Ольга Фатеева Тексты Ольги Фатеевой в «НГ» уже публиковались, сегодня мы представляем подборку из трёх рассказов, объединённых одной темой. Ольга Фатеева врач — судебно-медицинский эксперт и пишет о смерти, её обыденности и важности для каждого. Перед вами три катастрофы: восемь пожарных, погибших при тушении склада в Москве, гибель детей в шторм на карельском Сямозере и разбившийся в Сочи самолёт с доктором Лизой и ансамблем Александрова. Последовательность текстов не соответствует хронологии катастроф, и это намеренно. С каждой ситуацией всё сложнее вопросы, которые ставит автор, нарастает катастрофичность, хотя для автора это будни, просто работа у судмедэкспертов такая — разгребать последствия ЧС (чрезвычайных ситуаций). Меняются жанры: от чистого бескомпромиссного нон-фикшена к традиционному конвенциональному фикшен-рассказу и кросс-жанровому высказыванию, аккумулирующему в себе вопросы и смыслы из предыдущих текстов. Тахометр, упомянутый в последнем рассказе, закручивается всё сильнее и набирает обороты. Несмотря на всё горькое и страшное, стрелка прибора со смерти уверенно перемещается на жизнь.
|
|
В огне, как в смерти, брода нет. Пожар в церкви Фёдора Стратилата. Фрагмент иконы «Рама со сказанием о Феодоровской иконе Богоматери, конец XVIII века. Костромской государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник «Ипатьевский монастырь» |
Хроника одного пожара
19.10.2016
Сегодня, когда сдавала экспертизу, которую и экспертизой-то не назовёшь, решила записать эту историю. Следователь вынес одинаковые постановления на все восемь трупов, с одними и теми же вопросами. Само по себе это правильно, прекрасно и профессионально. Но у меня был не труп. Даже сказать стыдно, что работала по ЧС.
23.09.2016
Опоздала на автобус. Дурацкое время — ожидания транспорта. Время необдуманных поступков. Потому что полезла проверять всякие там WhatsApp, почту, ФБ. У вас сорок непрочитанных сообщений. В том числе от начальника в 08:24: «Доктора, пожар в ВАО, нужны восемь экспертов». С одной стороны, можно лопнуть от гордости и причастности. Вскоре, как проявляются чернила из молока при нагревании, в чате появляется список. С другой стороны — начальник собирает поимённо, меня не зовёт. Подавиться желчью от обиды — недостойна. Здравый смысл ещё с другой стороны: пятница, раньше прийти домой, к семье, к ребёнку.
Агентство городских новостей «Москва»:
«Вечером 22 сентября 2016 г. в одном из складских помещений, расположенных на ул. Амурская в Москве, произошло возгорание, площадь которого в итоге превысила 4 тыс. кв. м. Как уточнил Агентству «Москва» источник в экстренных службах, на складе загорелись стеллажи с пластиковыми цветами. Пожару была присвоена четвертая категория сложности. На месте происшествия работали 160 спасателей и 46 единиц техники, в ходе ликвидации огня погибли восемь сотрудников МЧС. На следующий день в 07:44 пожар был потушен».
Потом ещё напишут, что там были парафиновые свечи, которые долго горят, всякие разные ритуальные принадлежности тоже из полимерных материалов, ткани. Короче, огромный склад всего того, что горит, горит долго, упорно и с размахом.
На работу, слава Богу, успела. Три трупа на вскрытие. Три скоропостижки. Не травма, не отрава, не повешение какое-нибудь. Бабушки и дедушки, умершие своей смертью.
Восемь экспертов для работы по ЧС найдены, посчитаны, вписаны в анналы истории. А мы, простые смертные, можем просто пойти поисследовать скромных обывателей на предмет установления причины смерти.
10:15: тела пожарных в морг ещё и не доставляли. Команда начальства безапелляционна: вскрывать будем сегодня, ждём. Никогда не понимала, зачем работать по вечерам, сгонять людей ночью. Ночью хуже думается. У нас не ургентная ситуация, не скоропомощная больница. Мы не на дежурстве в составе оперативной группы, когда, чем быстрее ты приедешь на место происшествия, тем лучше.
