Александр Гальпер
А медведя назвать в честь любимого поэта – Маяковским. Алексей Степанов. Медведица с медвежатами. 1919. Нижнетагильский муниципальный музей изобразительных искусств
Женский пол
Решил сходить на групповое поэтическое чтение в Киеве. Первой выступала девушка, читавшая долгую поэму о том, какие все ее мужья были сволочи. Первый был алкашом и ее бил, а второй не бил, но заставлял драить полы. Просто был помешан на чистоте. Чтобы ни одной пылинки не было. Изверг! Лучше же бы бил, как первый, который вообще никогда не убирал квартиру и ее не напрягал.
Сколько я таких поэтесс в Нью-Йорке видел и слышал! После их выступлений мужчины-феминисты обычно плачут. Иногда даже искренне рыдают о нелегкой женской долюшке. Показывают всем девушкам, какие они, значит, понимающие. Но киевские поэты были не такие. Первый поэт поднял руку, чтобы задать вопрос:
– Вы, наверное, под столом плохо протирали?
Раздался взрыв смеха. Из другого конца зала донеслось:
– А под комодом не забывали?
Да-а-а… В Америке бы, конечно, на таких мужиков вызвали полицию. Может, даже арестовали. Я написал в ФБ по мессенджеру о происходящем моему знакомому американскому поэту-феминисту. Ответ пришел через секунду: «Быстро накричи на этих мужиков и встань на ее защиту. Ты сегодня с ней уйдешь!»
Первое чтение
По окончании чтения основных поэтов был открытый микрофон. Я вышел и прочел свою поэму «Хосе и Тереза», где несколько раз упоминался Киев. Бородатый неопрятный старик, сидевший в первом ряду, подскочил ко мне и начал жать руку:
– Это гениально! Это лучшее, что я сегодня слышал. Остальные вам тут в подметки не годятся!
Я заулыбался. Вот оно – признание в родном городе. Наконец-то! Тут старик зашептал на ухо:
– Можешь одолжить на водочку? Очень надо! Просто вопрос Жизни и Смерти!
Я отстранился и отошел. Он возмущенно заорал:
– Да что ты тут о себе думаешь? Как ты смел в это престижное место со своими графоманскими стихами прийти?! Со своими грязными сексуальными фантазиями о чернокожих женщинах! Да у нас таких...
Конца фразы я не услышал, так как выскочил на улицу.
Поэт, который перевернул
Издатель на ярмарке подвел меня к очень толстому шведу. Говорит, это звезда нашей поэзии, который перевернул само наше понятие о шведском постмодернизме. Подхожу, представляюсь. Говорю: «Я тут слышал о вас столько хорошего. Хотелось бы почитать. Нет чего-то у вас переведенного на русский или английский?»
У поэта, который перевернул шведский постмодернизм, на глаза навернулись слезы. Он закричал: «Как вы мне все надоели! Какие еще переводы? Нет у меня ничего на других языках! Меня и на шведском все критики неправильно понимают. Идиоты!» И убежал, рыдая, в бар.
***
Подхожу к поэту, который перевернул, в баре. Купил ему виски. Он рассказал о своей жизни:
– Во-первых, ты русский, а во-вторых, ты мне купил виски. Я с тобой поговорю. Вначале я понял, что ненавижу людей, и уехал из миллионного Стокгольма в полумиллионный Гетеборг. Потом я понял, что даже это слишком много, и переехал в Мальмё, где всего двести тысяч. Потом я почувствовал, что и это многовато. Я не могу писать свои стихи и эссе на вокзале. И я переехал в деревню, где всего сто человек. Но даже это слишком. Я ушел с этой деревни в домик на безлюдном острове. Теперь у меня только два друга. Лосю я дал имя в честь моего любимого писателя – Достоевский, а медведю в честь моего любимого поэта – Маяковский. Приедешь ко мне на остров – я тебя с ними познакомлю.
***
Повезло вам, русским. Такая большая страна! Есть куда литератору сбежать от людей или даже просто зэка сослать.
***
У меня есть жена в Мальмё. Мы познакомились, когда оба работали в одной школе преподавателями шведского языка и литературы. У нас трое детей. Жена ко мне приезжает раз в неделю и привозит продукты. Плачет и просит вернуться. Ну как я вернусь? Мне нужна полная тишина, чтобы писать. Я лучше там, на острове, с Достоевским и Маяковским.
***
Самое интересное на острове – это зима. Как все вокруг занесет белым снегом! Озеро покроется льдом. Иногда за целые сутки ни одного звука не услышишь. Это тишина сводит меня с ума.
Бедный Гоги
Лет пять назад сидел я в Тбилиси в ресторане с грузинским поэтом по имени Гоги. Он мне говорит:
– Посмотри, какая девушка сидит. Хочу ее как женщину!
Я удивился:
– У тебя же такая замечательная семья. Ты меня уже утром познакомил с женой и детьми, а днем с любовницей. Ты им всем сказал, что идешь мне город показывать. Зачем тебе еще девушки? Еще болезнь какую подхватишь!
– Дорогой! Какая болезнь? У меня такой доктор-венеролог ближайший друг есть. Любую болезнь вылечивает и денег с меня не берет. Даже СПИД! Правда, он к вам в Америку собирается. Говорит, лучше там такси водить – хоть семью кормить буду!
И Гоги направился за другой столик.
Беру сегодня такси в Нью-Йорке. Выясняется, что водитель и есть тот венеролог. Бывший тбилисский доктор обрадовался и закричал:
– Ты знаешь великий грузинский поэт Гоги? Бедный Гоги! Кто его теперь лечит? Ему же как поэту надо влюбляться, новые впечатления, а он теперь будет бояться! Бедный, бедный Гоги!!!
Задумался
Прислал человек запрос в друзья. Подтвердил. Тут же от него письмо в личку. Привожу первые два предложения слово в слово: «Читал ваши рассказы, конечно, не Бабель, но что-то есть! Так писал один известный американский писатель, фамилию забыл».
Нью-Йорк
комментарии(0)