станцию Шатле-Ле-Аль. Он садится на электричку до Монтеврена и полчаса слушает стук колес, вперившись в разноцветную схему железнодорожных путей.

Безлюдный городок залит солнечным светом. Антуан идет мимо горчичных тополей и живых изгородей, мимо чужих окон, из которых слышны шум водопровода и детский смех. Он думает о нерадивых газетчиках и перьеголовых навахо, о коллекционере ошибок и о своей судьбе.

Когда он подходит к дому, Эмили с бабушкой заканчивают собирать на траве бесформенную башню из кубиков.

Теща замечает его первой. Она упирает руки в бока. На ее осунувшемся, словно стекающем книзу лице появляется ядовитая улыбка. Но все же (так почему-то кажется Антуану) она рада его визиту.

– Ну надо же, кто к нам пришел! Твой папа, Эмили!

Подросшая, упитанная Эмили неуклюже бежит к Антуану. Она протягивает ему короткую руку с толстыми пальцами и смотрит счастливыми, съезжающимися к носу глазами.

И в этом монголоидном лице, сквозь битый генетический код, Антуан с удивлением узнает собственные черты.