Из секции вышла около двух — любой судебник подтвердит, что лучше вскрыть одну травму — более или менее понятно, чистая физика, механика, — чем трёх бабушек с кучей болезней, где нужно разбираться в сложных патогенетических взаимосвязях.
«Ранее Sobesednik.ru писал о том, что группа пожарных перестала выходить на связь во время тушения огня на складе на востоке столицы. По словам представителя МЧС, спасатели до последнего надеялись найти пропавших живыми. Он также добавил, что из-за интенсивного горения, высокой температуры и плотного задымления пожарные не смогли покинуть опасную зону и погибли. В МЧС уточнили, что погибшие пожарные тушили огонь на крыше здания. Их задачей было создание водяной завесы для охлаждения газовых баллонов и компрессоров, которые могли взорваться в любой момент».
Надеялись найти пропавших живыми — что за чушь.
Хорошо помню, что не успела уйти, как собиралась.
16:00: собрание в конференц-зале экспертов и лаборантов, работающих по ЧС. Набегает высокое начальство и серьёзные мужчины в тёмно-синей и зелёной форме с погонами. Тела доставлены, регистратура оформляет, ждут документов. Я на работе. Что называется, нехорошие предчувствия.
Во внутренней сети первые фотографии трупов. Единственный комментарий: головёшки.
Сразу подспудно — что подумали бы родственники! Жуткая для кого-то правда в том, что по-другому мы не можем работать. Мы не можем умирать каждый день по один-два, три-четыре, а то и пять раз вместе с каждым чьим-то сыном, братом, матерью, бабушкой, мужем и близким другом. Мы умрём сами. И не сможем помочь.
Не знаю почему, но многим интересно, от чего люди умирают. Оставшиеся в живых приходят за справкой о смерти, в полиции просят ознакомиться с протоколом вскрытия. Плачут над этими бумагами, но всё равно ждут их, вчитываются, призывают врачей, расспрашивают — расчёсывают нарыв. Это наш способ принятия, наш способ горевания. «Многознание уму не научает», Гераклит Эфесский. В Азии трупы не вскрывают.
Как говорит один мой знакомый, все работы делятся на те, которые обслуживают рождение человека, те, которые обслуживают его жизнь (большинство), и те, что помогают отойти в мир иной. Мы последние в цепочке. Нам приписывают сакральные знания о смерти. Но то, что мы пишем в своих актах, отнюдь не причина смерти, а простая констатация последних событий, произошедших с умершим непосредственно перед смертью, — болезнь, водка или наркота, или сбила машина, — и всё перечисленное лишь следствие, а не причина, ведь кирпич сам по себе на голову никому не падает, а вот почему он собирается упасть, мы как раз не знаем.
16:20: приходит смс: «Там ещё мешок с фрагментами, нужен девятый эксперт. Можешь остаться?»
16:30: сижу вместе со всеми на очередном собрании, теперь тоже причастна. Начальник лукаво улыбается — делать мне почти нечего, повезло.
Важно идентифицировать трупы. Мы, даже когда кошечек-собачек кремируем, хотим хоронить «свой» прах. Да, жетоны каким-то чудом уцелели почти у всех. У кого-то цепочка. У кого-то различимая часть татуировки. От всех обязательно берём биологию и генетику.
17:30: для нашего мешка открывают спецсекцию после генеральной уборки — выдраили и стены, и потолок, а потом помещение целиком обработали дезинфектантом. После уборки там нет компа, нет флаконов для биоматериала. Кто-то из начальников приносит ноутбук. Флаконы не нужны — нам хватит одной специальной пластиковой банки.
В голову лезут Прометей, священный ужас древних глубин Барлог из «Властелина колец», костры инквизиции с ведьмами, кипящий котёл в аду для грешников, Тиль Уленшпигель и пепел Клааса, хождение йогов по углям, огнедышащие драконы и благодатный огонь. Ничто из этого не объясняет, почему человек выбирает работу, где каждый день можно добровольно сгореть заживо. Они в масках, в тяжеленных ботинках, в специальных костюмах, в шлемах, с кислородными баллонами. Боевая одежда пожарного класса I, БОП — так это называется в интернете — «должна изготавливаться из материалов, которые препятствуют проникновению воды, дыма и любых агрессивных сред внутрь униформы, защищать от воздействия интенсивного теплового потока».
