Нет экшена без жестокости

Валерий Бочков. Горгона: Роман.– М.: T8 Rugram, 2020. – 152 с.

Любая человеческая непредсказуемость оправдана, освящена и пригвождена к позорному столбу и к эшафоту Роком, Ананке. Роман – о неотвратимости Ананке, искусно прячущегося за декорациями и действующими лицами русской столицы между качаниями тридцатилетнего временного маятника. Девяностые, ставшие историей, остались в ее анналах временем бандитов. Бандитизм – явление столь же неистребимое, сколь и всегда исторически обусловленное. На болезненном переломе, на стыке эпох бандитизм, а с ним и его спутница, неоправданная жестокость, расцветают пышным и убийственным цветом.

«Горгона» – слишком метафорически яркое название, чтобы от него можно было откреститься как от отсылки к мифологии или усмехнуться над его античной красивостью. Александра, имя главной героини, по прозвищу Кармен, ее второе имя Ида, которой она ощущает себя при приступах личностного расчленения, тоже отзываются античными реминисценциями. Читатель подспудно настраивается на высоту трагедии... а его оставляют наедине, грубо, нос к носу с беспощадными реалиями бандитизма:

«А Генрих взглянул на меня и повторил:

– Раздевайся.

Я не могла отвести взгляд от лезвия. Красная струйка побежала по щеке, исчезла под подбородком, снова появилась на горле и стекла по желобку между ключиц в раскрытый ворот рубахи. Америка тихо заскулил.

– Не надо... – пробормотала я».

Работа художника с архетипами, то сплетающими, то расплетающими свои нити внутри произведения, то внезапно взрывающимися посреди, казалось бы, неспешного хода событий, – большой плюс Валерия Бочкова в море медитативной, повествовательной, рефлексирующей литературы, обозначаемой как интеллектуальная проза; у писателя никто не отнимает силы его интеллекта, но искусство устроено так, что без драйва, саспенса в нем прожить нельзя. «Горгона», замешанная на мощной символике античного мифа, на поверку оказывается остросовременным экшеном, а экшен вдруг – тоже на поверку, более глубокую – оказывается новым полифоническим мифом, в котором тема – насилие и безнаказанность, а контрапункт – возмездие почти космическое. Недаром (не случайно, как все у Бочкова!) лейтмотив огня соединяет начало и конец романа: Александра мстит первому своему парню, Алику Куперу, поджигая его мотоцикл «Урал», и она же, вернее, то, чем она становится после того, как ее убивает главный правитель всея жестокости в книге, поджигает его дом со всеми вещными потрохами.

Вся штука в том, что кино, которое посредством написания остросюжетной книги снимает Валерий Бочков, в определенный момент требует резкого, внезапного слома и перехода из нашего трехмерного мира в мир потусторонний, мистический, инопространственный и иновременной. И это правильно, это жест художника. Нет искусства без мифа, и нет реальности без инобытия. И нет экшена без апологии жестокости. Инцест являлся краеугольным сюжетным камнем целой вереницы древних сказаний. Насилие – основная нота Ветхого Завета. Война и кровь – основной мотив летописей и хроник. Мы не вчера придумали убийство, издевательство, извращение, порок. И бандитизм. Занятие вымогательством, обманом, добычей наживы, ограблением, проще – работой на себя и свое довольство жизнью – психология и философия целых пластов больного общества. А в том, что общество больное, нет сомнения. Человечество века пытается вылечиться от ненависти, жестокости и их следствия – преступления – и не может. В «Горгоне» предъявлена квинтэссенция зла – на личном уровне сознания героев и на личностном – самого автора.

Мастерство автора несомненно: он смешивает быт и бытие, показывает нам низменную, бытовую жестокость, чтобы через секунду поднять ее до высот трагического предания. Тем самым Бочков говорит: не думайте, что все так просто. Мы все просто разучились читать древние письмена. Символы-знаки. Истоки наших бед и радостей. И то, что в мифах высокопарно начертано о безумной и непредставимой жестокости богов и людей, сбывается в живой жизни каждую минуту. Валерий Бочков хочет обнажить саму природу жестокости. Но – и это мудро, тонко – нигде не доходит до конца, до ее смыслового развенчания. Останавливается на полуслове, на печальной загадке.

Конечно, «Горгона» – роман ужасов. Но Бочков не был бы художником, если бы не обращал свой взгляд и на красоту мира. И он делает это. И мы разделяем его чистый восторг: «Каждое яблоко, натертое бархоткой до матового блеска, было повернуто к покупателю самым соблазнительным боком. Торговки предлагали с ножа дольки белого налива и мельбы, сочные, они слегка отдавали железом. Мимоходом я подцепила пару черных крупных вишен. Очень сладких – как выяснилось. Над солнечными горками медовых груш кружили осы, ленивые и пьяные от липкого нектара. Жилистый кавказец, черный, как жук, ловко взрезал круглую дыньку и протянул мне сочащийся ломтик на острие хищной финки». А сама Александра походя, но ясно и безапелляционно дает понять, что связь времен – вовсе не утешение в скорбях, а рок. Почти античный. Напрямую – античный.