Пир двойников

Одна парочка занималась любовью недалеко от памятника Ленину… Фото Евгения Лесина

Предисловие к этому роману написала Мариэтта Чудакова.

В Кремле происходят основные события. Единство места почти не нарушается, за исключением отлучек на дачу, к Белому дому, к Моссовету. А вот единство времени и действия… Хотя автор четко обозначает рамки: ранняя осень 1993 года, сентябрь–октябрь, читатель сразу же попадает во временной поток.

Первая глава называется «Делопроизводитель». Если посмотреть в словаре, слово это означает «служащий, ответственный за ведение документооборота (независимо от форм собственности)» – уточнение свидетельствует о вневременности этой должности. Итак, некто, обнаружив, что некая дверь вдруг не заперта, попадает в странный кабинет без окна.

– Ты ошибся не дверью… Ты явился не в срок.

Первая сцена построена по законам драматургии: реплика, ремарка, реплика… Читатель узнает, что в Кремле встретились два делопроизводителя. Один из них Дмитрий Сергеевич (он станет центром романа), второй же (хозяин кабинета) называет себя «певец смерти». Разговор «старший», безымянный делопроизводитель заводит о страхе.

Кстати, дверь на протяжении всего романа будет обозначать границу между мирами, причем не всегда между реальным и ирреальным, часто между человеком и человеком, между «я» и «он».

«Страх отнял у меня Марину. Женщина, которая меня любила, ушла навсегда». Коротко рассказав историю любви Дмитрия Сергеевича, автор поведал об эпохе. Жена (журналист) работала в «Правде», требовала, чтобы муж не посещал храм, боялась доноса, беспокоилась за карьеру. Муж не согласился. Ушла. С карьерой все получилось. А тут – 91-й год… Стала печататься в демократической прессе, вышла замуж за предпринимателя… Фирменная ирония Харичева помогает ввести читателя в круговорот событий тогдашней России.

Дмитрий Сергеевич, попав на работу в Кремль, осознает, что именно здесь особая концентрация страха, «здесь его царство». По воле «старшего» делопроизводителя он погружается в разные временные пласты, чтобы испытать страх на собственной шкуре. Сначала в библейские времена, где он – Петр, испытавший ужас, страх, что узнают, что был с Христом. Потом – в не столь далекое время, где он – комендант на даче Сталина. Зовут его так же – Петр. И этот Петр боится подойти к агонизирующему вождю, взять на себя ответственность. Анализируя природу своих страхов, Дмитрий Сергеевич осознает, что в первом случае ему было стыдно своего страха, во втором – нет.

Нужно сказать, что эта книга Харичева стоит на крепком фундаменте мировой литературы. Мотив закрытой двери – «Синяя Борода», Сартр. Погружение в давнее, баснословное время – Чехов («Студент»), Булгаков («Мастер и Маргарита»). Следование за Чеховым и Булгаковым – рискованное дело, тем более что постепенно цитирование обоих стало общим местом. Зачем же Харичев рискует? Возможно, чтобы не только, как у Чехова, показать причастность любого человека к вечному, но и дать возможность там, в глубине времен (куда заглядывал Булгаков), найти первородный страх – страх отречения от Христа. Ведь именно там, не выдержав испытания, Дмитрий Сергеевич «заплакал горько». Это испытание ведет к раскаянию. Страх же коменданта – страх раба.

Роман Харичева полифонический: звучат голоса Сталина, Берии, Хрущева, Ленина, Брежнева, Инессы Арманд, Надежды Аллилуевой, Черненко. Это роман многожанровый: здесь и сказка, и притча, и пьеса, и документ, и анекдот. Пример анекдота – сошлись однажды Сталин, Ленин и Брежнев и заспорили… Анекдоты – психотерапевтическая практика советского периода. Но здесь не только анекдоты – за «круглым столом» автор сводит «мудрецов», разговор идет о смысле жизни. Здесь, конечно, можно вспомнить и «Пир» Платона, и «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова. Арманд, например, утверждает, что в центре – любовь. И любовь пройдет через весь роман, например, одному из персонажей дано будет узнать, что Надежда Алиллуева любила-таки Сталина, и души Ленина и Арманд любили друг друга. О диспуте рассказывает Дмитрию Сергеевичу еще один делопроизводитель. Во второй главе есть пассаж, посвященный делопроизводству, здесь много значимых слов: «указ», «президент», «совещание». «Допустим, президент подписал указ. И что с того? Пока указ не выпустят, его как бы и нет. А кто выпускает? Делопроизводство». Этого, третьего, делопроизводителя вызвали, велели протоколировать. И вот он записывает. Ленин считает, что смысл «в испытании, дающемся для преодоления», Сталин, что «жизнь – для борьбы». И собрались они все в преддверии надвигающихся осенью 93-го событий. И делопроизводителя спросили, что думает он. «Правы все!» – вот его мнение. Протокол у него сохранился, а вот из Кремля пришлось уйти. Как услышали про вызов да открытую дверь в какой-то кабинет, решили, что он не в себе.