18:00: ещё вчера это были живые люди, сейчас у них нет лиц, у многих кистей, стоп, предплечий, голеней. Плотный чёрно-коричневый струп в трещинах, наружу торчат тёмно-красные поджаренные мышцы и усохшие внутренние органы. Пахнет костром на всю секцию. Так всегда пахнут трупы с пожара. Чёрные кости, обломки, белые на изломе. С некоторыми доставлены руки и ноги. Не все. Многих отломков нет, и не будет.
От чего они умерли? Травмы при падении? Крыша, на которой они создавали водный заслон, чтобы не взорвались компрессоры и баллоны, проломилась. Они рухнули вниз. Во всей своей БОП, которая весит несколько килограммов. Неповоротливые, тяжёлые, в гущу огня. Надышались угарного газа и продуктов горения? Представляете, сколько вредных веществ попадает в воздух при горении склада пластиковых изделий? И какая концентрация этих примесей в очаге? Но как они могли задохнуться, они же в масках?!
На секционном столе четыре пронумерованных жёлтых полиэтиленовых мешка «Отходы класса «Б». Раскрываю каждый по очереди. Это не моя работа. Может, это вещественные доказательства для следователей, может, это пригодится пожарной инспекции, чтобы проанализировать и установить, где они все просчитались. Но не мне. В мешках остатки спецодежды и оборудования — карабины, застёжки, ремни, дерюжная сумка, фонарь, два сапога, оба левых, подшлемник и на дне каждого мешка чёрная, ломкая, сухая в разломе субстанция, природу которой невозможно установить. Всё с поверхности влажное, какое-то маслянистое, с наложениями копоти, оплавленное, сросшееся между собой. Подшлемник в нерасправляемых, спёкшихся, засохших навсегда складках. Сумка, которую уже не открыть. Батарейки почему-то подпаяны к фонарю снаружи, через заляпанное стекло видны выжившие лампочки — а вдруг взорвётся? Фонарь напоминает оплывшую каплю причудливой формы некогда разжиженного металла. Половинки сапог. Подошв почти нет, из дыры в каблуке торчит изогнутая металлическая внутренняя стелька — руками не разогнёшь. По краям голенища крошатся, ломаются руками. Вот сплав каких-то железяк, моё внимание привлекает цвет — серебро с золотом. Хватаю и тут же инстинктивно бросаю — железки мнутся, как фольга. В одном сапоге фрагмент носка, теперь неизвестно, какого цвета, надёжно слеплен с сапогом, не отдерёшь. Из носка выкатываются четыре косточки, четыре отломка. В другом мешке нахожу ещё две. Самый большой размер — сантиметров пять. Чёрные, сухие, крошащиеся, с мелкими острыми зазубренными краями. В ячейках губчатого вещества чёрная пустота. Это вся моя экспертиза.
Когда они поняли, что упадут? Когда они это поняли? Что они сказали себе, каждый себе? Когда упали в адское пекло, где их огнеупорные костюмы расплавились почти сразу, они поняли, что с ними происходит, что произошло? Сколько ещё секунд они могли ощущать боль, силу которой я даже представить не могу? Сколько ещё секунд они понимали, что не выбраться? И не выжить? Понимали ли они это там наверху, когда тушили чёртов пожар? Или это естественно — умереть на работе, если ты пожарный, спасатель, солдат, полицейский? Можно сказать, что они знали, на что шли. И родные их знали.
