Тонкое руно

Вот возьмет и улетит. Фото С. Брауна

– Чего печальный такой? Голубь из «Чумчук-Арала» улетел?  

– Голубь? Где голубь?

– Ты точно с Ленинабада*?! Железный такой, большой. Голубь на острове, в парке на реке. Сырдарья, а?  

– Я один раз в парке маленьким ходил, не помню совсем. Мы здесь выросли, Москву лучше знаем.

Тогда новенький грустно подпирал стенку в ожидании загрузки. Стас подмигнул – познакомились. Олим – земляк, ленинабадский.  Стас родился в Ярославле, но школьные каникулы чаще проводил в Таджикистане. И в материной метрике было смешившее в детстве слово: Ленинабад. Бад-бад-бад Ленин. А по факту вышло – родное слово. С довольным видом понимающего дело Стас выкладывал козыри для потенциальной дружбы.

– Как вообще настроение в священный день? Я в курсе вопроса. Дедовы рассказы помню, при Советах тоже молились. У вас с этим строго.

– Я не молюсь.

– Если тебя наши людочки, диспетчеры всея Руси, начнут обижать или ставить рабочие пятницы, ты не молчи. У них же никакого кругозора. Косеют с утра до ночи, «косынки» свои пики-черви раскладывают.

– Спасибо. Все хорошо.

– Я скандалов не скандалю, я за мир во всем мире и в шахматную секцию ходил, пока пива не попробовал. И вообще все люди братья, которые не сестры. А этим... ну ты меня понял, могу просто в лоб сказать: сами доставляйте заказы, пока верующие люди коврик раскатывают.

– У меня нет коврика.

У паренька с юмором не очень. И не наросло с тех пор. У Стаса очень, да толку: говорит Олим по-русски грамотно, но мало. С первого дня знакомства Стас, сам не понимая почему, суетится в его присутствии больше себя обычного и не солидно вроде, не по возрасту то есть.

– Да шучу я, шучу. Пятница – священный день курьера. Клиентов столько, что можно все бабло поднять, а в другие дни вообще не париться.

– Я недолго здесь работаю.    

– А чего я тебя не видел? Мне дед всегда говорил: «азию» не трожь. Они нас в войну спасли, последней лепешкой делились. 

– Спасибо. Про войну рассказывали старшие. В нашей семье убили два сына моей бабушки. Ошибся – прабабушки. 

– Если б в 41-м мои с годовалым батяней не успели до взрыва переправы через Днепр… Река на Украине такая. Узбекских лепешек им не кушать. Как прадеду. Его там и схоронили. В Хавасе, ж/д станция, знаешь? Узбекистан. Туда все поезда приходили с эвакуированными. Много народу не дотянуло… Наши выжили. Это факт. И аргумент. И вечное спасибо. Дед так и говорил. Люблю, когда красиво сказано.     

Если их смены совпадали, Стас атаковал неотзывчивого почти земляка новыми воспоминаниями. А тот все книжку читал – не разглядишь какую: за спину прятал. Стасово любопытство – профессиональная болезнь, наследственная: от бати-опера. И пожизненное оперение в общем тоже от отца к сыну: из школьной формы нырнул во флотскую, а на берегу надел милицейскую. До нового покроя не дослужился, раньше свернул с прямой, как указка географички, биографической стези. Там много чего было за поворотом: и охранником (темперамент не тот – скучно), и таксистом (темперамент тот, но слишком весело и с кулаками иногда). Не думал он к полтиннику дозреть до курьера цвета нежного персика. Но и эту службу Стас нес с достоинством, по-офицерски: не мальчик он на побегушках, а сотрудник международной логистической компании. Седой ежик, очки и бейдж с фотографией на шее. Как у журналиста или еще круче.

Колесо понятных обязанностей вдалеке от начальства: Стас ценил свободу маневра, если она была. А если не было – все равно ценил. В особо лирические часы стояния в московских пробках он представлял, как где-нибудь, может, в Африке, на обратной стороне голубого шарика бегает такой же Стасик (курьер – он и в Африке курьер) – только черненький. Быстро-быстро перебирает тонкими, рахитичными ножками, как и положено тому, кто в детстве голодал, но теперь вырос и доставляет все, что положено доставить. И, может быть, он, как Станислав Александрович, тоже дал в морду своему начальнику, и его карьерная звезда африканского оперуполномоченного закатилась, не достигнув зенита.

