Страна Сволочей

Никита Гладилин. Остров традиции. Роман вне традиции в четырех сезонах. – СПб., М.: Нестор‑История, 2019. – 392 с.

Литература изобилует типами, которые во что‑нибудь да не вписались. Как правило, если у главного героя все в порядке с окружающим миром, такой герой становится неинтересен, как постаревший Ионыч. Поэтому в идеале либо с героем, либо с миром должно быть что‑нибудь не то. Но если взять за основу этот несложный принцип, возникает новая проблема. Он давно уже избит и изъезжен. Мы знакомы с целой плеядой лишних людей, от Чацкого до Базарова, мы знаем всех истеричек Достоевского и всех чудиков Шукшина. Можно ли дополнить этот список?

В рамках антиутопии лишний человек необходим – иначе она не была бы антиутопией. Он обязан выделяться среди других действующих лиц своим недовольством по отношению к сложившейся системе. Но что нового можно сказать о нем?

Оказывается, можно, если для начала представить себе абсолютную бессистемность. Безысходность. Разруху. Грязь. Похабщину. Страну, от рассказов о которой кровь застывает в жилах. Страну до ужаса чужую и до боли знакомую. Страну Сволочей.

И в этой стране есть Остров Традиции – старый дом, где живет профессор Клир с дочерью Анной, лишние люди, которые не хотят бороться, не хотят грызть кому‑то глотку. Все, чего они хотят, – сохранить немного красоты среди окружающего уродства. Лишние люди? Бесспорно. Прекрасные лишние люди, обладающие, кажется, всеми существующими талантами. Они пашут землю и пишут сонеты, они играют в теннис и на рояле, они создают картины и монографии – они готовы на все, лишь бы не озвереть.

И однажды среди них появляется совсем другой лишний человек. Ультралишний. Не способный ни пить, ни копать, ни пикапить. «Гений бессилия».

Клир и Анна сильны и прекрасны – Конрад Мартинсен немощен и отвратителен. Автор не пожалел для него качеств, способных вызвать поразительную неприязнь и вместе с тем пронзительную жалость. И то и другое ощущается до такой степени остро, что, сопереживая герою, как себе, испытываешь к нему отвращение, как к себе в минуты глубочайшего бессилия.

Он противопоставлен трем этим людям, но и в Страну Сволочей не вписался бы тоже. Конрад Мартинсен слишком слаб, чтобы быть Сволочью. И слишком ничтожен, чтобы быть кем‑то еще.

И окончательно ломается канон, когда это омерзительное существо, этот невписавшийся в квадрате, единственное занятие которого – беспросветный онанизм, как физический, так и ментальный, эта полураздавленная лягушка, жалкая и противная, внезапно становится носителем глубочайших мыслей, которые ощущали мы все, только не могли их выразить, а может быть, стыдились в них признаться.

Зима – время истощения любых дерзаний. Фото Екатерины Богдановой

…Стиль. Вы обратили внимание на стиль?

Даже если Конрад Мартинсен покажется вам до того мерзким, что душевные его метания вас не затронут, вы не сможете на него не обратить внимания.

Этот роман следовало бы назвать поэмой – до такой степени виртуозно автор сочетает самые несочетаемые лексические пласты, самые немыслимые стили. Классическая литература утомила нас не только метаниями тех, кто не вписался, но еще и бесконечными природными описаниями, если только мы их не пропускали. Никита Гладилин и здесь не отступает от канона – и тем бесцеремоннее разрушает.

«Зима ведь. Время лежать на полатях, класть зубы на полку, сосать лапу. Время истощения любых дерзаний. Любое воплощение на точке замерзания.

И сквозь призму солипсизма, в коллапсе каталепсии не распознать, что наидерзейшие замыслы латентно, подспудно зреют себе под белым покрывалом. Невдомек нам, что теплая журчит вода под толстым слоем льда. И до нас не доходит, что в лесу, под корягами, хороводят гномы под музыку Грига. И что под сугробами эльфы варят хмель и брагу. И на блошиных тройках лихачат под подушками тронутые тролли».