«Во многой мудрости много печали; И кто умножает познания, умножает скорбь», Книга Экклезиаста. Почему во все времена находятся люди, готовые умножать свои познания и свои печали? Какие познания о смерти у тех, кто видит её чаще? Думаю, никто из них, как все остальные, до конца не верит, что может умереть. И неверие это с каждым годом работы только укрепляется — если уже не умер, значит, и потом не умру! Мы все не чувствуем, не ощущаем каждый день, каждую минуту, каждую секунду, что смертны, не присутствуем здесь и сейчас, в моменте, в конечном, то есть смертном моменте. Сталкиваясь со смертью близко-близко и даже ещё ближе, чем каждый из нас может вообразить, не верят ли они ещё больше, чем мы, в скорую внезапную возможную смерть, выходя из очередного пожара живыми?! А неверие однажды превращается в реальность. Или наоборот. Как Гамлет, раненый отравленной шпагой, знающий, что умрёт, могущий и дозволяющий то, что раньше не мог себе позволить, будучи живым среди живых. Они так же ранены, ранены с первого дня работы и могут не бояться. Или ещё наоборот. Не бояться можем мы, у секционного стола. Мы каждый день на работе, в будничной привычной обстановке видим, что все смертны. И лишь подтверждаем это. Они борются, пытаются спасти, пытаются победить смерть. И они, и мы — все мы всё равно боимся, всё равно думаем, что именно сейчас и именно нас минует чаша сия, что это случится не со мной, и не хотим умирать. На страхи люди реагируют по-разному. Но всегда находятся те, которые настолько не могут спокойно терпеть и прятать свой страх, что расковыривают его как ту болячку, — например, вытаскивают людей из пожаров или вскрывают трупы.
19.10.2016
Для генетического исследования материал оказался, естественно, непригодным. Биологическая экспертиза установила, что найденные шесть костных фрагментов принадлежат человеку (не собаке, например –– с пожара всякое могли притащить) и все фрагменты содержат антигены, свойственные одной группе крови. Всё, что мы смогли сделать.
При исследовании восьми обгоревших тел не найдено ни одного повреждения с достоверными признаками прижизненности. Это не означает, что таких повреждений не было. Это означает, что они могли быть, но всё сгорело потом, обуглилось. В крови и тканях не обнаружено карбоксигемо- и миоглобина — соединений, образующихся при попадании в организм угарного газа, СО, когда человек дышит продуктами горения. Наши герои-огнеборцы вдохнуть там, внизу, не успели, или как будто до последнего оставались в своих защитных комплектах. Причины их смерти не установлены. Так записано в восьми медицинских свидетельствах о смерти. И если дать волю воображению, можно сойти с ума.
«Погибшие на пожаре в ВАО спасатели навсегда останутся в памяти москвичей».
Почти у всех по десять-двадцать лет работы. Все награждены знаками отличия и медалями. Похоронены в закрытых гробах. Родные лишились права припасть, поцеловать, обнять. Только лежать на крышках.
|
|
Христофор один, а их много. Конрад Виц. Святой Христофор. Ок. 1435. Художественный музей, Базель |
И к чему эти Ладога с Онегой весь день лезут в голову? А, да. Из круизной компании звонили — не желаете ли на праздники? Солнце в марте, как в ноябре вдруг, — и светит вроде, а вместо весны скорое предчувствие снегов и метелей.
Синий Мосгортранс мазнул мимо остановки, мигнул нужным номером, изогнулся белыми рыбьими завитушками и ушёл, не открыв двери. Аня кинулась из-под остановочной крыши, руками замахала, но поздно.
Ладога и Онега. Они с мужем пару лет назад были. Осенью. Даром что озёра — вот уж действительно безбрежная гладь, берегов не видно.
В косметическом салоне Аню знали и приняли с опозданием.
Зелёный воск капнул двумя шипящими пузырями на кушетку.
— Горячо? — испугалась Алина, мастер.
Они захватили тогда лишь кусок Карелии — корабельные сосны в песке. Им повезло. Озёра стояли спокойные. Тёмные, мутные, скучные. И не синие вовсе, как положено, а блёклые, глухие, не разберёшь какие. Обошлись без штормов в восемь баллов.
Ноги в зелёной жиже, липнут к кушетке, равномерно дёргаются с бумажными полосками, на которых остаются чёрные пеньки. На столике на нижней полке свалены газеты. Их видно только отсюда, когда на животе. Сверху «Комсомолка». Аня читает заголовок. «Начался суд». Слушается дело. Статья. Халатность, оказание услуг и недостаточная безопасность. Ноябрьское мартовское солнце уходит в дождь. Дожди в Карелии бывают суровы — пенятся в озёрах, выстужают даже лето. Мерзлявые пупырышки проступают через густую зелень — Анины ноги русалочьи, если бы у русалок были ноги. Ноги водяного. Или нет, ноги утопленника. Фельдшер районной больницы не сообщила о звонке детей, спасательная операция началась на восемнадцать часов позже. Алина вместо радио.
