Зэк, инок и рок-музыкант

Алексей Гиршович. Шизоиада – Иерусалим: Филобиблон, 2019. – 552 с.

Едва открыв эту книгу, читатель может подумать: ну вот, еще одно повествование о лагерях, сколько уже об этом написано! Читатель будет прав – написано действительно много: и о ленинско‑сталинских лагерях, и о советских более позднего времени, где сидели инакомыслящие, правозащитники, да просто невиновные люди, убеждения которых не понравились власти. Но надо сказать, что есть особенности в сравнении со всей лагерной прозой и у предлагаемого повествования. Здесь речь идет о современной, постсоветской России. 

В первых двух частях действие происходит в так называемой интерзоне – в лагере, где содержатся иностранцы, совершившие преступление и осужденные в России. Конечно, там не все собственно иностранцы, много граждан и из республик бывшего СССР. И еще те, кто покинули Россию и стали гражданами других стран. К последним принадлежит и герой‑повествователь. И заключенные в подавляющем большинстве – не невиновные, не политические, не узники совести, не те, кто сидит за убеждения, нет, это действительные преступники (исключая тех, чья «вина» шита белыми нитками излишне ретивыми полицейскими, такие тоже есть). И повествователь – тоже из тех, кто совершил преступление, он этого не скрывает.

Есть и другие различия по сравнению с лагерной прозой советского времени. Все‑таки это уже другая Россия, постсоветская. Все же изменилось многое, и даже в лагерной системе. Невозможно себе представить, что в советское время в лагерь мог бы регулярно приезжать священник, что церковь могла бы оказывать помощь заключенным – присылать книги, посылки, что заключенные могли бы получать письма из‑за границы, звонить по телефону... А сейчас все это возможно, и не только в интерзоне.

И вот тут надо сказать: несмотря на все изменения к лучшему, основное, что было в советской и в досоветской российской жизни, осталось неизменным. Это неуважение к личности, и как следствие – произвол: избиения, беззаконные наказания, воровство, блат… Но только ли лагерная администрация в этом виновна? Менее всего я хотел бы настаивать на схеме «злые охранники и их жертвы заключенные». Увы, яд произвола растлевает всех. Тут можно вспомнить Сергея Довлатова, его печальный вывод: надзиратели и заключенные могли бы поменяться местами, и ничего бы не изменилось.

Принято думать, что тюрьма, лагерь – это отражение «большой зоны», то есть общества, только в увеличенном, более откровенном виде. В общем, так оно и есть. Но в случае советской, да и постсоветской России можно задать вопрос: а что здесь следствие и что причина? Александр Солженицын заметил, что поскольку через лагерную систему в советское время прошли миллионы людей, то можно говорить о том, что лагерная, блатная психология (например: умри ты сегодня, а я – завтра) проникла в само общество на воле, сформировала его психологию. Солженицын и произнес невеселое пророчество, что в конце концов ГУЛАГ сожрет Россию. Боюсь, что так и произошло.

И все же эта книга – не о лагере как таковом. Эта книга – о человеке, о главном герое, которого зовут Арсений Рабинович. Хотя перед нами проходит целый ряд колоритных фигур, на зоне и на воле, все же судьба и мучительный духовный путь главного героя – основное в книге. Тут мы видим прозу несомненно талантливого автора, и его персонажи, да и он сам в качестве персонажа – не схемы, а живые люди. 

Арсений Рабинович – энергичный, деятельный, бесшабашный, без нравственных тормозов – таким он был, и это его привело к криминальной жизни. Вот что он пишет о себе: «Мальчишка с окраины сибирского города, где значительная часть мужского населения была пропущена через лагеря, росший без отца, в коммуналке, я с детства заболел «заграницей» благодаря своему соседу, моряку дальнего плавания. И хотя воспитание было дворовое, по воровским понятиям, я полюбил читать, питая особую страсть к зарубежной литературе: я читал все подряд, без разбора – от Диккенса и Бальзака до Маркеса, Кобо Абэ и Фолкнера. И как же мне хотелось когда‑нибудь побывать во всех этих странах! »

Да, страсть к приключениям в нем была с детства и авантюрная жилка, но... все эти качества могут проявиться в жизни по‑разному, и не лучшим образом – тоже. Но мы с удивлением замечаем, что этот герой все время как бы двоится, а то и троится. Еще будучи на воле, он открывает для себя Божественное присутствие в своей жизни. И... думаете – становится другим? Хотел бы стать, но и от себя прежнего он не может избавиться. Все совмещается в нем наряду с чтением религиозной литературы и искренним желанием найти себя, того, каким задумал его Господь. Вот перед нами бывалый зэк, а в его дневниках – чуть ли не инок, вопрошающий Бога о Его воле в отношении себя самого. А есть и еще один: тот, кем он мог бы стать – артистом, рок‑музыкантом, если бы не выбрал другую «свободу» – криминальную.

Так какой же из этих героев – настоящий? А настоящие – все, и все они – в одном и том же человеке. Как тут не вспомнить Достоевского, когда один из его героев говорит: «Широк русский человек, я бы сузил». Конечно, не только к русским это можно отнести. Но эта вот «широта» – и свобода, и соблазн. И этот соблазн действует в жизни героя с удручающей периодичностью. Вот он, будучи еще на воле, уже дал обет Богу: вернуться в Израиль, восстановить свое имя, покончить с нелегальщиной, но не тут‑то было, «веселая», бесшабашная жизнь снова взяла свое, и покатилось‑поехало. Можно сказать, что герой, несмотря на свою энергию и разнузданность на самом деле слабоволен.

Как же быть с самим героем, с его разными лицами, с его поиском Бога и Его воли, с падениями и взлетами? Ведь есть в нем и нечто, о чем он говорит о себе и что вряд ли вызовет сочувствие. И ведь герой, выйдя из заключения и приехав в Москву, все же хочет получить благословение у отца Бориса на возвращение в Израиль. И тут можно понимать двояко: и как послушание, и как неуверенность героя, колебание – правилен ли его выбор? Так что же происходит с душой нашего героя? А то же, что и с душой любого человека, даже и без криминального и лагерного опыта, о чем просто и ясно сказано у Достоевского: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердце человека».