Поставив перед Дмитрием Сергеевичем еще одного делопроизводителя, Харичев с помощью «зеркала» увеличил пространство.

Игорь Харичев. Кремлевские призраки. – М.: Время, 2020. – 304 с. (Проза времени).

Игорь Харичев позволяет высказаться и Берии. Это его «посмертное слово». Глава, посвященная сподвижнику Сталина, называется «Каждому его мерой». Интересно, что он не назван по имени, но читатель по деталям все понимает. Призрак Берии является одной из сотрудниц. Вроде бы он хочет сделать доброе дело – сказать, что все с ее сыном будет в порядке, но вызывает только смертельный ужас и обморок. Догадку читателя, что это был Берия, подтверждают обсуждающие происшествие сотрудники.

Одним из приемов Харичева является многократное прокручивание, медленное вращение события, чтобы можно было тщательно рассмотреть все грани. Например, одно и то же событие могут видеть подполковник Гавриков (сотрудник охраны), Кривенко, имеющий опыт работы в аппарате ЦК КПСС, Муханов, из самых близких к президенту людей.

С Кривенко связан очередной анекдот. Октябрьским вечером, тревожным, когда президент уже выпустил указ № 1400 о разгоне парламента (Кривенко не одобряет), ему явился Ленин. Он хочет узнать мнение бывшего партаппаратчика о последствиях революции 1917 года, а тот, глядя на призрак вождя, вспоминает, как красотка Ирочка соблазнила его пойти в музей-квартиру Ленина и, более того, заняться на кровати Ленина любовью. Ленину все эти картинки, мелькающие перед Кривенко, кажутся пустяком: было и было, а вот революция… Но серьезный момент есть и здесь. Кривенко вдруг спросил: «А Бог есть?» «Есть», – отвечает Ленин. И, объясняя изумленному Кривенко, что проходил испытание безверием, вычерчивает формулу. «Если действительно жизнь дается для преодоления испытаний, то лучше пройти их в России. Она, Россия, – особое испытание». Но для Кривенко – это только миг, он ведь человек выгоды. Ему бы от призрака получить продвижение по службе. Нет, не даст ему призрак ничего. Здесь, как в сказке, жадный наказан. А Ирочке, кстати, дано будет понять, что любовные встречи в квартире Ленина – это не то. Должна душа полюбить душу.

Игорь Харичев без всякого морализаторства рассказывает о своих героях, далеко не ангелах (все связаны с политикой). Каждому герою дается возможность проверить себя, заглянуть к себе в душу. Например, Муханову попадаются «Откровения» Ленина, где он осмысливает все посланные ему искушения. И Муханов, вышедший из партии в 90-м году, чувствует свою причастность ко всему произошедшему в стране.

В те октябрьские дни всех героев волнуют надвигающиеся события. Как правильно себя вести, если не хочешь противостояния? Как поступить по совести, если находишься на площадке президента?

Автора волнует и тема свободы. И опять на помощь приходит анекдот. История о том, как одна парочка занималась любовью недалеко от памятника Ленину. Подполковник Гавриков скорее изумлен, чем разозлен. Для них это, видите ли, спорт, игра. Но так хочется иногда тоже игры, свободы. Так расширяется пространство у привыкшего к жесткой дисциплине человека.

Харичев перетасовывает высокое и низкое. Беседа Хрущева, Брежнева, Черненко всего лишь о зависти к Ленину и Сталину. «Их почитают, их ругают…» Здесь, как и в случае с Кривенко, речь идет о скучной выгоде.

В кремлевских коридорах люди разные. О таких, как Токарев, выходец из райкома КПСС, автор романа говорит с сарказмом. Пожалуй, здесь можно увидеть и памфлет. Вот он ищет ходы в «фонды», пытается уловить, куда качнется политический маятник. Ему точно не явятся призраки, он не в числе посвященных. Но в том и сила Харичева, что он дает и этому персонажу сделать паузу после штурма Белого дома. Просто остановиться со словами: «Смутное время. Смутное время…» Пусть подумает!