***
— Уважаемые участники, ваша задача придать нашей модели ту позу, в которой вы себе её представляете.
— А в чём её обвиняют?
— Правильный вопрос. Сегодня усложняем. Рядом с вашими мольбертами лежат вырезки из газет разных лет, копии приговоров, признательные показания осуждённых. Общее у них всех — примерный возраст, женский пол, сроки. Но статьи и обстоятельства разные — детоубийство, кражи, смягчающее вину чистосердечное признание или, наоборот, преступление, совершённое группой лиц, особо тяжкие и прочая.
— Это нам тоже известно?
— По-разному. Если получится, можете пофантазировать и придумать свою историю. У каждого час. Вы строите позу модели в соответствии с исходными данными, рисуют все.
— А если для моей истории не подходит?
— А вот это мы с вами потом и посмотрим. Рассказывать ничего не нужно, обсуждение в конце сессии.
***
— Переворачивайтесь. — Алина болтает об отпуске. — Как ваша дочь?
Аня отмирает:
— Представляете, сегодня звонок, мальчик какой-то, а Наташу можно. Наташа, говорю, у бабушки, завтра приедет, что передать? Нет, спасибо. Вот так, началось, скоро десять ей будет.
Алина смеётся.
Аня тянется к сумочке, проверяет мобильный, вдруг что-то случится, дочь позвонит. Аня ни разу утопленников вживую не видела. И в суде ни разу не была. Просто день сегодня дурацкий. И Наташа с утра не отвечает. И бабушка.
Окно залепил мартовский снег, включили лампу. Зелёные в красную крапинку ноги стали мертвенного — из кино про вампиров — оттенка.
— Вы так дрожите, я печку включу.
«Комсомолка» сползла на пол под тёплой воздушной струёй.
— Ни в какой лагерь ты не поедешь! Не отпускаю! Маленькая ещё! — Аня даже не услышала, что в трубке сказали: «Абонент не отвечает, оставьте, пожалуйста, сообщение».
***
— Анна, мы угадали всех, бьёмся только с вашей. Покажите работу целиком. Это комиксы? Почему? Комиксы из зала суда, из воронка, с этапа. Где ваша героиня на них? Не молчите, объясняйте теперь!
— Как вы сказали, Анечка? Вы не можете признать её виновной? Но суд же признал. Статья за халатность, деточка моя. Анечка, у вас у самой дочь. Как же так, моя хорошая? Погибли же дети!
— Вы замучили нашу натурщицу, вы почти не отходили от неё всё своё выделенное время. Мы все удивлялись, честно говоря, когда вы успеваете всё зарисовывать. А вы и не приступали. Что за хулиганство, Анна?! Я внесу на рассмотрение нашей дисциплинарной комиссии вопрос о лишении вас допусков к занятиям. За нецелевое, безалаберное какое-то использование ресурсов.
— Красное и чёрное. Очень красноречивое сочетание. Что вы говорите? Громче, Анечка, громче, ничего не слышно!
— Понимаю, Анна, вы признаёте, что форму комикса изначально выбрали неудачную. В комиксе должен быть герой, положительный персонаж, и законченный злодей, тот, кто со знаком минус.
— Она не виновата, Анечка? Она не может быть виновата одна? Её сделали виноватой? На растерзание родителям? Сдали родителям? С чего вы взяли?
— А почему на её месте вы везде оставили пустые места? Не ощутили её вину? Так и не разобрались, как судить за ошибку. За дурацкую, в сущности, ошибку. Анна, четырнадцать человек! Очень много для одной ошибки, вам не кажется?
— Подойдите к ней сейчас, Анечка, не стесняйтесь. До конца занятия ещё есть время. Усадите её и нарисуйте. Что вы видите?
— Да, правда, Анна, у этой женщины есть несовершеннолетний сын.
— Браво, Анечка! Её спина, плечи, эти волосы — не волосы, пакля. Я вижу её глаза. Её безумные, уставшие глаза. Хотя бы и в вашем идиотском, Анечка, красно-чёрном, простите.
— Вы отпустите туда свою дочь, Анна?
–– Вы бы отпустили, Анечка, свою дочь?..