Сегодня его минивэн привычно как бы двигался по кольцевой. В голове, что в водительской кабине, пусто и тихо. Разве заглянула мысль про Олима, с которым столкнулся на днях, выходя со склада. Тот весело болтал по мобильнику и даже жестом поприветствовал Стаса. Говорил он по-таджикски. И Стас как бывший-небывший еще специально подумал: чего это он лыбится? Лыбится, лыбится, лыбится – звучало сейчас в голове с монотонной тупостью. Дальше мысль застывала, деревенела, как затекшие ступни, устало бьющие ритм на педалях тормоза и газа.

Вырвавшись из капкана МКАДа, спустя полчаса Стас въезжал во двор. Складывалось все удачно, это был последний заказ.

Дверь открыла высокая женщина за сорок почему-то в темных очках и пригласила войти. Доставка партнерская: кратким обменом товара на деньги не обойдешься.

– Добрый день!

– Вы проходите, пожалуйста. Присаживайтесь.

– Мне понадобится ваш паспорт. Строгая отчетность, вы знаете? Я пока начну заполнять. В трех экземплярах все. Не быстро это.

Внезапно в коридоре возник парнишка лет десяти-одиннадцати.

– Здравствуйте!

Из набитого рта фонтанчиком слюна.

– Слава, вернись за стол!

Стас даже вздрогнул, словно не юного тезку (а может, и не тезку, но близко) а его, седого дядьку, возвращали сердитым окриком. Славный Слава исчез так же лихо, как появился, а Станислав Александрович расположился в комнате. Хозяйка протягивала ему раскрытый паспорт.

– Я тоже без протезов никуда!

Темные очки не реагировали. Прибаутки не канают.

Он надел свои прозрачные «плюсы» и охнул.

– Какое красивое у вас место рождения!

– Красивое? Почему красивое?

– Ленинабад. У меня мать оттуда родом!

– Надо же.

Невозмутимая интонация и такое же выражение лица не оставляли Стасу малейшей надежды поддержать разговор. С утроенной торжественностью заполняя бланки, он бормотал что-то под нос, мотал головой. И на выдохе, почти шепотом: «А мы ведь с вами почти ровесники». И еще хотел что-то спросить, но женщина хмыкнула, и он не решился. Как такое скажешь: снимите очки, пожалуйста.

Они легко настроили привезенный Стасом роутер. И все. Ностальгия не передалась воздушно-капельно. Наверно, концентрация была недостаточной для заражения.

– Распишитесь, вот здесь и здесь. Во всех трех экземплярах.

Стас попросил воды, а потом разрешения воспользоваться туалетом. Больше он ничего не мог придумать; хозяйка вежливо, но уверенно приближала его уход.

Стас зашел в лифт и уперся руками в стенки, так его качало. Точно не едет, а падает, и в висках стучит: «Здравствуй, жопа, новый год! Вот тебе и Олим. Женщина с ребенком. Уступите место. Двери закрываются».

Салага с косами из ленинабадского детства! Или показалось. Он помнил ее высокого, сухопарого деда. Стас побаивался его, но сильнее опасался насмешливого взгляда салаги. Желтые звездочки на радужке глаз помнил, а больше ничего. Даже имени. А дед – местная знаменитость, знатный зоотехник. Стас забыл, в чем заключались его выдающиеся заслуги перед партией и правительством, но фамилия обнаружилась в голове сама собой, гугл сказал: дедуля вывел новую породу овцы – среднеазиатская тонкорунная. Причем здесь овца?

Он сидел в машине, уткнувшись в смартфон, обмякший, безвольный. Кажется, поднялось давление. Чего испугался? За спрос денег не берут. Завибрировал телефон. Сообщение от Олима: «Добрый день, уважаемый Стас, сегодня я уволился с работы, уезжаю в Америку. Я выиграл грин-карту. Берегите себя, – говорят американцы». Почему же? Почему в темных очках? Да не она. Точно ошибся. Или не точно?

Салага семенит за широко шагающим дедом в сторону зеленоватых холмов, туда-туда, к пасущимся на склонах облачкам из тонкого руна. И пыль кругом то ли розоватая, то ли цвета нежного персика, то ли просто пыль.

*Современное и историческое название города в Таджикистане – Худжанд. До переименования было распространено название Ходжент.