Курица

Розовеющая, золотящаяся, потеющая каплями жира, источающая флюиды. Раскинувшаяся толстыми окорочками. Фото Андрея Щербака-Жукова

Вращающаяся на вертеле за стеклом духовки‑гриль в кулинарии гастронома. Розовеющая, золотящаяся, потеющая каплями жира, источающая флюиды. Раскинувшаяся толстыми окорочками. Обтянутая нежной теплой пупырчатой кожей. Приличного размера. Недорогая.

Он не таксист, просто подрабатывает. Временные трудности, не отменяющие ежемесячного визита квартирной хозяйки и выплат по кредитам. Он не деревенский, просто в деревне живут жена и дети, ну, как жена – дело к разводу, а детей‑то обратно не запихаешь – кушают ежедневно, да еще и первое сентября на носу.

Она, пассажирка, видно, из богатеньких – пальто хорошее, к машине идет не торопясь, на заднее сиденье барыней садится и дорогой район называет (квартиры там стоят – ого‑го! – за ипотеку до конца жизни не рассчитаешься). Алкоголем женщина пахнет – из гостей, видать.

– Вы из гостей, наверное, в столь поздний час?

Он с ней на равных, он всегда с этими богатенькими на равных.

– Да, а как вы догадались? – говорит и улыбается она.

– Я еще полгода назад тоже по гостям ездил, – поддерживает он беседу. – А сейчас на работе, все время на работе – некогда по гостям.

– А может, ко мне? В гости? Я одна живу. Вы коньяк пьете?

– Ну‑у‑у, – протягивает он и секунду сопротивляется. – Если только после работы...

– Вот и договорились.

Видимо, эти богатенькие тоже смотрят фильмы про садовника, сантехника... Но он‑то не таксист, просто временные трудности.

– Только я не готовила ничего – у подруги именины сегодня.

Курица рыдала каждой капелькой жира и хохотала каждой пупырышкой кожи.

– Заверните мне вон ту, – попросил он продавщицу, сглатывая слюну и показывая пальцем.

Усталая продавщица подчинилась.

На кассе он ловко вытащил из внутреннего кармана пачку банкнот, отсчитал требуемую сумму и хозяйским жестом швырнул кассирше на тарелочку.

Богатенькая пассажирка, уже полусонная, удивилась, услышав звонок в домофон. Спросила: кто? Он назвался. Открыла.

С достоинством он водрузил курицу на стол и осмотрелся. Никогда до этого он не видел такого большого холодильника. Странными ему показались жалюзи в цветочек. Кухонный гарнитур, подобный он видел в рекламе, каждый раз отмечая про себя, что такие все равно никто не покупает – не имеет смысла покупать мебель, которая стоит, как полмашины.

Она достала коньяк и вскипятила чайник. Налили, выпили, закусили. Он пил и ел интеллигентно – не троглодит же, не Венцеслав же Венгржановский – знает, как есть, чтобы быть на равных. Говорили о том о сем – о погоде, о жене, о приближающемся первом сентября. Она улыбалась, слушая, а потом сказала:

– Пойдем спать. Я тебе в зале постелила.

Она так и не поняла, что он с ней на равных.

– В зале? – недоуменно спросил он.

Брови его приподнялись, но ничто не выдало удивления.

– Ну, ладно. В зале так в зале.

Она показала ему спальное место и скрылась в другой комнате.

Он прилег на край дивана. С полчаса ворочался, потом встал, оделся, взял с журнального столика газету и вышел на кухню. Включил свет. Курица, лишенная уже одной ножки и одного крылышка, все еще красовалась на столе и выглядела чудесно. Стараясь не шуршать, он завернул курицу в газету, обулся и вышел из квартиры, неся сверток под мышкой.

Вышел из подъезда, открыл машину, пропитанную ароматом «сексоголика», сел за руль и начал есть. Ел долго, с удовольствием. Запивал газировкой, забытой с вечера в бардачке.

Обглодав последнюю косточку, он откинул сиденье назад и уснул сном праведника.

Красноярск