Адам из глины и Ева из его ребра

История Франкенштейна и его творения стала настоящим кладезем для кинематографистовв ХХ веке. Кадр из фильма «Невеста Франкенштейна». 1935

Звучит как оксюморон, но попробуем разобраться. Роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли (1797‑1851) сочинила в 19‑летнем возрасте, что не имеет прецедентов в мировой литературе и невозможно по определению. В таком возрасте может прорезаться и заявить о себе гений поэта, но не прозаика, а тем более романиста. И действительно, все персонажи Мэри ходульны и психологически недостоверны, перипетии сюжета хаотичны, а стиль соответствует тому девичьему фантазированию, с каким в былые времена школьницы рисовали на свободных страницах своих тетрадок большеглазых принцесс в пышных платьях. Спасло этот роман то, что он был о чудовище, созданном прекраснодушным «принцем», ученым‑химиком Виктором Франкенштейном. Собственно, в этом и состоит секрет его долгожительства.

Сочинив по наущению прославленного поэта Байрона незамысловатую «страшную историю», Мэри уже по настоянию своего мужа, поэта Шелли, дописала и переделала новеллу в роман, который спустя пару лет издала анонимно. Его поставили на английской сцене и перевели во Франции, а в 1831 году издали в Лондоне в престижной серии «Образцовые романы» уже под собственным именем автора, когда всех остальных участников литературной забавы давно не было на свете. Муж Шелли попал в шторм на утлом суденышке и утонул, личный врач Байрона, сочинивший первую в литературе новеллу о вампирах, принял яд, а мятежный Байрон скончался в Греции от непонятной лихорадки и драконовских кровопусканий. Труп Байрона был бальзамирован и доставлен на родину для захоронения в бочке. Слава скандального романтического поэта была столь велика, что предприимчивый судовладелец распилил бочку и по хорошей цене пустил на сувениры для безутешных поклонниц его гения.

По просьбе издателей Шелли сопроводила свой роман предисловием об истории его создания. Эта история литературного соревнования в компании отпетых безбожников и добровольных скитальцев, в антураже популярных у англичан готических романов немало способствовала успеху романа и явилась настоящим кладезем для кинематографистов уже в ХХ веке. И это немаловажная, но лишь одна из составляющих успеха писательницы.

Рожденная от знаменитой романистки и убежденной феминистки и не менее знаменитого проповедника анархизма и властителя дум радикальной молодежи, Мэри Годвин была достойной дочерью своих родителей и на редкость образованной девушкой. С юных лет связав свою жизнь с одаренным поэтом и другом Байрона Шелли, она получила такой круг общения, о котором не могла и мечтать. И она сполна использовала свой шанс осуществиться как литератор и со временем даже затмить отчасти своих учителей и наставников. Помог в этом сновидческий кошмар, как‑то приснившийся ей в ненастную погоду в вилле на берегу Женевского озера. То есть напугавший ее до смерти образ, из которого, как из семечки, она сумела прорастить бессмертный сюжет – с виду научно‑фантастический, а по сути ужасающий.

Именно в этом кроется причина долгожительства ее романа об экспериментаторе и его шокирующем творении, составленном из кусков мертвых человеческих тел и оживленном им на свою голову. В чем не было особой новизны, а было невольное проникновение в коллективное бессознательное человечества, если воспользоваться термином и концепцией Юнга, соперника Фрейда. Тварь, в неоскорбительном смысле слова, издавна сама желает творить, чтобы уподобиться тем самым демиургу, и это совершенно архетипический сюжет.

Женщине, неведомо почему, нечто такое дано от природы (и Мэри исправно рожала от Шелли детей, из которых только один выжил), а вот мужчины чудят: соперничают за право дать жизнь естественным образом, изобретают, экспериментируют, сочиняют то и се. А в коллективном бессознательном ворочаются, принимая разные обличья, вечные образы: Адам из глины и Ева из его ребра, взбунтовавшиеся ангелы, алхимики и чернокнижники, Голем пражских раввинов (о котором сто лет спустя сочинит роман Майринк) и зомби культа вуду, а за ними роботы и искусственный интеллект, расшифровка генома и генная инженерия. И конечно же, после романа Мэри Шелли несчастный горемыка и исчадие Франкенштейна в их числе. Мэри нутром чуяла и на собственном опыте могла убедиться, чем чреваты в жизни дефицит любви, дезориентация естественных инстинктов и безответственное экспериментаторство близких ей людей.

В дальнейшем ее специальностью сделались так называемые детские вопросы, самые трудные из всех. Например, как в антиутопии «Последний человек», ничего общего не имеющей с романом для взрослых «Чума» экзистенциалиста Камю, претенциозной, как пародия на символистскую драму в чеховской «Чайке», и сильно напоминающей советскую назидательную сказку, как мальчик остался на планете совсем один. К счастью, ему это только приснилось.