***
Её трясут за плечи, хлещут по щекам, прыскают холодную воду.
— Аня! Аня! — Нашатырь возвращает сюда.
Широкие двустворчатые окна Строгановки на еженедельном субботнем рисунке превращаются в бойницы под потолком салона. Алина, мастер, гнётся в стороны и расплывается, пока наконец не обретает формы той самой женщины из комикса. В глаза опять лезет «Комсомолка» со статьёй. Телефон поёт грузинским многоголосием. Наташа. Бабушка на второй линии. Рука в воздухе, без карандаша, размечает сама неожиданно подходящую для натурщицы позу — сутулится, руки между коленями. Дети утонули. Ошибка?
***
— Всё, мы закончили, одевайтесь. — Мастер подбирала газеты, «Комсомолка» про шторм и утонувших в карельском Сямозере детях спряталась вниз.
|
|
Он всё понял! Распятие. Фрагменты фрески. Ок. 1350. Сербский православный монастырь Високи Дечани, Косово |
Разговоры с писателем ДД о писательстве, и после них
Действующие лица. Писатель ДД, настоящий и очень хороший. Я, с тягой к писательству.
В 00:26 хорошо ехать в метро. Можно сесть. Даже до Текстильщиков. Две толстые женщины в оранжево-синих костюмах обходят станцию. Одна несёт белое пластиковое ведро. Почему-то вспоминаешь вёдра с майонезом. На боку синим маркером. Успеваешь прочесть «дезинфекц». Обе присаживаются у решетки в полу. Одна металлическим скребком снимает нагар, пыль, копоть. Вторая толстым крючком пытается поддеть. Проходишь, любуясь, — неприлично останавливаться.
Wine@Beer на Мясницкой.
Два бокала красного. И сырные чипсы. Сырные чипсы необычные, вкусные, острые, с травами. Хочу написать рассказ, есть даже замысел, но не знаю, что делать с замыслом. Потому что замысел хорош, но труден в исполнении, и должна быть какая-то простота, и лёгкость, и мелкая деталь, бытовая подробность, через которую и полезет весь хтонический ужас. ДД кивает, поддерживает. Ваша работа — моя работа. Ваша работа это ресурс — моя работа рутина. Но литература и любое другое искусство так или иначе о смерти. Ваш уникальный опыт — мой уникальный опыт, судебно-медицинская экспертиза.
И смотришь на колупающихся в полу Тургеневских женщин. И они тебе нравятся. Цепочка ассоциаций — известный доктор из известного фонда. Для тебя доктор — это ухо и рука, серёжка и маникюр. А в друзьях на фейсбуке мальчик. Как мальчик — лысый дядька в очках. Вы с ним сто лет не виделись, он создал группу выпускников, всех позвал, а тогда, до, работал в известном фонде известного доктора.
Оказывается, ты не говорила писателю ДД, что училась на филологическом факультете МГУ. Потом бросила, ушла в медицинский. Знаете, у меня был любовник. Я подрабатывала в гостинице, сутки трое, удобно. Охранник в нашу смену, в промежутках был хирургом. Он уволился, я бросила МГУ.
В фейсбуке посты в день рождения и в день смерти доктора из фонда. Ты не веришь безоговорочно доктору. Не можешь. Потому что всего лишь ухо и маникюр. Трусость. К бомжам на Казанский вокзал как в монастырь. Обходишь стороной все посты про годовщину и бомжей.
Замечали на эскалаторах белые матовые плафоны-полусферы? У них металлические ободки и красные выпуклые «А» на боках. Под блестящий обод аккуратно приткнут женский накладной ноготь. Красно-фиолетовый, с переливами, с белым цветком.
Семьдесят (шестьдесят восемь, семь, сколько там) пассажиров становятся десятками тысяч фрагментов, некоторые размером с ноготь. Чёрный рюкзак, стринги вперемешку с принцессиным платьем. Разноцветные носки не в пару и чёрный ноутбук с покорёженной крышкой. Углы изгрызены собакой или расслоились от воды. Как будто. Или вот. Авиационный маяк. Красивая металлическая штука. Тяжёлая. В ручке-гармошке застряли два мягких жёлто-красных кусочка плоти.