Последние страницы романа посвящены октябрьским дням. С публицистической точностью передает Игорь Харичев рождение трудного решения – стрелять по Белому дому. Министр обороны настаивает на письменном приказе…

Напряжение автор снимает, вводя главу о симпатичном человеке Михаиле Семенкове. Он ленив, любит свой компьютер, но вот именно ему дано встретиться с Надеждой Аллилуевой, влюбиться в нее и узнать, кого она видит перед собой, в чьем облике он является. Ему трудно поверить, что это Сталин. Но любовь живет где хочет. Именно его глазами читатель увидит и митинг у Моссовета, и людей, пришедших поддержать президента к Спасской башне. С ним читатель пройдет по живущей своей мирной жизнью Москве к Белому дому. Увидит готовые к атаке бронетранспортеры. Там он встретится с Дмитрием Сергеевичем. Да, делопроизводитель на месте. Его память должна запротоколировать и этот страх. Но он выскажет свое отношение к происходящему: «Мерзко». И на растерянное возражение Семенкова: «Они первые начали» – ответит, что не это важно.

Михаил Семенков вместе с другими обитателями Кремля увидит по иностранному телевидению, «как русские убивают русских», и хотя уже будет знать, что стреляли болванками, а не настоящими снарядами, все равно будет чувствовать себя причастным к чему-то тяжелому. А еще тяжелее ему станет, когда прочитает в оппозиционной газете распечатку переговоров и догадается, что начали первыми все же не левые. С этим он побежит к «гуру» Воропаеву. «Власть – грязное дело. Кто смел, тот и съел». Семенков поймет – здесь не цинизм, а правда. Грязное. И тут не успокоишь себя, что малой кровью избежали большой.

Дмитрий Сергеевич объясняет, что здесь страх напал на страх, а корни страха в далеком прошлом… Ему ли не знать. И вот еще одна фигура из далекого прошлого мелькнет на страницах романа. Вроде бы случайный прохожий – седой старик благообразного вида. Он обратился к Семенкову, чистой душе. «Все это не случайно. Такие переломные моменты для государства являются испытанием для каждого из нас…» Да, каждому придется понять, что это за испытание для его души. Этот старик – один из протагонистов, он ставит ключевые вопросы, ради этого и пишется роман.

И опять автору удается в нужный момент снять напряжение. Вот явился к Семенкову некто Славский. Изящно одетый, лицо выразительное. Кто? Внук Николая Второго. Нужно похлопотать о сотрудничестве с президентом в связи с установившимся порядком. «Самозванец это!» – успокоил Воропаев. К нему этот человек уже приходил со своим портфельчиком в смутные сентябрьские дни.

Остальные персонажи тоже отреагировали на происшедшее. Гавриков рад, что к этому не причастен, Кривенко успокоился – власть удержалась, работа будет. Он на радостях поделился с Семенковым байкой, как выпивал когда-то с Брежневым.

Последняя глава тоже называется «Делопроизводитель». Как уже было подмечено, Харичев любит повторения, отражения, уточнения. Дмитрий Сергеевич попадает к тому же делопроизводителю, посланцу из ирреального мира. Ему только частично дано вспомнить свое прошлое погружение. Для «старшего» делопроизводителя не это важно – главное, Дмитрий Сергеевич теперь посвященный. Повторив урок, «певец смерти» переходит к этой вечной теме и учит «младшего» делопроизводителя языку, на котором можно о смерти говорить. «Смерть одна. Кончина бывает разной… Кончина может быть ужасной. Смерть – нет». О разных кончинах странную лекцию прочитал «старший» делопроизводитель «младшему». Он рассказал о смерти Сталина, Бухарина, Андропова, Петра Первого, Ивана Грозного, Александра Второго. Зачем? Видимо, за тем же – отправить своего ученика (а кем еще с этого момента можно считать Дмитрия Сергеевича?) в сердцевину, в самое больное, в самый страх страхов. А потом с ним, видимо, можно будет поговорить о судьбе России. Когда-нибудь, когда он, Дмитрий Сергеевич, будет готов. Когда его по-настоящему это будет волновать, как страх, как смерть, когда станет таким же вопросом вопросов.