В очень научной лаборатории изобрели регистратор. Понавесили пока в самолёты, поезда, в места массовых скоплений. Планируется серийный запуск. Всем желающим. Цена немаленькая. Разработчики рассчитывают на успех. По сути примитивный осциллограф. Надеются бабок срубить. Прибыль триста процентов. В наш век компьютерных технологий снимать показания вручную и вычерчивать кривую на миллиметровке.
А в конце вагона трое пацанов. Говорят громко, роняют булку. Плюшку или слойку, без начинки. Ржут, поднимают, кидают на сиденье. Едят.
Писатель ДД возражает. Мол, какая, к чёрту, миллиметровка. Красивые графики и объёмные цветные кривые в компьютерах, строчек так на несколько сот в Excel, если представить. Да, вы правы. Но из тебя упорно лезут ленты, как в электрокардиографе. Не хватает места, ты склеиваешь по высоте, надставляешь. Датчики встроены всюду. Программа сопоставит кривые и обсчитает результат. Надёжнее чёрных ящиков. В огне не тонет, в воде не горит. Вот сейчас, сейчас-сейчас, сейчас-то мы с вами всё узнаем. Кто сбил малазийский Боинг. Послал пожарных в смерть. Убил Гришку Распутина. Погубил динозавров.
В комьях глины тонкими белесоватыми прожилками волокна ткани. Живой ткани. Выколупывают. Кусочки краски выколупывают. Сразу отдельно передают следователю, везут. Весь самолёт уже можно собрать из наших шелупонек. Каждой шелупоньке своя цветная линия на графике. Обнаруженные волокна побыстрее закопать обратно в грунт — исследован маркированный объект небиологического происхождения. ДД качает головой, ужасается.
Осциллограф простая, но высокочувствительная штука. Представляете, говорю я, цветные линии дёргаются, ломаются, рвутся, перепутываются в клубок. Место 5Е, женщина тридцати семи лет, 5F мужчина, сорок четыре. 6А, мужчина, 9D пятьдесят три года, 7С мужчина, 9Е двадцать один. Гормоны зашкаливают, теория стресса Ганса Селье, гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая система.
Писатель ДД говорит, что ему ещё очень нравится название тахометр. Может, не осциллограф, а тахометр. Тахи меряет.
Разговор прерывается. Общительный посетитель лезет к нашему столику. Татуированные секьюрити — узоры на футболках продолжают узоры с рук — выводят на улицу. Драка. Через пару минут на ревущей хромированной ракете подъезжает бронежилет с дубинкой. Весь в чёрном. На груди нашивка почти вязью «Гольфстрим». Любопытные снимают на телефоны. Нас пересаживают. От заведения комплимент. Ещё вина.
Так вот. Ага. Например, 10В. Адреналин, кортизол, глюкоза, миоглобин. Прореагировал. Эустресс, а в мягких тканях кровоизлияний не обнаружено. Тело разорвало, а крови нет. Ни капельки. Грубая фрагментация, разделение тела. Мгновенно.
Писатель ДД говорит, что написал рассказ про морг и немного про меня.
За осциллографом и тахометром следит лаборант, говорю я. Просто пишет показания. Все цвета спектра. Лаборант старательно режется в танчики. И вдруг дефект плёнки. Белое пятно. Потом ещё. Чёрная клякса. Настучат по шее, блин! Аккуратно вырезать и склеить. Быстрее, в карман.
И что? ДД недоумевает. Аддитивное и субтрактивное смешение цветов, отвечает мне ясень. Добавление всех цветов в первом случае даёт белый, а во втором — чёрный. Все цвета, понимаете. Все. 10В всё понял. Понимаете? Он всё понял. А другие, спрашивает ДД. Надо вывернуть карманы лаборантской куртки. Белые пятна, чёрные кляксы.
Драчливого болтуна заводят умыться — гуманные секьюрити. Одежду стирать. Вот именно. Одежда в стирке. Румяная лаборантова жена, в четыре руки не обхватишь, забила полный барабан. Индезит, вертикальная загрузка, пять килограммов.
Бар закрывается, последний заказ. Упокой, Господи, души рабов твоих. Лаборанту-раздолбаю низкий поклон.
комментарии(0)